Дикая весна

Но звука нет. У него что, глушитель?»

Она кидается вперед. И ощущает горячий толчок в щеку.





* * *


Зак подходит к прицепу – это вагончик-прицеп марки «КАБЕ», метров двенадцати в длину.

Из окон струится слабый свет.

Перед вагончиком, на земле, усыпанной мусором и металлоломом, стоят три бочки с горючим, и он видит шестерых накачанных полицейских, нависающих над тремя молодыми людьми, одетыми в потрепанную грязную одежду, какую носят безработные, бродяги, бездомные и приверженцы нью-эйдж[8].

– Который из них Людвигссон?

– Его тут нет, – отвечает Сундблум из двери прицепа. – Он как раз вышел помочиться.

– Значит, это за ним погналась Малин, – произносит Зак. – Он рванул через поле.

– Ей удалось его догнать?

– Не знаю. Я поспешил сюда. Карим и Свен побежали за ней, а на Софию Карлссон мы надели наручники.

Сундблум кивает.

– Этих зовут Конрад Экдаль, Ян Тёрнквист и Стефан Тёрнваль. Это все, чего мне пока удалось от них добиться.

– Что у нас тут, внутри?

– Я нашел только компьютеры, но в таком большом прицепе может быть сколько угодно тайников. Однако со связью у них, похоже, проблем нет.

На деревьях вокруг прицепа висят кабели, идущие к антенне на крыше.

– Что-нибудь о Фронте экономической свободы?

– На одном из компьютеров была открыта их страница. Больше я ни к чему не прикасался.

– Отлично, – говорит Зак. – Юханнисон уже едет.

Карин.

Обозначить дистанцию для других. Не называть ее по имени.

Глупо.

Мы трахаемся, и всего лишь. Тут о любви речи не идет.

Он видит перед собой аристократическое лицо Карин – как оно может измениться за секунду и выражать животный инстинкт, когда она ощутит его запах.

– Технический отдел здесь все обыщет, – продолжает Зак.

Трое молодых людей, лежащих на земле, стонут и всхлипывают, на что раздается «заткнитесь, свиньи!», и все звуки исчезают в темноте, приглушаясь в матовом свете луны.

«Где Малин? – думает Зак. – Почему так долго?»





* * *


Это был не пистолет.

Он остановился, чтобы закурить сигарету, покорившись судьбе, – услышав ее шаги за спиной, он понял, что ему не уйти, что игра окончена.

Она сбила его с ног.

Немного обожгла щеку об огонек его сигареты.


Прижала его лицо к земле, грубо вдавив его в глинозем на поле, не заботясь о том, может ли он дышать.

– Это ты Юнатан Людвигссон? Это ты убил двух девочек? Это ты, отвечай? Если да, то можешь не волноваться – я отправлю тебя к праотцам тут же, на этом долбаном поле!

Она перевела дух, продолжая вдавливать его лицо во влажную землю, дергая его за длинные дреды.

– Ты можешь дышать, а? Можешь?! А девочки уже не дышат, ты знаешь об этом, да?!

И тут она ощутила удар в бок и, ослабив хватку, упала на сторону, так что клок его дредов остался у нее в руках, а человек, распростертый на земле, стал хватать ртом воздух, но не проронил ни звука.

– Тысяча чертей, Малин! Ты, что, пытаешься его задушить?

В голосе Свена нет возмущения, это просто констатация факта.

И теперь Малин стоит на коленях рядом с мужчиной. Фыркает, видит возмущенное лицо Карима, смотрит, как Свен надевает на задержанного наручники и поднимает его на ноги.

– Я просто держала его до вашего прихода.

– Да видел я, как ты его держала, черт подери!

Мужчина. Ему не больше двадцати пяти. Борода. Чисто шведские черты лица, сердитые голубые глаза, длинные грязные дреды.

Малин помнит его лицо по видеозаписи.

– Это Юнатан Людвигссон, – говорит она, поднимаясь, и движется обратно по полю, в сторону полицейских машин и вагончика-прицепа.





