До и после

— Ага. Двенадцатый номер, Паркер.

— На какой позиции он играет?

Внизу на поле команда закончила разминку и сгрудилась вокруг тренеров.

— Они пробуют его на позиции сэйфти, но он, конечно, хочет быть квотербеком. Больше славы. Как насчет тебя? — Ее глаза расширились. – Твой двоюродный брат здесь? Он играет?

— Эм, да. Номер двадцать.

— Оу-у-у, он восхитительный!

Ха. Я поискала в Фостере что-нибудь, что можно было бы посчитать милым. Он был не столько ниже других ребят, сколько тщедушнее; даже у маленьких худых ресиверов было больше мышц.

И все-таки, несмотря на это, сложно было выглядеть плохо в футбольной форме, так что, полагаю, он был похож на любого другого игрока команды «С» — уменьшенная версия ребят из сборной школы, которые были весьма восхитительны.

— Он только начал. — Я чувствовала себя обязанной сказать это. — Поэтому он не может сегодня играть.

— На какой позиции он играет?

— Он кикер, в основном. Правда довольно хороший.

— Да неужели? Вау, здорово. Мой папа говорит, что школьного кикера очень трудно найти. Он тоже играл, но не за Темпл-Стерлинг. Моя мама отсюда, а он играл за Шонесси.

Я вспомнила слова Рэйчел: «…игрок, два года выходивший в стартовом составе школьной команды Шонесси».

— Это ведь оттуда Эзра Линли, верно?

— Ага. Боже, они хороши в этом году. Папа до сих пор иногда ездит туда, чтобы посмотреть их игры. Он видел, как играет Эзра, задолго до того, как о нем услышали здесь.

— До того, как он стал гордостью Темпл-Стерлинга?

Линдси рассмеялась:

— Эзра лакомый кусочек, но эти плакаты в туалетах повсюду довольно жуткие, не так ли? Я с трудом могу пописать, когда он так на меня смотрит.

Я не смогла сдержать улыбку.



* * *

На следующее утро после того, как команда девятиклассников «Кавалеристы Темпл-Стерлинга» сумела с небольшим перевесом победить «Бульдогов Фрипорта», Рэйчел выдала мне пропуск на боковую линию. Перед обедом, проходя мимо по коридору, она вложила мне в руку длинный прямоугольный пропуск и сказала, чтобы я нашла мистера Харпера, преподавателя, курирующего «Геральд», на поле в половине седьмого. После чего унеслась прочь в ворохе бумаг и портативной электроники.

Этим вечером я гордо носила пропуск. Он был ламинированным и все такое. Я почувствовала себя очень важной, после того как рассталась с Фостером у трибун и, показав пропуск у ограждения, прошествовала дальше на поле. Фостер планировал смотреть игру с некоторыми ребятами из «Будущих революционеров американской науки». Я решила, что они собираются рассчитывать траектории мяча или что-то вроде. Если не это, уверена, они найдут какой-нибудь другой способ заставить сидящих рядом почувствовать себя умственно неполноценными.

Я осмотрела бровку поля в поисках мистера Харпера и увидела его на тридцатиярдовой линии. В руках он держал штатив, а на плече у него висела огромная черная сумка с фотокамерой.

Представившись, я ожидала, как любой нормальный человек, что он даст мне фотоаппарат. Но вместо этого мистер Харпер всучил мне сумку.

Молча он поднял фотоаппарат и сделал несколько снимков поля. На мгновение я подумала, что он показывает мне, как нужно снимать, но потом он повернулся и пошел вдоль поля, все так же держа фотоаппарат в руках.

Что именно сказала Рэйчел? «Думаю, что смогу придумать для тебя что-нибудь»? Когда игроки вышли на поле и началась игра, я поняла, что оказалась чуть большим, чем разрекламированная стойка для багажа.

По крайней мере мне достался хороший вид на игру.

У боковой линии стояли и другие фотографы, но они определенно были не из «Геральд». Настоящие фотографы из настоящих газет. В конце прошлого сезона это было привычным явлением — команда вышла в чемпионат класса 3, — но сегодня же обычная игра. Мне стало интересно, в чем дело, но как только мы подошли ближе, все стало ясно.

— Двадцать пятый, — сказал один парень другому, когда начался новый розыгрыш. — Это он. Смотри на двадцать пятого.

И словно зная, что за ним наблюдают, из толпы игроков вырвался Эзра и на полной скорости рванул к линии гола. Держа мяч под мышкой и наклонив голову, он плечом сбил особенно крупного лайнмена Фрипорта и вильнул влево, когда еще один защитник бросился ему в ноги. Защита провалилась, и последние несколько ярдов оказались свободны. Тачдаун был у Эзры в кармане.



* * *

— А во второй половине? Когда парень из Фрипорта поймал мяч, а Эзра отнял его и резко развернулся, ты видела? Когда он только побежал в противоположном направлении, а Джордан сбил того парня за две секунды до того, как он бросился на Эзру? Ты видела, Дев?

