Дети времени

– Ага. – Карст кивнул, нисколько не смутившись. – Нечто особое для тебя, так? Тебе предстоит заниматься своей работой. Спутник передает кучу всякого дерьма, а ты единственный мог бы понять, что он говорит.

– Передает… нам?

– Да. Возможно. Альпаш?

– Вероятно, нет, – ответил молодой техник.

– Короче, так: бери Мейсона и подключай. Мейсон, если что-то сможешь разобрать, дай мне знать. Лично я считаю, что он просто сумасшедший.

– Стал еще более сумасшедшим, – уточнил Холстен, и, хотя это была не шутка, Карст захохотал.

– Мы же все на борту, правильно? – сказал он почти с теплотой, обводя взглядом потрепанные внутренности «Гильгамеша». – Мы все в одной старой лодке.

Маска соскользнула, и секунду Холстен смотрел на трещины и грубые заплатки, составлявшие перетруженную душу Карста. Этот человек всегда выполнял приказы, а теперь он командует: последний генерал человечества перед лицом неизвестной опасности, в игре с самыми высокими ставками. Его несколько невнятный брифинг задним числом выглядел как попытка сохранить самообладание, причем давшаяся ему с огромным трудом. Несмотря на все ожидания, Карст справлялся. С учетом момента, с учетом личности.

А еще он, возможно, пьян. Холстен понял, что определить не сможет.

Альпаш провел его к пульту, по-прежнему ведя себя так, словно Холстен, Карст и остальные – это ожившие герои легенд, вот только в реальности вызывающие легкое разочарование. Холстену как профессионалу было бы интересно узнать, возник ли у племени какой-то цикл мифов о нем самом и остальных членах основной команды как о пантеоне капризных богов, хитроумных героев и чудовищ. Он понятия не имел, сколько поколений прошло с их последнего контакта с кем-то, кто не родился на «Гильгамеше», с…

Он собирался задать этот вопрос, но теперь один кусочек встал на место, и он понял, что не станет спрашивать – не сейчас. Не сейчас, когда наконец вспомнил о Лейн. Потому что Лейн наверняка уже давно умерла. Вспоминала ли она его перед концом? Приходила ли заглянуть в холодную тишину его гроба – посмотреть на своего спящего принца, которому она так и не позволила за ней вернуться?

Уловив изменившееся настроение Холстена, Альпаш нервно кашлянул.

Классицист нахмурился и отмахнулся от тревоги своего сопровождающего.

– Рассказывай про те передачи.

Бросив на него обеспокоенный взгляд, Альпаш повернулся к пульту. Устройство казалось старым, словно его не раз разбирали и собирали обратно. На боковой стороне оказались какой-то символ и надпись, которые выглядели новыми. Холстен секунду смотрел на нее и только потом разобрал слова:

«Не вскрывать. Полезных деталей нет».

Он засмеялся, решив, что видит шутку – из того мрачного юмора, к которому, как ему помнилось, технари прибегают в отчаянных ситуациях. На лице Альпаша не было никаких признаков того, что он видит в этом нечто смешное – или что это объявление не является просто неким священным символом племени. Холстен снова почувствовал тошнотворную горечь. Наверное, точно так же чувствует себя Карст. Он – просто кусок потерянного прошлого, пытающийся снова зацепиться за почти ушедшее будущее.

– Тут их много, – начал объяснять Альпаш. – Они идут постоянно, на разных частотах. Мы ничего понять не можем. Не знаю, что такое эта Аврана Керн, но, по-моему, капитан прав. Это похоже на бред. Кажется, будто планета сама себе шепчет.

– Планета? – переспросил Холстен.

– Насколько можно понять, эти сигналы идут не прямо от спутника. – Теперь, когда Альпаш стал говорить больше, Холстен уловил в его речи незнакомые ритмы: что-то от Лейн, что-то от автоматизированных систем «Гильгамеша», что-то совсем новое. Теперь это, похоже, стало говором рожденных на корабле.

Альпаш вывел цифровую картинку, которая, похоже, была обучающей.

– Здесь видно, что можно вывести из передач.

Холстен привык к тому, что «Гильгамеш» разжевывал такого сорта данные до состояния, удобоваримого для непосвященных, однако племя, похоже, не считало необходимым делать подобные скидки.

Встретив его недоуменный взгляд, техник продолжил:

– Мы предполагаем, что на планету идут передачи – такие же, как первоначальная цифровая последовательность, – и теперь мы ловим отраженный сигнал. Однако он определенно идет к нам от планеты.

