Дама с коготками

– Кстати, вы тоже не из Войцеховских. Самое интересное, что никто не знает вашей добрачной фамилии, более того, по-моему, в вашем прошлом есть какая-то постыдная тайна. Иначе почему вы никогда не упоминаете о своих родителях? И родственников никаких нет. Похоже, вас нашли в капусте. Поделитесь секретом, поведайте о своем происхождении, расскажите, как жили до знакомства с Владимиром Сигизмундовичем.

Фрида замахала руками:

– Степан, слышишь, как эта змея оскорбляет твою мать?

Сын промолчал. Старуха развернула кресло и вылетела в коридор с воплем: «Ноги моей здесь больше не будет».

– Ну зачем ты ее дразнишь, – укоризненно сказал Петя, – знаешь ведь, что мать латышка, все ее родные погибли в войну. Да они с Вольдемаром сто раз рассказывали о своей встрече в Ленинграде в 1947 году. Как тебе не стыдно!

– Не делай моей жене замечаний, – взвился Степан, – твоя Анна даже открытки матери на день рождения не прислала. А Лариса ухаживает за Фридой, терпит ее капризы и выходки. И Вольдемара, между прочим, тоже она обхаживала. Знаешь, какой у старика противный характер под конец стал: подозрительный, желчный. Тут не жизнь была, а кошмар. Он демонстративно ходил сам в магазин за едой и ел только готовые полуфабрикаты у себя в комнате. Просто извел всех своим маразмом. Тебе хорошо, раз в году приезжал, а мы постоянно терпели.

– Вот уж не знаю, как бы я повела себя, обнаружив в супе яд, – задумчиво произнесла Диана, – наверное, стала бы готовить сама…

– Тогда бы точно отравилась или умерла от непомерного потребления крутых яиц, – весело сообщил Кирилл, – душа моя, ты же совершенно не умеешь готовить.

– Да, – согласилась жена, – абсолютно не умею. Такая тоска нападает при виде сковородок и кастрюль. Лучше телик посмотреть.

– Вот тут, мой ангел, ты профессионал, – продолжал ехидничать муж, – а меня, как доктора, страшно занимает тот факт, что, проводя день-деньской перед экраном, ты абсолютно здорова, никакой гиподинамии и бессонницы, просто чудеса!

– Может, после завтрака сходим в питомник? – вмешалась в супружескую перепалку Люлю.

Я вздохнула и оглядела собравшихся. Непривычно тихие дети, покрытый красными пятнами Степан, истерически оживленная Люлю, явно чувствующие себя не в своей тарелке Лена и Серж, без конца выясняющие отношения доктор с женой, выжившая из ума Фрида и наслаждающийся чужими неприятностями Петя – хороший расклад для приятных праздников. Лучше остаться дома и сидеть в тишине с любимой Агатой Кристи в уютном кресле. Так нет, понесло в гости, вот и наслаждайся теперь.

Дверь в столовую распахнулась, и на пороге появилась Анна.

– Извините, опоздала к завтраку, никак не могла проснуться.

Она придвинула к себе чайник и недовольным голосом пробормотала:

– Опять холодный, целый месяц не могу попить горячего. Почему-то и чай, и кофе, и суп тут просто ледяные.

– Зато с начинкой, – хихикнул Петька.

Это было уже слишком, и Маруся, прекрасно понимая, что сейчас начнется новый виток скандала, подскочила, ухватила Мишу за рукав и закричала:

– Что ты тут расселся! Котята небось совсем от голода загибаются. Кошка первый раз окотилась, где ей с ними справиться!

Мальчик благодарно посмотрел на подругу, и они вылетели из комнаты.

– Какие невоспитанные дети, – произнесла Анна, – даже спасибо не сказали. Мои всегда спрашивают разрешения выйти из-за стола.

Лариса открыла рот, намереваясь возразить невестке, но в ту же секунду из холла послышался дикий грохот, звон и крик домработницы. Все вскочили с места.

– Сидите, сидите, – успокоил Степа, – чертова картина опять рухнула.

Мы расслабились. В холле, в большом простенке между окнами, висело чудовищное произведение искусства. Когда я первый раз увидела полотно 2х3, не меньше, мурашки побежали по телу.

На бежево-коричневом фоне выделялось лицо ужасно мерзкой старухи. Покрытое глубокими морщинами, пигментными старческими пятнами, оно глядело на вас маленькими глазками-буравчиками. Тонкий, сжатый в нитку рот брезгливо морщился. Из-под ночного чепца выбивались редкие и грязные седые патлы. Шея была под стать личику – желтая, в крупных бородавках, плечи укутывал парчовый халат вишневого цвета. В правой руке это чудовище держало ярко горевшую свечу. Ничего ужасней я никогда еще не видела.

Сначала, как рассказывал Степан, портрет висел в столовой, и он, когда был ребенком, боялся один заходить в комнату. Позднее Люлю убедила свекра перевесить чудовище в холл. Тоже, честно говоря, не лучшее место для подобного произведения искусства.

