Чужое место

Сразу после жены о моем предстоящем путешествии узнали Рогачев и Ширинкин, а потом настала очередь министров иностранных дел и двора. А как вы хотите — чтобы император ездил по заграницам свободно, подобно какому-нибудь народовольцу? Так не бывает, по крайней мере в девятнадцатом веке в России. Мне, например, уже через день представили на утверждение примерный план поездки, их коего я с изумлением узнал, что еду в Лондон через Вену. Потом Берлин, из него в Париж, и наконец через Кале в Англию.

— Господа, — удивился я, — у вас как с географией? Что за странные зигзаги вы мне предлагаете выписывать? По-моему, кратчайший маршрут — это Питер — Берлин — Гамбург — Лондон. Ну или на корабле от нашей столицы до английской. При чем тут какая-то Вена, а уж тем более Париж?

— Ваше величество, — начал было Воронцов — Дашков, — традиции европейской дипломатии требуют…

— Не припоминаю я, чтобы они от меня что-то этакое требовали. Поэтому перед вами, господа, стоит задача обосновать именно тот маршрут, который я вам только что обозначил. Про Париж могу немного помочь — дело в том, что реорганизация охраны моей персоны еще не завершена, и до окончания этого процесса посещать такие опасные места, как Париж, мне не позволяет осознание своего долга перед Россией. Если меня там убьют, что будет делать безутешная страна? А с того дня, когда там стреляли в моего незабвенной памяти деда и не попали только чудом, количество русских экстремистов в Париже существенно возросло. Они там, похоже, специально разводятся. Если лягушатники возмутятся, передайте им список наших революционеров, в данный момент обитающих во Франции, он есть в канцелярии моего комитета. А с Австрией решайте сами. Можете даже написать правду — я не собираюсь встречаться со столь неблагодарной скотиной, коей является Франц-Иосиф. Имеется в виду его поведение во время Крымской войны. Вот когда на трон в Австро — Венгрии сядет кто-нибудь не столь себя запятнавший, тогда и съезжу в Вену. Пока же и обычной дипломатической переписки более чем достаточно.

По выражению лица Гирса было отлично видно, что он сказал бы, имей в характере хоть немного больше решительности. Оно, это выражение, не просто говорило, а прямо-таки верещало «ваше величество, ну так же нельзя!!!».

— Можно, Николай Карлович, можно, — попытался я успокоить трепетную душу министра иностранных дел. — Вы, главное, на объеме обоснования не экономьте, и на возвышенности слога тоже. Чтоб, значит, в Вене разобрались, чего вы им понаписали, как раз к моему возвращению из вояжа.

Я пустился в путь первого августа. В Берлине ненадолго задержался, где побеседовал с Вильгельмом, передал ему приглашение погостить и личное письмо от Риты, где моя благоверная просила обратить особое внимание на охрану Георгия и его жены.

— Ты, значит, еще не имел счастья лично встречаться с бабушкой Маргариты? — усмехнулся Вилли. — Непорядок, при ее дворе уже успели отметиться все монархи Европы, включая болгарского князя.

— Ну так я‑то ей не какой-то там болгарский князь.

— Это понятно. Кстати, мне кажется, что с тобой будет искать встречи моя мать, она сейчас в Лондоне. Предупреждаю в порядке соболезнования — заболтать она может кого угодно, у нее к этому талант, в этом со мной многие согласны.

— А я могу послать. Тоже, судя по отзывам, неплохо получается.

— Куда? — не понял кайзер.

Так как он в общих чертах знал русский язык, то мне не составило труда объяснить, какой именно адрес имеется в виду.

— Пожалуй, сначала послушай, — заржал Вильгельм. — Чтобы не было повода подозревать тебя в невоспитанности. И, как мне тут недавно шепнули, ты наконец-то помирился со своей матерью?

Сказано это было хоть и с тщательно скрытым, но все же заметным беспокойством. Ибо германофобство вдовствующей императрицы для него тайной не являлось, и то, что она успешно капала на мозг Александру Третьему о невозможности иметь дело с пруссаками — тоже.

— Не волнуйся, Вилли, — улыбнулся я, — она не могла меня ни в чем убедить даже тогда, когда я был всего лишь несовершеннолетним великим князем, тем более не сможет и сейчас. А польза от нее может быть, так зачем ее упускать?

— Хм… возможно. Ну ладно, счастливого пути! После Рождества, пожалуй, приеду к тебе полетать на дельтаплане, Лилиенталю я пока не очень доверяю в смысле надежности. Да, чуть не забыл. Ты не против, если я возьму с собой одного отставного генерал-лейтенанта? Его зовут Фердинанд фон Цеппелин, и он летал на аэростатах еще во время гражданской войны в Америке, а сейчас заинтересовался дирижаблями.

Я, конечно, ответил согласием, а то ведь уже начинал потихоньку беспокоиться — куда же пропал знаменитый граф Цеппелин? Пора ведь ему уже прорезаться, пора.

За четверо суток, проведенных в Англии, она сама и ее лорды пополам с сэрами и ледями надоели мне хуже горькой редьки, а Лондона я так практически и не видел. Зато королева Виктория неожиданно оказалась очень интересной собеседницей, и я подумал, что, пока она жива, любые телодвижения, могущие быть как-то связанными с Англией, надо делать очень осторожно. А вот когда на трон взгромоздится ее престарелый сынок, другое дело. То, что на гиганта мысли он не тянет, было видно даже мне, а Маля дополнила мои наблюдения тем, что Эдуард еще и неисправимый бабник.

— Ты что, уже успела? — удивился я.

— Нет, что вы. Но Тамаре явно светит, и надо подумать, под каким предлогом она сможет часто посещать Англию.

Мой автомобиль Виктории очень понравился, и я ей его подарил, причем с небольшим велосипедом в багажнике. А мотоцикл и дельтаплан продал, причем за цену, в полтора раза превышающую себестоимость всего привезенного в Англию набора техники. Кроме того, остающийся в Англии представитель Бари еще до моего отъезда успел набрать неплохой портфель заказов.

С матерью Вильгельма Викторией мы тоже встретились. Я выразил сожаление, что Маргарита из-за необходимости заботиться о малолетних дочках и прочих государственных обязанностях не может в ближайшее время приехать ни в Германию, ни в Англию, и пригласил даму в Россию. Виктория обещала непременно воспользоваться моим приглашением, но по ее кислой физиономии было видно, что спешить она совершенно не намерена.

Ну, а я сразу после этой беседы в последний раз сел за руль бывшего своего автомобиля и потихоньку, чтобы не отстал конный эскорт, доехал до порта, где меня ждал крейсер «Память Азова».





Глава 27




Первое, что мне сообщили по возвращении из Лондона в малом секретариате (то есть, по сути дела, в бюро пропусков Гатчинского дворца) — полковник Кондратенко подал прошение о высочайшем приеме. Да, подумал я, пора бы ему и доложить, что получилось с батальоном особого назначения, который уже полгода как доведен до штатной численности и сейчас базируется в Ропше.

— О срочности он ничего не говорил? Тогда запишите его на послезавтра, двенадцать часов. И подготовьте для него документы на желтую карточку.

Постоянные пропуска во дворец были трех видов. По красному можно было пройти только в Кухонное каре. По желтому — везде, но в особые зоны, то есть гараж и Арсенальное каре — с сопровождающим. И, наконец, обладатели зеленых карт могли перемещаться по дворцу без ограничений. Никаких исключений не предусматривалось — даже у нас с Ритой были зеленые карты. Правда, с золотым тиснением по краям, что отличало их от всех прочих.

Это были не книжечки, а именно карты-то есть прямоугольники из цветного картона с текстом и фотографией, запаянные в целлулоид. Такого бардака, как при моих предшественниках, когда во дворец можно было пройти, не предъявляя вообще никаких документов, я допускать не собирался. И вообще, работы по ограждению периметра Гатчинского дворцового комплекса, то есть включая Приорат, нормальным забором уже начались.



Его императорского величества отдельный батальон особого назначения получился довольно необычным по нынешним временам. Он состоял из пяти рот — обеспечения, пулеметной, роты автоматчиков и двух стрелковых, вооруженных укороченными винтовками Мосина, то есть карабинами. Вооружение пулеметной роты состояло из четырех «Максимов» под патрон Роговцева и двух десятков пулеметов МРВ, то есть Мосина и Роговского с водяным охлаждением — тех самых изделий под пистолетный патрон, первый экземпляр которых вызвал у меня немалое изумление. Однако полковнику оружие понравилось, пулемет же с газоотводной автоматикой пока еще не дошел даже до опытной партии.

Правда, большое количество рот компенсировалось их невысокой численностью. Пулеметная рота имела численность восемьдесят человек, остальные — по девяносто пять.

— Ну и чем вы меня порадуете? — поинтересовался я у Романа Исидоровича, когда он зашел в мой кабинет на третьем этаже.

— Батальон в первом приближении боеспособен, ваше величество, — заявил полковник. — Результаты учений позволяют утверждать, что в обороне он может успешно сражаться против обычного полка. Вот в наступлении — пока нет. Не хватает выучки, и нужна хоть какая-то артиллерийская поддержка.


— Пушки Барановского вас не устраивают?

— Нет, с ними недопустимо снижается подвижность, особенно в сложных условиях.

— Так ведь хозвзвод роты обеспечения у вас тоже на повозках.

— В случае экстренного марша он может и отстать, ничего страшного. Но если к началу боя не подойдут пушки, то зачем они тогда вообще нужны?

— Логично. Значит, вам не помешают переносные орудия, не снижающие мобильности пешего подразделения. Ладно, над этим я подумаю. Как у вас со стрелковой подготовкой?

— По сравнению со всей остальной армией — отлично.

— А по сравнению с идеалом? Под ним я подразумеваю офицеров Роговцева, испытывавших новые образцы вооружения.

— Так себе, — вынужден был признать Кондратенко. — Выделяемые на батальон патроны позволяют произвести в неделю пятнадцать выстрелов на человека. Как выяснилось, для подготовки хорошего стрелка этого недостаточно. В силу чего я приказал усиленно готовить тех, кто смог достичь приемлемых результатов на первых стрельбах, их примерно треть от общего числа, а остальные — кроме пулеметчиков, естественно — делают пять выстрелов месяц. В среднем.

Вот тут я решил, что надо показать, будто я слегка разозлился, хотя, конечно, это было не так.

— Роман Исидорович, предположим, что вы на завтрак ели капусту. Я — мясную котлету, а в среднем мы с вами кушали голубцы. Пять выстрелов месяц — это вместе с автоматчиками? Чему они смогут научиться, позвольте спросить? Ведь у автомата нет режима одиночного огня, а отсекать очереди по три патрона, небось, не все еще и умеют?

Я это ляпнул не просто так, а на основании собственного опыта. У меня в прошлом году на приобретение и закрепление соответствующего навыка ушло два рожка, то есть десятимесячная норма по меркам батальона, существующего всего полгода.

— Никак нет, ваше величество, все! Правда, многие не очень хорошо.

— Вот именно. И, значит, отныне вы обязаны при возникновении любых сложностей с организацией боевой подготовки немедленно подать письменный рапорт на мое имя. Например, сейчас настоятельно необходим документ о реальной потребности в патронах. Вот, возьмите.

Я достал из ящика стола небольшой штампик и передал его собеседнику.

— Что это?

— Печать, которую вы будете ставить на конверты с вашими рапортами. С ней они дойдут до меня с минимальной задержкой. И, пожалуй, раз в месяц не помешают личные отчеты о текущем положении дел. Сегодня у нас вроде двенадцатое августа?

Я глянул на лежащий под стеклом моего стола календарь.

