Девять совсем незнакомых людей

– Я никуда не пойду, детка, – сказал он. – Я предпочитаю спать посреди ночи.

– Будет медитация при свете звезд, – сказала она. – Эта медитация всегда происходит в первую ночь. Вы ни за что не захотите ее пропустить.

Ларс лег и закрыл глаза ладонью:

– Я только и хочу, что ее пропустить.

– Вам понравится. Это по-настоящему прекрасно.

Ларс убрал руку от глаз:

– Вы хотя бы постучали, прежде чем без разрешения войти в мою комнату?

– Естественно, я постучала, – сказала Далила и подняла повыше принесенный ему халат. – Прошу вас. Я потеряю работу, если вы не придете.

– Не потеряете.

– Могу. Маша хочет, чтобы пришли все гости. На это уйдет всего полчаса.

Ларс вздохнул. Он мог бы отказаться из принципа, но этот принцип («не сметь меня беспокоить») ужасно попахивал привилегированностью благополучного обитателя «первого мира». К тому же он все равно проснулся.

Он сел и протянул руку к халату. Спал он голым. Стоило бы выскочить из-под простыни во всей своей красе, чтобы показать, что случается, если ты будишь спящего гостя посреди ночи, но он был слишком хорошо воспитан. Далила отвела взгляд, когда он сбросил простыню, хотя он и не пропустил мимолетное движение ее глаз вниз. Она была всего лишь человеком.

– Не забудьте про молчание, – сказала она, выйдя в коридор.

– Как я могу забыть прекрасное благородное молчание! – фыркнул Ларс.

Она приложила палец к губам.



Ночь была ясная, звезды светили вовсю, и полная луна заливала сад серебряным светом. Благоуханный воздух мягко ласкал кожу после жаркого дня. Он не мог не признать, что это было очень приятно.

Девять ковриков для йоги образовывали круг, и облаченные в халаты «Транквиллум-хауса» гости лежали головами к центру круга, где сидела, скрестив ноги, их поразительный лидер Маша.

Ларс увидел, что свободно только одно место. Похоже, он дольше всех противился ночному сбору. Он никогда не переставал удивляться покорности людей в таких заведениях. Они позволяли вываливать себя в грязи, заворачивать в полиэтилен, лишать еды, подвергать всевозможным лишениям, мучить, помыкать собой – и все во имя «преображения».

Ларс, конечно, сделал то же самое, но при необходимости был готов пересечь черту. Он, например, ни за что не согласился бы на клизму. И еще он ни за что и никогда не стал бы обсуждать процесс своей дефекации.

Далила провела Ларса к коврику между дамой, которая захихикала, когда днем он сказал: «Будьте здоровы», и гигантской человеческой глыбой, которую расстроила конфискация контрабанды.

В этом большом мужике чудилось что-то знакомое. Он с трудом удерживался, чтобы не поглядывать на него во время обеда. Ларс не мог отделаться от раздражающего чувства, что он его откуда-то знает, но вот откуда – вспомнить не мог.

Может, это был один из мужей. Если так, то не узнает ли он Ларса и не набросится ли на него, как это случилось однажды, когда он садился в самолет и какой-то тип из экономкласса, увидев его, вышел из берегов? «ТЫ! – кричал он. – Ты причина того, что я летаю скотским классом!» В тот раз Ларс с особым удовольствием потягивал «Перье-жуэ», которое подавали в полете, а после посадки быстро сошел с самолета и поспешил к привилегированной очереди на досмотр. Крупный мужик не был похож на одного из мужей, но Ларс знал: он его откуда-то знает.

Он плохо запоминал лица. А вот у Рэя это здорово получалось. Каждый раз, когда они садились смотреть новую серию, Ларс показывал на экран и говорил: «Вот эта! Мы ее знаем! Откуда мы ее знаем?» Рэй обычно выдавал ответ через считаные секунды: «Пустилась во все тяжкие. Подружка. Уот позволил ей умереть. Теперь заткнись». Это было настоящее мастерство. В редких случая, когда Ларс соображал быстрее Рэя, тот сильно возбуждался и требовал «дать пять».