Приходившие впервые гости пугались, роняли сумки и зонты. Родственники упрашивали Владимира Сигизмундовича убрать «Старуху со свечой» подальше, на второй этаж, но тот упорно отказывался.

– Вы ничего не смыслите в искусстве, – заявлял он, удовлетворенно поглядывая на мерзкую морду, – портрет написал мой дед, настоящий художник, не понятый современниками. К сожалению, удалось сохранить только «Старуху», остальные полотна погибли, но, пока я жив, она будет украшать дом. А после моей смерти обещайте отдать произведение на реставрацию, считайте это моей последней волей.

Вольдемар настолько любил полотно, что даже в завещании написал: «Старуха со свечой» должна быть обязательно реставрирована не позже чем через два года после моей кончины». Но Степан и Лариса не собирались выполнять последнюю волю отца. Скорее всего они ждут смерти Фриды, чтобы тут же оттащить мазню на помойку.

Я никогда не верила во всякую чепуху типа переселения душ и привидений, но с портретом и в самом деле творилось что-то неладное. Он регулярно падал со стены – шесть раз в год: на Рождество, Пасху, 7 ноября, дни рождения Вольдемара и Фриды и 16 января, в годовщину их свадьбы. Это были, так сказать, обязательные падения. Иногда портрет срывался вне графика, и тогда – жди беды. Сначала думали, что дело в раме, и поменяли тяжелую бронзовую окантовку на легкий багет. Затем вбили в стену два крюка толщиной с мужскую руку, но все напрасно. Портрет регулярно сваливался, нервируя домашних и доводя до обмороков гостей. Вот и сейчас я обмерла, услышав грохот.

– С ума сошел, – констатировал Степа, – пятый раз за месяц рушится.

– Как будто что-то сказать хочет, – подлил масла в огонь Кирилл.

– Вдруг он расскажет о том, кто подкрался к отцу с «проклятым соком белены в кармане»? – громогласно произнес Петр.

Люлю, решившая ни за что не поддаваться на провокации брата мужа, бодро сказала:

– Ну, что, все поели? Пошли к собачкам, есть что показать.





Глава 4





Вопреки моим ожиданиям день прошел вполне мирно. Сначала сходили в питомник. В изумительно чистых вольерчиках сидели собаки – суперэлитные йоркширские терьеры.

Три кобелька мирно дремали в корзиночках, вокруг сучек гнездилось разновозрастное потомство. Только одна девочка скучала в гордом одиночестве.

– Очень неудачный помет получится, – сообщила Люлю, показывая на тоскливую собаку, – причем уже во второй раз. Если так пойдет, придется расстаться с Маркизой.

Некоторые заводчики неохотно выбраковывали плохое потомство. Выращивали некондиционных щенят, потом бесплатно раздавали их желающим. Если же таковых не находилось, оставляли животных себе, некоторые дома походили на зоопарки. Так поступали многие, но только не Войцеховские. Собаководство – бизнес, а бизнес жесток. Растить и кормить животное, на которое потом не найдется покупателя, ни Люлю, ни Степан не собирались. Владимир Сигизмундович иногда вздыхал и оставлял парочку симпатичных малышей, но дети – никогда. Каждый помет тщательно осматривался и уничтожался при малейшем сомнении в его ценности. Так же безжалостно поступали с кобелями и суками, неспособными родить элитных щенят. Тут никто не держал собак «на пенсии», отработанный «материал» усыплялся. И еще, Войцеховские не держали в доме животных, лишь год назад Миша завел кошку. Собаки были для Войцеховских работой, а не любовью, ремеслом, которым они отлично владели и которое приносило им немалый доход. В общем, сентиментальности в их сердцах не было места.

Полюбовавшись на элитных производителей, я пошла в центр городка: обожаю шляться по деревенским лавочкам. Но сегодня меня ждало разочарование: в первый день нового года почти все торговцы предпочитали сидеть дома у елки.

Пообедали тоже весьма мирно и поужинали, как хорошие добрые друзья. Спать отправились пораньше, давала знать о себе предыдущая полубессонная ночь.

Заснула я сразу, как провалилась, но в полночь проснулась и стала ворочаться. В чужой постели как-то неуютно: одеяло было слишком тонкое, подушка маленькая, да еще из окна немилосердно дуло.

Дом у Войцеховских старый, Владимир Сигизмундович купил его в конце сороковых у местного священника, тот жил в нем с самого рождения. Степану пришлось вложить много средств, чтобы превратить обветшавшее здание в современное жилище. Он провел новую систему отопления, построил ванные комнаты и туалеты, пристроил красивую круглую веранду, которой пользовались как второй гостиной. Короче, дом разительно переменился и щеголял модернизированной кухней. Но по ночам иногда казалось, что тут бродят тени прошлых владельцев.

Проворочавшись примерно с час, я оделась и решила сходить на кухню. Иногда от бессонницы помогает чашечка крепкого сладкого чая. Надеюсь, у Люлю найдется настоящая заварка, а не эти идиотские пакетики с пылью.

