Дочери Марса

Взволнованная столь внезапным изменением статуса, Наоми услышала, как Иэн произнес слово согласия. Потом и Наоми пришлось ответить на тот же вопрос, позже она уже не помнила, что именно сказала, но что ее ответ был положительным, сомневаться не приходилось.

— Таким образом, помолвка заключена, — объявил Седжвик. — И да обратит Господь лик свой на вас!

В этот миг Наоми ощутила, как торжественность и в то же время будничность обряда вселили в нее ни с чем не сравнимое чувство надежды, ощущение освобождения, но никак не бремени новых обязательств. Здесь, в этом большом полупустом зале, где сидели два десятка французов, было принято решение о вступлении в брак, причем это было не просто решение, а отправление некоего ритуала, даровавшего обоим ощущение защищенности от любых невзгод, которые обычно сопутствуют брачным союзам. В этом Наоми была твердо убеждена.



Пункт эвакуации раненых обзавелся собственным и довольно быстро расширявшимся во все стороны погостом. Кладбище тянулось по склону долины на север, к лежащей неподалеку деревне. По одну его сторону раскинулось отделенное канавой поле какого-то французского крестьянина. Ночные дежурства были временем, когда молодые люди вручали свои души Всевышнему. Санитары относили тела умерших в морг, откуда их утром, уже в гробах, везли через Дёз-Эглиз туда, где капеллан одного из стоявших неподалеку от передовой на отдыхе подразделений отдавал последнюю дань душам усопших, после чего следовал обычный в подобных случаях ритуал предания тел земле.

Все, казалось, с самого начала восприняли это нагромождение белых крестов как должное, сочли его вполне обыденным явлением. Лишь иногда в это лето, бросив беглый взгляд на могилы, Салли с привычным ужасом замечала, что кладбище все расширяется, прирастает новыми захоронениями. Ни крестьяне, мирно пахавшие поля неподалеку, ни санитары, ни медсестры — никто, казалось, вообще не замечал утыканного крестами пространства.

Воскресные пикники — инициатива майора Брайта — продолжались, местом их проведения стал склон холма чуть выше эвакопункта. Надо сказать, число желающих участвовать в них с каждым разом росло за счет персонала британского эвакопункта, расположенного через дорогу на Бапом. Почти всегда кто-нибудь из британских врачей приносил с собой набор для игры в крикет. Разыгрывались матчи Австралия — Англия. Медсестры и врачи средних лет метались по полю, пытаясь перехватить мяч, или, согнувшись в три погибели, перенаправить его. Салли удалось поймать мяч, насколько она понимала, «в левом положении против калитки».

— Сестра Дьюренс, — позвал Салли майор Брайт, — становитесь ко мне — будем вместе срезать мячи.

А он занял место как раз рядом с охраняющим воротца игроком.

— Я не понимаю, — развела руками Салли.

— Вот сюда, где срезаются мячи. На правой стороне поля позади бэтсмена. Я буду первым, вы — второй. Я видел, как ловко вы расправились с этим мячиком. Так что не посрамите честь Австралии! Вперед!

Салли, что-то бормоча, последовала совету майора и вдруг увидела спящую без задних ног под деревом Онору. Онора регулярно смотрела все матчи, но сама никогда в них не участвовала. По-видимому, сам процесс игры действовал на нее успокаивающе.

— Видите того молодого парня? — шепнул майор Брайт, указывая на австралийского артиллериста, которого он случайно обнаружил в какой-то забегаловке в Дёз-Эглиз и тут же включил в команду. — Он делает самые мощные броски. Так что приготовьтесь ловить. Ничего сложного — просто отбивайте мячи к краю поля.

Санитар-англичанин на линии поймал, в общем-то, довольно заурядно посланный австралийцами мяч и отбил. Мяч пропал из виду и упал где-то далеко за холмом.

— Бог ты мой, — вырвалось у майора Брайта, — они шутить не намерены. Это как-то грубовато. — Он выпрямился и глубоко вздохнул. — Думаю, вы правильно поймете мою просьбу, сестра Дьюренс, — пробормотал майор, искоса поглядывая на компанию австралийцев и британцев и присоединившихся к ним двух медсестер, которые бросились на поиски улетевшего мяча. — Но я был бы весьма вам признателен, если бы вы приглядывали за Слэтри. Мне кажется, ответ, полученный из лондонского бюро и, разумеется, от командования нашими доблестными вооруженными силами, — совпадают. Однако она этого понять отчего-то не хочет.