Ларс лежал на коврике между крупным мужиком и дамой-хохотушкой. Она напомнила Ларсу одну из ренуаровских женщин – миловидная, круглые глаза, кудрявые волосы, собранные на затылке, кремового цвета кожа. Пухленькая, грудастая, возможно, немного легкомысленная. Он подумал, что они, вероятно, смогли бы поладить. Она напоминала его приятелей-гедонистов.

– Намасте, – сказала Маша. – Спасибо, что покинули ваши кровати для ночной звездной медитации. Я благодарна вам за вашу гибкость, за то, что вы открываете сердца и мысли новому опыту. Я горжусь вами.

Она гордилась ими. Какая снисходительность. Она их даже не знала! Они были ее клиентами. Они платили за это деньги. И все же Ларс испытывал чувство удовлетворения, будто все они и впрямь мечтали, чтобы Маша ими гордилась.

– Опыт, который вам предстоит, сочетает в себе древнюю восточную целебную мудрость и траволечение с последними сверхсовременными достижениями западной медицины. Я хочу, чтобы вы знали: хотя я и не являюсь практикующим буддистом, но ввела определенные буддистские положения в наши практики.

«Да-да, Запад сходится с Востоком, а то я никогда этого не слышал», – подумал Ларс.

– Это не займет много времени. Я не собираюсь долго задерживать ваше внимание. За меня будут говорить звезды. Забавно, как мы забываем смотреть на звезды. Мы суетимся, как муравьи, в нашей повседневности, а вы посмотрите, вы только посмотрите, что у нас над головами! На протяжении всей жизни вы смотрите вниз. Пора поднять голову и увидеть звезды!

Ларс посмотрел на небо, усыпанное звездами.

Крупный мужик слева от него кашлянул несколько раз грудным кашлем. То же самое сделала и грудастая блондинка справа. Господи Исусе! Ему бы нужно было надеть респиратор. Если он уедет отсюда с простудой, его это вовсе не порадует.

– Может быть, некоторые из вас знают, что такое коан, – сказала Маша. – Это парадокс или загадка, которую дзен-буддисты используют для медитации, чтобы помочь себе найти путь к просветлению. Самый знаменитый из таких парадоксов – «Как звучит хлопок одной ладонью?».

Господи боже! Интернет-сайт производил впечатление, что это обычный велнесс-пансионат класса люкс. Ларс ежедневно занимался йогой и медитациями, но в лечебных пансионатах предпочитал избегать избыточных и щекотливых культурных апроприаций[7].

– Я хочу, чтобы вы, глядя на звезды сегодня, поразмышляли над двумя коанами. Первый звучит так: «Из ниоткуда рождается разум». – Маша сделала паузу. – И второй: «Покажи мне твое настоящее лицо, то, которое было у тебя еще до рождения твоих родителей».

Ларс услышал, как крупный мужик рядом с ним издал сипловатый вздох, после чего зашелся в кашле.

– Не напрягайтесь слишком сильно в поисках ответа, – сказала Маша. – Это не викторина, дорогие мои! – Она фыркнула от смеха.


Эта женщина представляла собой воистину странную смесь харизматического лидера и педантичного энтузиаста. Вот она гуру, а через секунду – топ-менеджер телекоммуникационной компании.

– Нет правильного или неправильного ответа. Просто смотрите на звезды и размышляйте, не пытаясь дать ответ. Просто дышите. Это все, что вам нужно делать: дышать и смотреть на звезды.