В огромной кухне было темно. Сквозь большое окно пробивался неверный свет фонаря, отражавшийся в начищенных до блеска сковородках и кастрюлях. Решив, что этого света вполне достаточно, я открыла шкафчик и пробежала глазами ряды банок. Взяла одну, и… тут за спиной раздался голос: «Кофе ищешь?» От неожиданности и ужаса руки разжались сами собой, банка с оглушительным грохотом шлепнулась на кафельный пол, содержимое высыпалось. В ту же секунду загорелся свет, и улыбающаяся Лариса покачала головой.

– Господи, – выдохнула я, – до чего же ты меня напугала. Я подумала, что тут привидение. Зачем ты сюда пришла посреди ночи?

– На диете сижу, – ухмыльнулась Лариса.

Я понимающе кивнула. Почти стокилограммовая Люлю регулярно пытается сбросить вес. Она испробовала все, что предлагала современная медицина: таблетки от аппетита, специальные пищевые добавки, призванные заменить еду и обмануть голод, какие-то жуткие катышки, по виду страшно похожие на собачий сухой корм. Производители клялись, что неаппетитные комья сделаны из чистейшей целлюлозы, разбухающей внутри вас. То есть глотаете эту гадость, запиваете двумя стаканами воды, и коричневая мерзость, увеличиваясь в объеме, занимает весь желудок. Вы получаете ощущение сытости без еды. Очень удобно и выгодно. В результате всех манипуляций стрелка весов Люлю колебалась между 90 и 95 кг. Но стоило ей начать есть по-человечески, как мерзкий измерительный прибор демонстрировал ровно центнер. В результате подруга наплевала на все фармакологические новинки и раз в месяц голодает неделю.

– Опять не выдержала? – спросила я.

– И не говори, – отмахнулась Люлю, – в обед поела цветной капусты, на ужин выпила стакан кефира. Еле-еле дождалась, пока Степа уснет, чтобы пойти на кухню. Вот! – И она показала два огромных бутерброда с холодной жирной бужениной и маринованными огурцами. Сандвичи выглядели так соблазнительно, что мой рот, как у собаки Павлова, моментально наполнился слюной.

Лариса заметила глотательное движение и хихикнула:

– Будешь свининку?

Минут через пять мы подмели пол и сели за большой стол, накрытый красной клеенкой.

– Ой, как хорошо, – счастливо пробормотала Лариса, отправляя в рот гигантские куски.

– И зачем себя мучить? – удивилась я. – При твоем росте и широких костях девяносто вполне нормальный вес. Сколько в тебе – метр восемьдесят?

– Метр семьдесят семь, – пробормотала с набитым ртом Лариса, – только попробуй объяснить это Степану. Видишь ли, у него в детстве перед глазами мельтешилась засушенная козявка Фрида, и теперь у мужика выработался четкий стандарт: дама должна выглядеть как мумия. А я никак не подхожу под стандарт. Ну теперь все, скоро стану тощая, как селедка! Знаешь, сколько сейчас вешу? 83 килограмма!

И она победоносно посмотрела на меня.

– Как тебе это удалось?

Люлю вытащила из кармана большой пластмассовый флакон, наполненный огромными желатиновыми капсулами.

– Вот смотри, только никому не рассказывай. Я только притворяюсь, что сижу на диете.

– А что это?

– Новое средство для похудения на основе гормонов щитовидной железы, последнее достижение медицины.

– Не боишься окончательно испортить здоровье? И потом, какие большие! Проглотить невозможно.

– Да уж, тут недоработка, к тому же лопать надо по восемь штук на прием, замучаешься запивать. Но действует! Килограммы так и улетают.

И она с удвоенной силой накинулась на буженину. Наевшись, выпила две большие чашки чаю и удовлетворенно заметила:

– Скоро жизнь изменится к лучшему.

– Надеешься стать тощей и потому счастливой? – ухмыльнулась я.

– Да нет, – ответила Лариса, – надеюсь раз и навсегда заткнуть Фриду. Появилась такая возможность.

Старуха Войцеховская терпеть не могла невестку. И ее ненависть распространилась на Степана и Мишеньку. Фрида производила вспечатление вздорной бабы. Постоянно цеплялась к Люлю, ей не нравилось в невестке буквально все: одежда, косметика, привычки. С особым удовольствием она говорила Ларисе гадости при посторонних. И то, что невестка никогда не отвечала свекрови, никак не реагировала на нападки, просто бесило ее. Чем больше злилась Фрида, тем спокойнее и ровней казалась Лариса. Когда друзья ей выражали сочувствие, Люлю отвечала со вздохом:

– Старость не радость, еще неизвестно, во что мы превратимся; может, вообще лишимся разума.

Благодаря такой манере поведения Лариса выглядела просто святой в глазах мужа, мать же он постоянно ставил на место, правда, делал это очень осторожно. Иногда Люлю в присутствии свекрови небрежно роняла: