Цвет пурпурный
Часть 14 из 37 Информация о книге
Да, гаворит Мистер __. Вижу сходство. И опять прямо на стуле уселся. Ну што ж, похоже, тебе и идтить. Куда идтить? Спрашивает Мышка. К дяде своему. К начальнику тюрьмы. Дорогой Боже, Снарядили мы Мышку как белую даму. Платье накрахмалили да отутюжили, заплаток почти не видно, туфли на каблуке раздобыли, правда сбитые малость на бок, зато каблук высокий. Сумочку ковровою, и маленькую библию в черном переплете. Волосья ей вымыли хорошенько, и я уложила их в две косы вокруг головы. Саму ее намыли да надраили, запах от нее пошел как от хорошо вымытово пола. Чево я ему скажу? спрашивает она. Скажи, што живешь, мол, с Софииным мужем, и муж ее, мол, говарит, мало еще Софии досталось. Скажи, она над тюремщиками смеется. Скажи, ей там больно сладко живется. Скажи, как сыр в масле катается. Скажи, ей лишь бы не попасть к белым в прислуги. Милостливый Бог, говорит Мышка, Как у меня язык повернется все это сказать? Он тебя спросит, кто ты такая, ты ему напомни. Скажи, какая ты была вся в счастье, когда он тую монетку тебе дал. Уж пятнадцать лет прошло, Мышка говорит, он и забыл, поди. Пусть он в тебе своих, Ходжесов, признает. Тогда и вспомнит, Одесса говорит. Скажи, ты лично считаешь, што все должно быть по справедливости. И што с Софииным мужем живешь, не забудь сказать. Энто Шик говорит. И про счастье Софиино, што она в тюрьме, а не в прислугах у белой женщины обязательно вверни. Я не знаю, говорит борец, по мне так это всё хитрости дяди Тома[2]. Шик хмыкнула. Ну и што, што дядя Том, говорит, какой никакой, а все-таки дядя. Дорогой Бог, Бедная Мышка еле домой прихромала. Платье порвано, шляпки вообще нет, каблук на одной туфле сломан. Чево случилось, спрашиваем. Признал во мне своих. Вот и обрадовался. Харпо из машины вышел и к крылечку подошел. Чево же энто такое, люди добрые, говарит. Жену в тюрьму посадили, бабу мою изнасиловали. Взять што ли ружье, да пойтить их всех перестрелять к свиньям собачьим, да здание подпалить. Замолкни, Харпо, я рассказываю, Мышка говорит. И рассказала. Он меня сразу признал, говорит, только я в дверях возникла. Чево сказал, мы все хором спрашиваем. Чево тебе надо, сказал. Я ему говорю, пришла мол я, потому как интерес имею, штобы все было по справедливости. Он опять спрашивает, Чево надо? Я тогда сказала, как вы все мне велели. Будто Софии еще мало досталось. Будто ей в тюрьме не жизнь, а малина, как она есть баба здоровенная. Ей чево угодно, лишь бы только к белым в услужение не угодить. Ежели хотите знать, с тово весь сыр-бор и начался, говарю. Мэрова жена желала, штобы София к ней в прислуги пошла. София ей сказала, мол, даже и близко никаких белых не хочет, не то што в прислуги идтить. Вот как, говорит он, а сам на меня пялится. Да, сэр, говорю. В тюрьме-то ей самое то. Только и знает, што стирать да гладить, прямо как дом родной. Шесть детей у ее, вы же небось в курсе. В самом деле? говорит. А сам ко мне подошел и о стул мой облокотился. Ты чья будешь, спрашивает. Я ему назвала маму мою, бабушку, дедушку. А папаша твой кто, спрашивает. Чьи глаза-то у тебя? Нет у меня отца, говорю. Да ладно тебе, говорит. Я кажется тебя раньше где-то видел. Да, сэр, говорю. Лет с десять назад, я еще девчонкой была, вы мне монетку подарили. Уж будьте уверены, я вам по гроб жизни благодарная. Что-то не припомню, говорит. Вы еще к нам заходили с маминым знакомым, Мистером Джимми. Тут Мышка на нас на всех посмотрела, вздохнула глубоко и чево-то забормотала. Давай говори, Одесса ей говорит. Да-да, Шик говорит. Ежели ты нам боишься сказать, кому еще остается? Богу что ли? Снял он с меня шляпку, Мышка говорит. И велел платье расстегнуть. Тут она голову опустила и лицо руками закрыла. Боже ж ты мой, Одесса говорит. Дядя ведь он тебе. Он сказал, кабы он был мне дядей, то был бы грех. А так просто шалость. С кем не бывает. Она к Харпо повернулась. Скажи, Харпо, говорит, ты любишь меня или мою светлую кожу? Тебя люблю, Харпо говорит. Мышечка моя. На колени встал и обнять ее норовит. Встала тут Мышка. Меня зовут Мария Агнесса, говарит. Дорогой Бог, Через полгода после похода в тюрьму Мария Агнесса запела. Сперва Шиковы песенки, а потом и свои начала придумывать. У ей такой голосок, никто бы и не подумал, будто можно таким голосом петь. Таким слабеньким, тоненьким, на кошачье мяуканье похожим. Не успели мы оглянуться, как привыкли к ее писку. Не успели еще раз оглянуться, как уже пондравилось. Харпо не знает, чево и думать. Смешно, говорит он мне и Мистеру __, И откуль чево взялося. Што твой граммофон, стоит в углу, молчит как могила, а пластинку поставили и ожил. Скажи-ка, злая она еще на Софию, што та ей зубы выбила? Я спрашиваю у него. Злая. Так злись не злись, што с тово? Она ж не злыдня какая, понимает, как теперича Софии туго приходится. А с детьми она как? Мистер __ спрашивает. Любят ее. Она им во всем потакает. Чево хочут делают у ей. О-о, я говорю. Не боись, говорит, в случае баловства Одесса с сестрами завсегда им выволочку дадут. У их не забалуешь. Как в армии. А Мышка поет себе: Кличут меня желтая Дали новое имя мне Кличут меня желтая Дали новое имя мне А если такое имя мн Пошто черный цвет не в цене Скажу подружке, привет чернушка Она меня размажет по стене.