Ларс дышал и смотрел на звезды. Он не размышлял ни над одним из коанов. Он думал о Рэе, о том, как в начале их отношений Рэй уговорил его отправиться с ним в турпоход (больше никогда в жизни). Они лежали вместе на берегу, держались за руки и смотрели на звезды, и это было прекрасно, но что-то нарастало и нарастало в груди Ларса, и наконец ему стало невыносимо. И тогда он вскочил и побежал в океан, ликующе вопя и срывая с себя одежду, притворяясь, что он один из тех, кто может ликующе орать, кто не думает об акулах или о температуре воды в октябре. Он чуть улыбнулся, потому что знал: это больше не сработает. Рэй знал о его страхе перед акулами.

Рэй спросил, могут ли они поехать в пансионат вместе. Ларс никак не мог объяснить себе его мотивацию. Рэй никогда прежде не проявлял интереса к таким поездкам. Ларс ездил дважды в год, а Рэй всегда говорил: пансионаты – это черт знает что. Почему ему вдруг захотелось в этот?

Ларс вспомнил лицо Рэя, когда сказал ему, что предпочитает поехать один. На мгновение казалось, будто тот получил пощечину, но потом Рэй улыбнулся и сказал: мол, все в порядке, буду каждый вечер, пока ты в отъезде, есть лазанью, а по телевизору смотреть только спорт.

Образ жизни Рэя и так уже был здоровее некуда – сплошные овощные соки, коктейли и белковые миксы. Ему этот пансионат ни к чему. Ларсу же требовалось побыть одному.

Хотел ли он, чтобы Ларс почувствовал себя последним говном? Не было ли его желание как-то связано с тем посланием, что днем раньше отправила Ларсу сестра Рэя Сара:

Ты можешь хотя бы подумать об этом?



Видимо, она сделала это без ведома Рэя. Ларс был уверен: Рэй смирился с тем, что его решение по поводу детей было окончательным. Ведь он и раньше говорил, что не испытывает интереса к созданию семьи. Он никогда не говорил ничего иного.

– Разве я говорил что-то иное? – сказал он Рэю и при этом чуть ли не голос повысил, что было категорически не в его правилах. Он не мог состоять в отношениях, если они отравлены такой унизительной пошлостью, как споры на повышенных тонах. Его дрожь пробирала от одной только мысли об этом. И Рэй это знал.

– Ничего иного ты не говорил, – спокойно ответил Рэй, ничуть не повышая голоса. – Ты всегда был со мной честен. Я этого не утверждаю. Видимо, я просто надеялся, что ты передумаешь.

Сара, сплошная невинность и искренность, предложила им помощь с усыновлением. Семья Рэя была такой либеральной, славной и любящей. Это ужасно раздражало.

Эта затея отвращала Ларса, в буквальном смысле вызывала отвращение. «Господи боже, нет, конечно, – сказал он сестре Рэя. – Нет… категорически». Страшно представить, сколько этой искренней любви ему придется выносить, если они возьмут ребенка. Эта мысль приводила его в ужас, душила. От этого будет никуда не деться. Все эти семейные обязанности! А мать Рэя будет вечно плакать.

Этого не будет. Никогда. «Из ниоткуда рождается разум».

Дзенский коан. «Дай мне силы».

Если Рэй хочет быть отцом, то не следует ли Ларсу отпустить его? Пусть станет им с кем-то другим. Но разве не Рэю самому это решать? Если Рэй не может жить без детей, то он свободен уйти. Они не зарегистрированы. Дом записан на них обоих, они оба финансово независимы, они достаточно разумны, чтобы уладить все это миром. Очевидно, Ларс сможет получить справедливую долю имущества.

Неужели это и был единственный возможный путь? Неужели их отношения зашли в безвыходный тупик, потому что так или иначе одному из них приходится идти на невероятную жертву? Чья жертва тяжелее?

Но ведь Рэй перестал спрашивать! Он согласился. Ларс чувствовал, что Рэю нужно от него что-то еще. Что? Разрешение уйти? Он не хотел, чтобы Рэй уходил.

Что-то мелькнуло на небе. Да бога ради, это же падающая звезда. Как Маше это удалось? Ларс услышал, как все выдохнули при виде этого чуда.

Он закрыл глаза и вдруг понял, откуда знает крупного мужика слева. Он пожалел, что Рэя нет рядом и он не может сказать: «Я вспомнил, Рэй, вспомнил!»





Глава 16





ДЖЕССИКА


Писательница Фрэнсис Уэлти, которая лежала на соседнем с Джессикой коврике, крепко спала. Она не храпела, но Джессика чувствовала по ее дыханию, что она спит. Джессика подумала, не толкнуть ли ее легонько ногой. Она ведь только что пропустила падающую звезду.

Но, поразмыслив, Джессика решила не будить ее. Ночь в самом разгаре. Людям ее возраста требуется сон. Если мать Джессики плохо спала ночью, то утром с мешками под глазами была похожа на персонажа из фильма ужасов, хотя и смеялась, когда Джессика пыталась научить ее пользоваться соответствующим косметическим средством. Не обязательно же иметь такой чудовищный вид. Просто глупо. И если отец Джессики оставил мать ради свой секретарши, то матери некого винить, кроме себя самой. Средство для замазывания синяков под глазами изобрели не просто так.

Джессика повернула голову и посмотрела на Бена, лежащего с другой стороны. Он смотрел на звезды остекленевшим взглядом, словно решал загадки дзен-буддистов, хотя на самом деле, вероятно, считал оставшиеся часы, по истечении которых он выберется отсюда и сядет за руль своей драгоценной машины.

Он повернул голову и подмигнул ей. Отчего-то ее сердце вспорхнуло, как у школьницы, которой на уроке подмигнул ее возлюбленный.

Бен снова перевел взгляд на звезды, а Джессика прикоснулась пальцами к лицу. Она подумала, не выглядит ли ее лицо плохо в лунном свете. Времени, чтобы положить на кожу основу, у нее не было. Их вытащили из кровати. Они вполне могли заниматься сексом, когда эта девица ворвалась в комнату, правда постучав тихонько, но не дождавшись разрешения войти. Она появилась с фонариком в руке и принялась светить им прямо в глаза.

Они не занимались сексом. Бен уже спал, а Джессика лежала в темноте рядом и не могла уснуть. Ей так не хватало ее телефона – словно ампутировали какой-то жизненно важный орган. Когда дома ее одолевала бессонница, она брала телефон, просматривая «Инстаграм» и «Пинтерест», пока усталость не брала свое.

Она посмотрела на алые ногти на пальцах ног в лунном свете. Будь с ней сейчас ее телефон, она бы сфотографировала свои ноги вместе с ногами Бена и затегала фото как-нибудь вроде #звездомедитация, #лечебныйпанс, #чтотакоекоан, #мывиделипадающуюзвезду, #какзвучитхлопокоднойрукой.

Благодаря последнему хэштегу она бы выглядела интеллектуальной и высокодуховной, подумала Джессика, а это хорошо, потому что нужно остерегаться, чтобы твой круг общения не посчитал тебя поверхностной.

Она не могла отделаться от чувства, что если не зафиксирует это мгновение на телефон, то на самом деле его вовсе и нет, оно не имеет значения, не является реальным. Она понимала, что это иррационально, но ничего не могла с собой поделать. Она в буквальном смысле чувствовала себя плохо без своего телефона. У нее явно зависимость. Ну, все же это лучше, чем зависимость от героина, хотя теперь никто толком не знает о последнем наркотическом предпочтении сестры Бена. Она любила смеси.

Джессика иногда спрашивала себя, не сводятся ли все их проблемы к сестре Бена. Она всегда присутствовала – большая черная туча на их голубом небе. Потому что, откровенно говоря, о чем им было еще беспокоиться, кроме Люси? Не о чем. Они были бы счастливы, как никто другой. Где они совершили ошибку?