Фостер болтал всю дорогу до дома. Он прервался на вопрос, только когда мы подъехали к дому.

— Ты собираешься сегодня на вечеринку?

— Нет.


Я не знала хозяина дома и была не в настроении. Плечо болело, оттого что я таскала ту дурацкую сумку для фотокамеры.

— Почему нет?

— Мне не хочется.

— Тебе нравятся эти вечеринки? Эзра сказал, что ему не нравятся. Он сказал, что это просто кучка людей, которые напиваются и ведут себя как идиоты.

Я посмотрела на Фостера, когда мы подошли к задней двери.

— Когда ты разговаривал с Эзрой?

— На физкультуре. Когда мы бежали милю.

Когда я бежала милю, то была слишком сосредоточена, чтобы обращать внимание на что-либо, не говоря уже о том, чтобы вести беседу.

— В воскресенье мы начинаем тренироваться по-настоящему. Не завтра, потому что на завтра у него планы, а в воскресенье.

Я подумала, что же Фостер расскажет мне следующим: размер обуви Эзры или предпочитает ли он боксеры плавкам? Может быть, мнение Эзры о внешней политике на Ближнем Востоке или что он ел на ужин вчера вечером?

— Спокойной ночи, — сказала я, направляясь в свою комнату, прежде чем он смог продолжить. Я знала, что мама будет счастлива послушать рассуждения Фостера по поводу множества талантов и взглядов Эзры Линли. Думаю, она была бы счастлива слушать, как Фостер читает сведения о пищевой ценности с коробки хлопьев, лишь бы он с ней разговаривал.

Это было мило, иногда даже болезненно, как мои родители хотели, чтобы Фостеру было хорошо. И я думаю, даже больше, чем этого хотела я, они хотели, чтобы Фостер был нормальным. Для меня нормальный значило не выделяющийся. Для них, как мне кажется, это просто значило счастливый.



* * *

Каждую субботу Кэс загонял свою машину на мойку самообслуживания — нечто вроде послематчевого ритуала. Он купил свою старенькую черную купешку у выпускника, когда учился в десятом классе, и абсолютно поклонялся ей.

Все операции на монетной автомойке ограничены по времени: чем больше четвертаков вы опустите, тем больше времени у вас будет. Кэс разработал целую систему, как успеть максимально отмыть машину за минимальные деньги, но эта система требовала участия двух человек. Поэтому в большинстве случаев в субботу днем я оказывалась на мойке самообслуживания. Я не возражала, заодно я брала и свою машину, и мы тоже ее мыли. Но в отличие от Кэса я понимала, что никакое количество полировки не заставит мою «Тойоту» выглядеть более сияющей и менее старой.

Закончив с салоном, Кэс поставил свою машину в маленький открытый гараж, а я встала около металлической коробки на стене. С помощью поворота ручки можно было выбрать моющее средство, ополаскивание или ультраблеск. Первоначально нужно заплатить доллар, после чего добавлять по четверти доллара каждые тридцать секунд. Кэс считал, что все можно успеть за доллар семьдесят пять центов. Такое редко удавалось, но мечтать не вредно.

— Время?

На смывании Кэс всегда спотыкался.

— Двадцать секунд.

— Черт. Переключай.

Ультраблеск был моим любимым. Потрясающий запах. Я повернула ручку, и Кэс отскочил прочь. С шин по-прежнему стекала пена.

— Опустить еще четвертак?

— Нет. Я успею.

— Ты же не хочешь снова платить доллар?

— Время?

— Девять секунд.

Он обошел только половину машины.

— Опустить еще четвертак?

— Нет!

Я опустила еще четверть доллара.

Кэс закончил с ультраблеском, и шланг автоматически выключился, когда время вышло.

— Я мог успеть, — сказал он, вставляя шланг обратно в держатель. — У нас пропало десять секунд в конце.

— В следующий раз.

Он задним ходом отъехал на парковку. Моя машина уже стояла там, помытая и высушенная, и блестела на солнышке. Я опустила окна и включила радио, когда Кэс припарковался и вышел.

— Я буду вытирать первым, а ты вытирай насухо, — сказал он мне и бросил полотенце. Я всегда вытирала насухо.

Я начала обходить машину вслед за ним, вытирая разводы, оставленные его полотенцем. Радио в моей машине болтало само, рекламируя лазерную эпиляцию и сэконд-хэнды. Время от времени я поглядывала на Кэса. Мне нравились его выцветшие футболки. Сегодняшнюю он носил еще с восьмого класса. Тогда она была слишком свободна, но теперь облегала именно так, как надо. Логотип с экраном давно облез, ткань выцвела до идеального оттенка синего. Многие футболки из тех, что моя мама купила для Фостера в торговом центре, пытались подражать этому цвету, но его нельзя купить за смешные деньги в торговом центре, да и за любые деньги, если уж на то пошло. Кэс заработал этот цвет со временем.

— Что? — спросил он, после того как мы перешли на окна.