— Это правда. Но по работе к ней никаких претензий нет, насколько я понимаю, — ответила Салли.

— Нет-нет, тут все в порядке. Но она забрасывает письмами бюро, хотя что нового они могут ей сообщить? Она думает только о прошлом. Слэтри нуждается в продолжительном отдыхе, чтобы все-таки смириться с гибелью жениха. Не подумайте, что я прошу вас шпионить за ней. Но, согласитесь, она посылает в бюро одно письмо за другим. Уверяю вас, она пишет им почти ежедневно. Более того, признаюсь, я по должности отправляю меньше писем.

Ходили слухи, что майор Брайт сам больше увлечен Слэтри, чем печальными обстоятельствами, в которых она оказалась. Ну что ж, и такое бывает. Несмотря на разницу в возрасте в пятнадцать лет.

— Прошу вас, приглядите за ней. Нет ли каких-либо признаков стресса или… отклонения от нормы. Уезжать отсюда она отказывается. Да и у меня нет серьезных оснований услать ее куда-то подальше. Остается присматривать за ней. В случае, если…

Салли пообещала сделать все, что в ее силах. На краю склона одна из медсестер нашла улетевший мяч, что вызвало общий всплеск шумного веселья.





11. Лето непоколебимых старших сестер




В один из неожиданно ярких солнечных дней, когда раненые отдыхали в кружевной тени дубов и вязов, углубившись в чтение книг и перелистывание журналов — тут же сидела в своем инвалидном кресле и Митчи, — леди Тарлтон отозвала Наоми в сторонку.

— Про настоянию майора Дарлингтона, нашей дорогой Митчи сделали в Булони рентген. Обнаружены затемнения в легких. Ей нужно срочно ехать на юг Франции в санаторий, а как только она немного оправится, первым же пароходом возвращаться в Австралию. Я сейчас подыскиваю подходящую опытную медсестру из Этапля, Вимрё или Булони, чтобы постоянно находилась при ней. И все потому, что трое из наших добровольцев зимой решили нас покинуть — ну, вы ведь не могли этого не заметить? Впрочем, я на них не в обиде.

Наоми про себя подумала, что, принимая во внимание условия работы в Шато-Бенктен, трое — еще весьма скромное число. Стоило ей узнать о болезни Митчи, как в памяти тут же всплыл «Архимед». И подумалось, что именно тогдашний холод и потрясение и обусловили недуг, догнавший ее в Шато-Бенктен.

— По правде говоря, старшая сестра Митчи наотрез отказывается ехать.

В этот момент Наоми заметила, что у леди Тарлтон на глаза навернулись слезы.

— Насколько я знаю, на родине у нее никого. Ни семьи, ни родственников. Тем не менее из нашей английской деликатности я не спрашиваю ни о чем. Думаю, вам будет удобнее расспросить Митчи. И действовать максимально дипломатично, но в то же время настойчиво. Майор Дарлингтон считает, что ей необходимо вернуться на родину — в конце концов, она уже не так молода.

В тот же вечер Наоми едва не столкнулась с медсестрой из добровольцев, которая несла ужин из кухни в комнату Митчи. На девушке в полном соответствии с предписаниями майора Дарлингтона была маска. Эйрдри оповестила решительно всех о том, что Дарлингтон собирается написать статью в «Ланцет»[34] о связи между бактериями в глотках медсестер и сепсисом у их пациентов и, соответственно, о необходимости масок. А порядок их ношения будет определяться, естественно, Добровольческим госпиталем, майором Дарлингтоном, леди Тарлтон, ну, и самим персоналом.

— Позвольте я сама отнесу ужин старшей сестре Митчи, — предложила Наоми.

— Вы? — переспросила медсестра немного усталым, приятным голосом. Эта крепкого сложения девушка однажды многозначительно сказала Наоми: «Ваши солдаты изъясняются исключительно на своем собственном patois»[35]. А Наоми тогда ответила: «Боюсь, они и представления не имеют ни о каком patois».

Взяв у нее поднос, Наоми не стала опускать маску. Какой может быть разговор по душам, если один из собеседников в маске?