— Значит, начиная с сентября, жду вас пятнадцатого числа каждого месяца в десять утра с докладом. Если какие-либо обстоятельства не позволят мне провести очередную встречу, я вас извещу заранее. Вы тоже, если у вас будет аналогичная ситуация. К сентябрьскому докладу прошу подготовить ваши соображения относительно формы одежды. Что в ней хорошо, что не очень, а что срочно требует изменений. Кроме того, к ноябрю продумайте, как будете развертывать свою часть во что-нибудь более крупное. Например, в бригаду, состоящую из трех батальонов, аналогичных вашему, артиллерийского дивизиона и отдельной роты связи. Для нее уже начинает делаться техника, но, чтобы узнать ее характеристики, нужно сначала подписать вот это — обязательство о неразглашении государственной тайны. И на пути от меня зайти в канцелярию Приората, где вам оформят допуск первого уровня. Выше него только нулевой, но пока он вам для выполнения поставленных задач не нужен.

Кондратенко подставил подпись за галочкой в документе и спросил:

— Ваше величество имеет в виду телефонные аппараты, могущие быть развернутыми прямо в поле?

— Да, но не только. Думаете, вы зря расписывались? Слушайте тайну. Недавно в России разработана аппаратура для беспроводной телеграфной связи. То, что предлагается для бригады, располагается на пароконной повозке и обеспечивает гарантированную дальность связи до ста пятидесяти километров. Ночью и без стопроцентной гарантии — до пятисот. Кроме того, скоро начнут производиться переносные станции с возможностью работы в телефонном режиме. Расчет — три человека, дальность — километров тридцать.

— Неужели это возможно?

— Еще как. После оформления допуска можете зайти в Институт связи, это такой длинный сарай рядом с Приоратским замком. Там командует Евгений Викторович Колбасьев, он вам объяснит и покажет все необходимое. Далее. Возможно, бригаде не помешают два — три дельтаплана, сейчас как раз подходит к концу разработка быстросборной облегченной модели, ее в разобранном виде смогут переносить четыре пехотинца. Правда, на небольшие расстояния, общий вес около восьмидесяти килограммов. И, наконец, вот что.

Я выложил на стол последний результат творчества Роговцева — увеличенную модель его пистолета по мотивам Макарова. Получилось что-то вроде АПС, только труба пониже и дым пожиже. Режима автоматического огня нет, в магазине двенадцать патронов, но зато сравнительно длинный ствол и деревянная кобура — приклад.

— Подумайте, кому оставить старую модель, а кого перевооружить этой. Патроны те же самые. Забирайте, это вам.

Когда Кондратенко ушел, я подумал, что все тайное когда-нибудь становится явным. И сейчас, похоже, подходит время для радиосвязи. Уже в конце текущего года, но в другой истории, Тесла запатентует свой передатчик, а Маркони заинтересуется беспроводной связью и через полтора года получит первые результаты. Правда, там Маркони занялся радиосвязью под влиянием статьи, посвященной памяти безвременно почившего Герца, а у нас он живехонек и плодотворно трудится в Институте связи, но мало ли. Вдруг на Маркони еще что-нибудь повлияет, итальянцы — они люди впечатлительные. Так что государственной тайной пусть остаются электрические схемы, а общие принципы пора уже патентовать. Причем вместе с рентгеновской лампой, прототип которой уже почти готов. Вот только как бы все это назвать? Пожалуй, самым естественным образом — икс-лучи, икс-лампа. Правда, согласно действующей русской орфографии этот самый «икс» будет читаться как «хер», ну да и хрен с ним.

А вообще, конечно, пора уже задуматься не только об опережающих патентах, но и том, что может ждать Россию в ближайшем будущем.

С японо-китайской войной все более или менее ясно — она, похоже, здесь начнется тогда же, когда началась в моей прошлой жизни, и будет протекать так же. Правда, последствия скорее всего будут другие, об этом я постараюсь позаботиться. А что у нас предвидится потом?

На востоке — боксерское восстание в Китае. Начнется оно в конце девятнадцатого века, а вовсю развернется в тысяча девятисотом году. Сейчас Россия тоже будет принимать участие в его подавлении, но я планировал слегка сместить акценты и основной упор сделать на обеспечение безопасности железной дороги. Ну зачем, скажите, русским войскам участвовать в штурме Пекина? Там и без них справятся. А вот сделать так, чтобы в районе прохождения железки остались только те китайцы, что работают на ее строительстве, а остальные разбежались — не помешает. То есть году в девяносто шестом надо потихоньку начинать вводить войска в Манчжурию. Заодно бригада Кондратенко приобретет там хоть какой-то опыт, который в дальнейшем поможет ей в войне с японцами. Ну, а в качестве переносной артиллерии придется, пожалуй, изобрести миномет. Самому, что ли, этим заняться, а то все приличные инженеры у меня наперечет и завалены срочными делами по уши. Хотя, пожалуй, именно по этой причине разработку миномета все-таки придется после кратких разъяснений, что я хочу получить, кому-нибудь спихнуть. Должны же у Роговцева с Мосиным быть хоть какие-то ученики или просто знакомые, способные потянуть такую задачу! А специально для меня есть проблема и поважнее. Какая? Расскажу чуть позже, когда займусь ей вплотную.

И почти одновременно с боксерским восстанием начнется кризис. Кажется, мировой, но в России его последствия будут усугублены еще и неурожаем. В борьбе с которым уже появился какой-то опыт, но теперь бороться придется еще и с экономическим спадом.

Я еще в прошлой жизни не больно-то верил, что кризисы происходят по каким-то объективным причинам — если, конечно, не считать таковой человеческую жадность. Ведь что такое экономический либо финансовый кризис? Это время, когда бедные становятся нищими, а богатые — сверхбогатыми. Назовите мне хоть какое-нибудь стихийное бедствие с таким избирательным воздействием, и тогда я, может, поверю в объективный характер экономических потрясений. Во время прошлой жизни я неоднократно наблюдал подобное своими глазами и твердо уверился, что принцип «кто с этого поимел, тот это и провернул» работает безукоризненно. Ради интереса можете почитать описание Великой депрессии конца двадцатых годов двадцатого века. Наверняка там вам встретятся слова типа «тысячи предприятий разорялись, и их акции продавались по цене бумаги». Ага, они все-таки продавались! Это означает, что их кто-то покупал, предварительно обрушив цену. В другие времена обрушению подвергалось что-нибудь иное — например, курс национальной валюты. То есть любой кризис, по-моему, начинается с того, что собирается группа достаточно богатых и влиятельных людей, и один из них вопрошает:

— Господа, не кажется ли вам, что эти, которые считают себя народом, последнее время слишком уж зажирели?

— Вы нам всякими прелюдиями мозги не полощите, — следует ответ, — здесь не дурней вас люди сидят и сами способны понять очевидное.

После чего начинается вдумчивое обсуждение последовательности действий. Причем одно из первоочередных — не скупясь, нанять экономистов, которые правдоподобно обоснуют, что кризисы происходят по объективным и не зависящим от конкретных личностей причинам.

Жаль, но я пока не знаю, кто именно получит наибольшую прибыль от скорого кризиса в Российской империи, но пора уже начинать думать о том, как это узнать. И о том, как свести к минимуму негативные последствия для моих предприятий. А в идеальном случае — получить какую-то пользу, ибо афоризм «если некое явление нельзя предотвратить, его надо возглавить» есть не абстрактная философия, а руководство к действию. Как, например, действовал Сталин во время упомянутой депрессии — она серьезно помогла ему в проведении индустриализации. Что означает — мне нужны собственные экономисты. А я пока знаю только одного — Судейкина, причем только по фамилии, без имени, отчества и сведений о квалификации. Да и то потому, что он не то родственник, не то однофамилец жандармского полковника Судейкина, убитого народовольцами в восемьдесят третьем году. Значит, надо искать еще, одного в любом случае будет мало.

Вздохнув, я взял лист бумаги, авторучку и приступил к раздумьям — с чего начать распоряжение о поиске квалифицированных экономистов. И куда его после написания отправить. Вообще в секретариат или сразу Столыпину, а копию — Бунге?