Доблесть воина

– Малига жаровенку соорудил с угольками, – непривычно ласковым голосом проговорил Илья. – Ты, бать, два дня в беспамятстве был. Кричал, бредил, матушку звал. А еще Елену какую-то. Бать, ты как себя чувствуешь-то? Лихоманка ушла?

– Вроде бы, – Сергей Иванович прислушался к себе. – Только в груди что-то, и кости, и шевельнуться сил нет.

– Ничего. До Киева на руках тебя донесем, если надо будет, – заверил Илья. – Сейчас покушай. Маттах зайчонка подбил, юшкой мясной тебя попоим. А как пободрее станешь, мы тебя закутаем, в саночки положим да и домой повезем. Снега нападало – по колено. Вот же как хорошо получается… То-то матушка обрадуется. Уж она тебя быстренько на ноги…

Он говорил еще что-то, но Духарев не слушал. Он уходил в сон. Настоящий добрый сон, а не горячечный кошмар.

И еще он был очень-очень счастлив.





Эпилог





Муром. Пять месяцев спустя


– Не пойду! – Акун, сын Фарлафа, с презрением глянул на Илью. – Ты б еще мальца безусого надо мной поставил, отец.

– Будешь со мной спорить? – нахмурился старый князь.

– Буду! – Акун мазнул по Илье презрительным взглядом.

Они стояли на подворье муромского Детинца в окружении черниговской и муромской гриди. Он, Илья, Акун и тяжело опиравшийся на плечо дружинника Фарлаф. Немного в этом мире людей, которые годами обогнали Духарева. Фарлаф – из них. Но бразды правления держит крепко. Сыну не передает. А тому обидно.

Сергей Иванович Акуна отчасти понимал. Сын Фарлафа выращен, чтобы повелевать. Типичный представитель потомственной варяжской знати. Статный, мощный, прирожденный воин из тех, кто первые свои мечи, детские, деревянные, берет в руки в четырехлетнем возрасте. Уже в пятнадцать они – умелые воины, у которых за спиной не одна боевая схватка.

И годами Акун намного старше Ильи. Матерый. Густые варяжские усы висят ниже подбородка.

– Объясни мне, отец, что такого есть у этого… гридня, – Акун с трудом воздержался от оскорбления, – чего нет у меня?

– Он удачлив, – проворчал Фарлаф, однако это не было тем ответом, который бы устроил его сына.

– Я тоже! – дерзко глядя на отца, заявил Акун. – Что еще?

Пока они препирались, Илья изучал своего будущего «помощника». Разница в возрасте между ними значения не имела. Илья уже привык командовать теми, кто годами много старше. А вот насколько он хорош, Акун, сын Фарлафа? На что способен?

Выглядел сын черниговского князя лихо. А вот сыновьей почтительности, пожалуй, маловато. Нет, одного отцовского слова такому для вразумления явно недостаточно. Такого надо сразу за загривок.

Илья ухмыльнулся, поскольку, как и Духарев, понимал возмущение княжича. Прирожденный вожак, он был готов повиноваться высшему, но Илью таковым не считал. Видел пред собой здоровенного гридня, притом весьма юного, и, скорее всего, даже не слыхал, что этот гридень взял самого Соловья. Ну а если и знал, не придал значения. Соловей был всего лишь разбойником. Такие «подвиги» воспевают простолюдины, а для благородного княжича это несерьёзно.

– Что еще? – настаивал Акун. – Почему ставишь над Муромом его, а не меня?

– Ум, – наконец решил подать голос Илья.

Кто-то из дружины хохотнул, и это вывело черниговского княжича из себя.

– Что ум? По-твоему, мальчишка, я дурак? – взвился Акун.

– Я такого не говорил, – спокойно ответил Илья, поймал одобрительный взгляд бати и продолжил: – Для того чтобы управляться с мечом, у тебя ума хватает. Я говорил о том уме, который нужен, чтобы повелевать… и повиноваться. Да и с мечом… – тут Илья многозначительно умолк.

Не будь Акун взбешен, он бы, скорее всего, не повелся на подначку. Но тут не выдержал:

– Что с мечом? Хочешь сказать, что я в поединке не разделаю тебя, как поросенка?

Илья ухмыльнулся:

– Вот и я о том же. Разве у умного язык бежит впереди дела?

– Ну, ты сам напросился, – ледяным тоном произнес Акун.

Он оценил противника, вернее, полагал, что оценил. И не раздумывая принял решение. Вот именно что – не раздумывая.

– Вызов, – заявил он. – Здесь и сейчас. По-варяжски.

– Акун! – рявкнул Фарлаф. – Ты что, и впрямь ум потерял?

– Пусть, – Духарев коснулся плеча черниговского князя. – Пусть потешатся.


– Да они друг друга поубивают! – прорычал Фарлаф.

– Не поубивают, – негромко произнес князь-воевода. – Наоборот, поладят.

Спокойствие Сергея Ивановича, а главное, его авторитет подействовали.

– Пусть будет так, – скрепя сердце процедил черниговский князь. – Поединок! До первой крови! Чистый!

Всё-таки он опасался, что дело закончится нехорошим, иначе не объявил бы результат свободным от мести.

А вот Сергей Иванович не беспокоился. Может, он недооценивал Акуна, но понимал: без этой схватки тот под Илью не пойдет. Такие, как черниговский княжич, выше всего ставят умение пользоваться оружием. А что до возможной крови, так броня на обоих – наилучшая. От серьёзной раны убережет.

Акун сбросил корзно на руки дружинника, вытянул левую руку:

– Второй меч мне!

И тут же оба клинка запели, обратившись в стрекозиные крылья.

Акун победоносно глянул на соперника: ну как, понял теперь, с кем связался?

– Гудмунд, друже, принеси мой меч для шуйцы, – попросил Илья.

Нурман, не торопясь, подошел к Голубю, вытянул из ножен притороченный к седлу клинок и так же не торопясь передал его Илье.

Акун остановил вращение. Он сообразил, что будет иметь дело с таким же обоеруким, а значит, пугать нет смысла.

Илья встряхнул руками, разминая кисти. Акун ждал. Как бы он ни хотел разделаться с дерзким юношей, но тот не был врагом. Он был таким же варягом, как сам черниговский княжич. Что, впрочем, не помешает Акуну проучить зазнайку.

Илья замер в боевой стойке. Он был готов. Акун тоже. И не желая тянуть, атаковал первым.

Это было прекрасно. Черниговский княжич управлялся с мечами с изумительной ловкостью и быстротой. Каждый клинок плел собственную сеть из настоящих и ложных атак, мелькал змеиным языком, выискивая бреши в защите противника…

Но брешей не было.

Илья не атаковал в ответ. Только защищался, уходя от ударов выверенными до вершка движениями и лишь иногда отклоняя клинок соперника легким касанием левого меча. Даже когда у него появлялась возможность удачного удара, Илья ее не использовал.

Так они и двигались внутри круга дружинников. Акун бил, Илья уходил.

– Думаешь, я устану? – крикнул черниговский княжич. – Напрасно. Я могу так биться с восхода до заката.

– Так долго не потребуется, – отозвался Илья.

Он вроде бы разобрался в акуновых «плетениях».

При всём разнообразии и выверенности движений черниговский княжич действовал по наработанным связкам. Длинным, до десятка ходов. Очень продуманным, включающим и хитрые атаки, и ложные приманки, вроде бы сулящие противнику успех, но на самом деле искусно задуманные ловушки.

Увидел Илья и слабости. Черниговский княжич куда хуже пользовался ногами, чем обученный Артёмом Илья. Еще Акун предпочитал проверенные связки неожиданным, спонтанным действиям. Илья не сомневался: окажись на его месте Гудмунд, черниговский князь одержал бы победу, несмотря на мощь и воинский опыт свея. Тот наверняка угодил бы в одну из хитрых ловушек.

Но Илья попадаться не собирался. С первой же секунды он оценил черниговского княжича как опаснейшего противника. По нескольким движениям, по тому, каким спокойным стал Акун, сделав первый шаг навстречу противнику, по тому, с какой непринужденной ловкостью и абсолютной уверенностью действовал.

Чтобы добиться такой безупречности, надо повторить каждую сложнейшую связку не одну тысячу раз. Чтобы добиться безупречной импровизации, требуется большее. Именно этому и учили Илью все его наставники.

– Долго – не потребуется! – Меч Ильи вплелся в одну из ловчих сетей Акуна, «обвил» его клинок… и вырвал из пальцев.

Черниговский княжич настолько удивился, что даже отпрыгнул назад.

– Возьми, – разрешил Илья.

Акун мотнул головой.

– Возьми! Я хочу честной победы!

Княжич поднял меч.

Он не понял, каким образом Илье удалось его обезоружить. Прием был ромейский, показанный Артёмом. Акун не понял и решил, что это случайность. Проявление той самой удачливости Ильи, о которой говорил отец.

Но в следующий миг убедился – не случайность.

Клинки Ильи ворвались в узор Акуна с не меньшей стремительностью… и сломали стрекозиные крылья.

И попытку развернуть их вновь тоже сломали.

Илья сбивал рисунок движений, едва Акун его начинал. Нет, Акун мог биться и вне привычных связок, но уже далеко не с той легкостью и безупречностью. И неудивительно, что вскоре меч Ильи лязгнул о его кольчугу. А потом о шлем. Затем кольнул точно в середину зерцала.