Комната старшей сестры Митчи, куда Наоми пригласили войти после того, как она постучала, была чуть больше, чем у Наоми. Французские хозяева, бежавшие от войны, хотя бы оставили плотные гардины — они были задернуты. Однако обстановка была более чем скромной — железная кровать, туалетный столик, комод, небольшой книжный шкаф соснового дерева. Сестра Митчи лежала на чистых простынях в чепце с оборками, сложив руки на животе. Рядом с кроватью стоял протез. Митчи открыто и радостно улыбнулась вошедшей Наоми.

— Входи, — пригласила она. — Еду и чай поставь вон туда. Сначала выпью чаю. А что касается остального… Что-то нет аппетита… Ну, расскажи же мне — ты ведь в Париж ездила?

И Наоми подробно рассказала Митчи о своем визите в столицу Франции, о мистере Седжвике, об остальных Друзьях.


Когда она закончила, Митчи сказала:

— Мне этот Кирнан всегда нравился. С самого начала. Отличный парень.

— Я расстроилась, узнав, что с вами, — призналась Наоми.

— А что со мной?

— Но ведь у вас вроде туберкулез.

— Вроде? — не скрывая иронии, переспросила Митчи. — Вы что-то неточно выражаетесь, сестра Дьюренс. Как я понимаю, эта болтушка леди Тарлтон все тебе рассказала. И подослала тебя ко мне, чтобы ты уломала меня ехать в Марсель. Не поеду, и все. Я не так глупа, как считают майор Дарлингтон и леди Тарлтон.

— Вы говорите, что чувствуете себя лучше, чем когда приехали сюда.

— В супнице суп, как я понимаю? Поставь ее на столик. Что-то захотелось поесть, — попросила Митчи.

— Может, вас покормить?

— Я не ребенок и еще не впала в маразм, так что благодарю покорно. Как только я окажусь в Марселе, меня тут же посадят на идущий в Австралию пароход. Я и оглянуться не успею. А тут еще этот санаторий в Данденоне. Терпеть не могу санаториев. Не в моей натуре сидеть там сиднем. И потом, что это им так приспичило спровадить меня из Франции? Страна кишит молодыми людьми, вот их-то как раз самое время отправить по домам. Меня здесь удерживает то же, что и тебя. Так что не будем спорить. Я серьезно говорю. Лучше не спорить.

Наоми придвинула к ней столик с супницей.

— Прелесть, а не супчик! Да, среди этих «английских розочек» есть отменные поварихи.

— Это, конечно, не мое дело, — заговорила Наоми, — но есть ли у вас родственники в Австралии, которые могли бы вам помочь?

— Ага! — раздраженно воскликнула Митчи. — Родственники? Есть брат на Тасмании, если уж тебе так хочется знать. Но он совсем не подходит на роль сиделки при чахоточной. И я не считаю брата родственником в полном смысле слова. Меня там просто забыли. К тому же я там целую вечность не показывалась. Даже Мудрое — и тот для меня далекое прошлое, а уж Египет и подавно. Мой дом здесь, нечего и думать, чтобы выкинуть меня из родного дома. И леди Тарлтон должна быть мне за это благодарна, а не ходить да науськивать тебя меня уговаривать.

— Я считаю, вам ни к чему было приезжать во Францию, — сказала Наоми. — Но я понимаю, что у вас на этот счет другое мнение.

— И ты бы приехала, окажись ты на моем месте. Тебе ведь не хочется, чтобы меня в один прекрасный день не оказалось на встрече майора Дарлингтона с этими сытенькими барышнями из хороших семей? Не хочется ведь. Все дело в том, что никому здесь не будет покоя, пока все это не кончится. До самого последнего взрыва между Фландрией и Соммой.

Она вернула Наоми супницу, и та поставила ее на поднос. Тут Митчи зашлась кашлем, Наоми приложила ей ко рту старое полотенце. Приступ кашля мало-помалу закончился.

— Ну что вытаращилась? Пока что кровью не харкаю. Ну, разве что изредка.

— Больше не буду на вас таращиться, — пообещала Наоми.