– Вы поручали анализ кому-то из классицистов из груза? Там должны были быть студенты или…

Альпаш без улыбки ответил:

– Боюсь, что нет. Мы просматривали грузовые декларации. С самого начала их было мало. Ты последний.

Холстен какое-то время смотрел на него, обдумывая услышанное – думая о долгой земной истории до падения, до обледенения. Его культура имела такое фрагментарное и неточное представление о предшественниках, которым они постоянно пытались подражать, – и неужели даже эти жалкие сведения теперь сводятся к нему одному – к тому, что осталось в голове одного старика? «Вся эта история, а если… когда я умру?..» Он не мог поверить, что в запланированном Карстом рае для выживальщиков у кого-то будет время для уроков истории.

Он содрогнулся – не от обычного осознания своей смертности, но ощущая, как громадные, невидимые массивы уходят в забвение, безвозвратно и неотвратимо. А потом мрачно повернулся к сообщениям, которые теперь ему выводил Альпаш.

Спустя какое-то время Холстен наконец в достаточной степени разобрался с дисплеем, чтобы понять, сколько там записей… а они, предположительно, были только малой частью всего объема. «Что Керн задумала? Может, просто совсем с катушек съехала».

Он открыл одно из сообщений, однако оно совершенно не походило на те передачи со спутника, которые он помнил по прошлому разу. И тем не менее… Холстен почувствовал, как его давно не использовавшиеся аналитические способности пытаются проснуться и что-то понять, выявляя сложность и повторяющиеся моменты. Он выполнил тот анализ и моделирование, которые поволяло предоставленное ему устройство. Это были не бессмысленные помехи – но и не сообщения на староимперском, который раньше использовала Керн/Элиза.

«Возможно, это шифр», – подумал он вслух.

– Тут есть и второй тип, – пояснил Альпаш. – Большая часть таких, но некоторые выглядят иначе. Вот.

Холстен прослушал выбранную запись: еще одну последовательность импульсов, но на этот раз ближе к тому, что он мог определить как сообщение.

– Но только вот это? Никаких сигналов бедствия? Никаких числовых последовательностей?

– Это… и их сколько угодно, – подтвердил Альпаш.


– Сколько времени у нас до того… до того, как все начнется?

– Не меньше тридцати часов.

Холстен кивнул.

– Найдется, что мне поесть?

– Конечно.

– Тогда оставь меня тут, и я посмотрю, найду ли там чего-то для Карста.

Альпаш направился на выход, и мгновение Холстен собирался остановить его, задать невозможный вопрос, который историкам не положено задавать в отношении предмета изучения: «Каково это – быть тобой?» Вопрос, на который никто не способен ответить, потому что для этого необходимо полностью выйти за пределы собственной системы координат.





* * *


С небольшой помощью от племени он смог прошерстить системы «Гильгамеша» и найти хотя бы часть своего электронного инструментария, чтобы попытаться расплести сообщения. Ему выдали необходимое и оставили работать. Ему показалось, что на корабле очень многие рожденные на борту и разбуженные сейчас готовятся к тому моменту, к которому вели жизни многих поколений – или многие столетия сна. Он был рад, что в этом не участвует. Здесь, в этом конце времен, классицист Холстен Мейсон был рад корпеть над какими-то непонятными передачами в бесплодном поиске смысла. Он не Карст. И он не Альпаш и ему подобные. «Стар – я стар, как ни посмотри». Стар – и в то же время, похоже, достаточно бодр, чтобы пережить и сам корабль-ковчег.

Он понял, что большая часть сообщений совершенно не понятна. Как правило, они были очень слабыми и, как ему казалось, отправлялись с планеты во все стороны – просто улетали в пространство.

Или, вернее, отражались от планеты. Не отправлялись, конечно же. Он заморгал, чувствуя непонятное беспокойство. Однако каким бы ни был их источник, они были настолько далеки от всего, что было ему знакомо, чтобы он даже усомнился в том, что это и правда сообщения в каком-то шифре или на каком-то языке. Только упрямое наличие некой структурности убеждало его в том, что это не какая-то естественная интерференция или просто белый шум.

А вот другие… они были более сильными – и недавний анализ племени заставлял думать, что они могут быть направлены в сторону подлетной траектории «Гильгамеша», словно Керн использовала планету как отражатель, чтобы посылать им какие-то непонятные тирады. Или на них кричит сама планета.

Или планета кричит?

Холстен потер глаза. Он слишком долго работает. У него начали появляться бессмысленные предположения.

Но вот эти передачи… сначала ему казалось, что это такая же бессмыслица, как и остальные, однако он сопоставил их со старыми записями отправлений со спутника и попытался поработать с ними таким же образом: изменяя расшифровки методом проб и ошибок, пока из белого шума внезапно не вынырнуло нечто вроде сообщения. Там были слова – или, по крайней мере, он внушил себе, что определил там слова. Слова на Имперском С – слова из истории, мертвый язык, получивший новую мутировавшую жизнь.

Ему снова вспомнился акцент Альпаша. Эти передачи выглядели почти так, словно кто-то там говорит на каком-то варварском варианте древнего языка, закодированном точно так же, как свои сообщения кодировала Керн, – на каком-то деградировавшем или эволюционировавшем древнем языке… или же это просто неудачная попытка этот язык освоить.

Это была настоящая работа для историка – просто чтение. Он смог почти забыть их общие проблемы и притвориться, будто стоит на пороге какого-то великого открытия, которое будет важным для всех. «А что, если это не безумный бред умирающего компьютера? Что, если это что-то означает?» Однако если это с ними пытается говорить Керн, то она явно потеряла почти все, чем была, – та женщина / машина, которую помнил Холстен, без труда добивалась понимания.

«Тогда что она пытается сказать сейчас?»

Чем дольше он слушал самые ясные из этих расшифрованных передач – тех, которые были отправлены прямо к подлетной траектории «Гильгамеша», – тем сильнее ощущал, что кто-то пытается говорить с ним через миллионы километров и гораздо больший разрыв в понимании. Он даже мог обмануть себя и решить, что эти обрывочки фраз складываются в нечто вроде связного сообщения.

«Не приближайтесь. Мы не хотим войны. Уходите».

Холстен воззрился на свои результаты. «Я это просто нафантазировал?» Ясности не было: передача была в плохом состоянии и совершенно не соответствовала прежнему поведению Керн. Однако чем больше он смотрел, тем сильнее убеждался в том, что это и правда сообщение и что оно предназначается именно им. Им снова запрещали приближаться, но на этот раз десятками разных голосов. Даже в тех местах, которые он не мог распутать, ему удавалось выделить отдельные слова. «Убирайтесь. Мир. Оставьте. Смерть».

Он не мог решить, что говорить Карсту.





* * *


В итоге он поспал ради ясности мыслей, а потом поплелся к капитану в рубку.

– Ты почти не успел, – сказал ему Карст. – Я запустил дроны уже несколько часов назад. По моим расчетам, часа через два они уже сделают свое дело… если его вообще можно сделать.

– Сожгут Керн?

– Угадал, на хрен. – Карст уставился на окружающие его экраны отчаянным взглядом, который совершенно не сочетался с той усмешкой, которую он приклеил себе на лицо. – Давай, Холстен, выкладывай.

– Ну… это сообщение, и оно предназначено нам: это я могу сказать достаточно уверенно.

– «Достаточно уверенно»? Ученый гребаный! – Но это было сказано почти добродушно. – Так что Керн, по сути, вынуждена бомбардировать нас детским лепетом, прося, чтобы мы ушли.

– Большую часть я перевести не могу, но те отрывки, которые удалось разобрать, можно отнести именно к этой теме, – подтвердил Холстен.

На самом деле он был недоволен своими результатами, словно в этом, последнем исследовании в своей карьере, сделал какую-то ученическую ошибку и провалился. У него были передачи: огромный массив материала для перекрестных ссылок – и его не оставляло чувство, что он вот-вот совершит прорыв и ему все станет кристально ясно. Однако прорыва так и не случилось, а теперь возвращаться к работе уже было некогда. Ему казалось, что он слишком привязался к тому, как все делалось в Старой Империи – точно так же, как это было всегда и со всеми. Если бы он подошел к этим сообщениям с меньшей предубежденностью, а не попытался втиснуть в рамки прежних переговоров с Керн, что он смог бы обнаружить?

– Ну и идет она… – принял информированное решение Карст. – Мы никуда не улетим. У нас больше нет такого варианта. Все сводится к этому, как и всегда сводилось. Я прав?

– Прав, – безрадостно согласился Холстен. – От дронов что-то есть?