Глава 24





10 мая, четверг


Юнатан Людвигссон сидит в помещении для допросов номер один, по другую сторону большого черного стола, в конусе света от галогеновой лампы.

Малин наблюдает за ним через одностороннее зеркальное стекло из соседней комнаты – в помещении для допросов оно выглядит как обычное зеркало. Карим Акбар и Свен Шёман стоят рядом с ней. Свен только что сказал ей четко и ясно: «Тебе его допрашивать нельзя. Ты думала, что он пытался убить тебя там, на поле, а это плохая исходная позиция. Зак и Юхан Якобсон допросят его. Юхан только что приехал, он свежий и отдохнувший».

Малин пыталась протестовать, но напрасно.

И теперь, глядя сквозь стекло, она видит упрямство в глазах Юнатана Людвигссона. «Я не намерен, черт возьми, ничего вам говорить». От адвоката он отказался, заявив: «Они – тоже часть этой прогнившей экономической системы. Все они одним миром мазаны – мне такой адвокат не нужен».

Часы на стене показывают без двадцати пяти час.

Людвигссон смотрит на крышку стола, Малин видны только его дреды.

В прицепе они не обнаружили никакого оружия, о котором говорила София Карлссон. Никаких пистолетов, никаких гранат – ничегошеньки. Никаких взрывчатых веществ, но там сейчас работает Карин Юханнисон – и она прочесывает весь прицеп и окрестности в поисках улик. И пока никто не проговорился – ни один журналист в Клокрике не появлялся.

Тело Малин умоляет об отдыхе, глаза чешутся, все мышцы ноют, и она подозревает, что Зак, проводящий допрос, так же измотан, как и Юнатан Людвигссон. Она смотрит на его волосы – дреды в свете лампы напоминают грязных дождевых червей.

Юхан же выглядит свежим. Вероятно, дети заснули рано, и он вместе с ними, так что уже успел проспать несколько часов.

Магнитофон на столе в помещении продолжает крутиться, а в камере предварительного заключения сидят трое других задержанных в Клокрике. Бёрье Сверд и Вальдемар Экенберг только что приехали и немедленно допросят тех троих, пока они растеряны и не до конца сбросили с себя сон.

– Итак, – говорит Зак, и его голос мягко звучит из колонки, расположенной под потолком, как раз над тем местом, где стоит Малин. – Что ты делал в Стокгольме позавчера утром?

– Я не был в Стокгольме, – отвечает Юнатан Людвигссон, не поднимая глаз. – И больше я ничего не скажу.

– Смотри на нас, когда разговариваешь с нами, – произносит Юхан. – Слышишь? Мы знаем, что ты был в Стокгольме, и мы знаем, что это ты послал сообщение о Фронте экономической свободы в редакцию «Корреспондентен». Мы знаем, что именно ты стоишь за сайтом, – и скоро мы узнаем, что это ты организовал взрыв бомбы на Большой площади, от которого погибли две девочки. Это всего лишь вопрос времени.

Юнатан Лудвигссон продолжает смотреть в стол. В помещении тишина.

– Ты крепко влип, ты это понимаешь? – говорит Зак. Вся мягкость улетучилась, он смотрит в сторону зеркала, словно желая сказать Малин: «Я заставлю его заговорить, черт подери!». – Ты можешь начать с того, что расскажешь о Фронте экономической свободы. Кто вы такие?

Малин барабанит пальцами по полочке под окошком наблюдения, смотрит на Зака, на его лицо, которое в этом скудном свете напоминает череп, ощущает присутствие Карима и Свена, их тяжелое, напряженное и полное ожиданий дыхание.

Пистолет, оказавшийся сигаретой. Ярость, которую она испытала там, на поле, уже отлегла, однако Малин чувствует, что может в любую секунду завестись снова. На щеке у Людвигссона – небольшой синяк после их столкновения.

– Лучше расскажи, – мягко произносит Юхан. – Ради себя самого.