— И вот еще что — никогда не затрагивай эту тему, а не то поссоримся. Это же относится и к леди Тарлтон. Но хватит об этом! Ты только помни — помогая этой даме, я имею в виду леди Тарлтон, мне столько пришлось и в поездах трястись, и в кузовах грузовиков, и Бог знает еще где. Создавать базы подготовки для наших деревенских дурочек — начинающих медсестер, навещать их, чтобы они не разбежались по большим городам. Леди Тарлтон не ищет за это никаких похвал от кого бы то ни было, зато прямо с ума сходит, если видит свое имя в газетах. И она это заслуживает. А тянуть лямку приходилось мне. Я-то двужильная. И поэтому теперь тоже могу рассчитывать на благодарность. Меня так просто не вышвырнешь на какой-то там юг. Этот кусок Франции охвачен войной, здесь и беды, и все мои друзья. Здесь я и намерена оставаться до последнего дня.

Сестра Митчи пригубила чай. Скривила губы и нахмурилась.

— Вот и чай остыл. Слишком много я тебе тут наговорила, черт бы меня побрал.

— Хотите, я еще принесу? — предложила Наоми.

— У тебя и без меня хлопот полон рот, — ответила Митчи. — Пусть кто-нибудь из этих «английских розочек» потрудится.

— Нет-нет, я все же схожу за чаем. И потом как раз свободный часок выдался.

— «Свободный часок!» Звучит как одолжение. «Знаешь, милая, у меня как раз свободный часок выдался!» — передразнила Митчи.

— Да не будьте вы, ради бога, такой уязвленной! — с улыбкой сказала Наоми. — А не то вас примут за сестру Дьюренс.



Забота о сестре Митчи вынудила леди Тарлтон вспомнить о горной вилле в Антибе, между Марселем и Ниццей — вилла эта принадлежала семейству ее супруга. Штат прислуги был укомплектован полностью, но из-за великих забот шурину лорда Тарлтона было все как-то недосуг отправить мужскую часть прислуги на фронт. И все это домашнее хозяйство как нельзя лучше подошло бы для выздоравливавшей старшей сестры Митчи. Леди Тарлтон надеялась, что с южным солнышком и морскими бризами Митчи вмиг придет в норму. А здесь непременно отдаст Богу душу.

Стоило Наоми появиться в комнате сестры Митчи, как та расценила ее визит как очередную попытку спровадить ее из Шато-Бенктен. Болезнь здорово подточила Митчи — она была бледна, сильно исхудала, черты лица, в особенности нос, заострились.

— Она думает, это тщеславие не дает мне убраться отсюда, — пожаловалась она Наоми. — Я же хочу остаться, потому что никаких других мест для меня просто не существует в природе.

Наоми считала, что темперамент и энергия старшей сестры Митчи позволяют ей сплачивать людей, причем где угодно. Не исключение и юг Франции. Леди Тарлтон уже подыскала для нее надежную и славную сестру из Красного Креста, готовую в любой момент отправиться вместе с Митчи на целительный юг Франции, дала соответствующие распоряжения и прислуге на вилле на тот случай, если Митчи вдруг вздумает наведаться в Париж. Но создавалось впечатление, что для самой старшей сестры Митчи предстоящий отъезд был подобен топору палача, так что в результате однажды ночью доктор Эйрдри была вынуждена напичкать Митчи бромом.

К вечеру накануне отъезда старшая сестра казалась бледным, едва узнаваемым подобием той Митчи, которую Наоми видела в мельбурнском порту на протезе и с палочкой поднимающейся на борт парохода, который должен был доставить ее в Европу, — центр притяжения племени старших медицинских сестер всего мира. Наоми всерьез опасалась, не принесет ли эта навязанная Митчи разлука с Шато-Бенктен больше вреда, чем пользы, и даже обратилась за советом к доктору Эйрдри. Шотландка, сидя у себя в кабинете, строчила истории болезни. Ее симпатичный носик раскраснелся от холода, а руки были в перчатках — и это несмотря на весну.

— Тебе следовало бы все же поговорить с леди Тарлтон, — едва поздоровавшись, перешла к делу Наоми. — Из этой затеи с отправкой ее на юг ничего хорошего не выйдет.

— Вполне возможно, — не стала спорить Эйрдри, потянувшись к пачке сигарет. — Но попробуй убеди в этом нашу командиршу. Да и Митчи позабудет о своей хвори, стоит ей только попасть туда.

— В медицинском смысле — не спорю, — согласилась Наоми. — Но Митчи просто боится туда ехать.

— Чего и кого ей там бояться? — удивилась Эйрдри. — Господи, кто бы меня туда отправил!