Чужое место

— Жестокий ты, Алик, — покачала головой Ксения. Впрочем, без особого осуждения. — Меня-то хоть не прогонишь?

— Нет, не прогоню. И следующий вопрос прошу не интерпретировать как «дорогие гости, не надоели ли вам хозяева». Короче, ты сюда приехала только для того, чтобы попытаться затащить меня к вам в гости, или у тебя есть еще какие-то дела ко мне?

— Ну нет в тебе ни грана деликатности, вот ей-богу, другая бы обиделась. Да, у меня к тебе целых два дела. Одно как к брату, а другое как к императору. С какого начать?

— Пожалуй, с братского.

— Хорошо. Ты несколько лет назад сделал маман велосипед с мотором, но сейчас она на нем ездить не может и подарила его мне. Научишь кататься?

— С удовольствием, но учиться лучше на обычном, без всякого движка. Вот когда его хоть немного освоишь, можно будет пересесть на мопед.

— Но у меня нет обычного велосипеда!

— Зато у меня они есть. Тебе как хочется — приезжать сюда на уроки или просто жить здесь, пока продолжается обучение?

— Неужели жить тут тоже можно?

— Разумеется, ты же мне не чужая. Правда, гостей придется принимать по предварительной записи, это все-таки императорская резиденция, а не проходной двор.

— А долго придется учиться?

— Если как следует, то месяца два.

— Ничего, столько времени я и без гостей обойдусь, буду сама наносить визиты. Можно переходить ко второму вопросу?

— Мне переодеться в парадный мундир или тебе император и в таком виде сойдет?

— Алик, ну вечно ты надо всем смеешься, а вопрос-то серьезный. Сандро недавно вернулся из плавания в Индию, привез мне много подарков, признался в любви и сказал, что не может без меня жить. Вот.

Разумеется, соврал, мрачно подумал я. Хорошо хоть какую-нибудь гонорею не привез, а то ведь из Индии запросто мог. И кивком предложил сестре продолжать.

— Ты его не прогонишь, когда он придет просить у тебя моей руки?

— Пусть просит, я против вашего брака ничего не имею.

— Спасибо, Алик, я всегда знала, что ты меня любишь! Что я могу для тебя сделать?

— Спросить у Ольги, не желает ли она тоже научиться ездить на мопеде. И если у нее такое желание появится, уговорить маман, чтобы та ее отпустила на время учебы.

— Но она же совсем маленькая, ей всего десять лет!

— Спасибо, я помню, но чем раньше начнешь учиться ездить, тем лучше будет результат.

Дело было в том, что Ольга казалась мне довольно умной и решительной девочкой, и у нас Ритой уже появились планы, к какому делу ее со временем можно будет пристроить.

Тут раздался осторожный стук в дверь, и после моего «да, войдите» в кабинет зашел младший секретарь с двумя чашками со свежезаваренным кофе, блюдцем с булочками и в сопровождении здоровенного серо — полосатого кота.

— Ой, какая киса красивая! — восхитилась Ксения.

Я тоже был в какой-то мере доволен, что кот не черный. Потому как секретарь — кошатник ухитрился добиться того, что по соответствующей команде любой из двух приближенных к его персоне хвостатых начинал ходить за ним, как собачка. И если у меня сидел посетитель, а у Петра Маркеловича появлялось ко мне какое-то дело, то масть секретарского сопровождающего являлась этаким маркером.

Серо — полосатый кот означал, что дело не безумно срочное и может потерпеть, но тем не менее оно довольно важное. Черный — что аудиенцию лучше не откладывать более чем на полчаса. Ну, а в случае появления по-настоящему срочных новостей звонил телефон.

— Поставь сюда, — указал я секретарю место на краю стола. — И не подскажешь, где сейчас господин Рыбаков?

— На кухне, ваше величество, знакомит шеф-повара с новой формой отчетности. Он сказал, что это примерно минут на тридцать.

— Спасибо, можешь идти.

Беседа с сестрой продолжалась еще те самые полчаса, а потом я поднялся на третий этаж, где в небольшой гостевой комнате рядом со зрительным залом меня уже ждал канцелярист. Мы прошли в кабинет, и я предложил:

— Рассказывайте, Петр Маркелович.

— Александр, вы, конечно, помните, как три года назад я с вашего, так сказать, благословения позволил себе немного лишнего в финансовом плане.

— Разумеется. И что, возникла нужда повторить?

— Это вам решать. Дело в том, что ко мне обратился с предложением младший Поляков. Суть проста — он тоже хочет поучаствовать в подобном, причем обещает, что суммы, коими я смогу оперировать при его поддержке, станут значительно больше той, что вы мне в свое время санкционировали. В противном случае последует донос одновременно в министерство финансов и лично министру двора. Разумеется, он считает все произошедшее тогда моей личной инициативой.

— Очень интересно, но я про этого вашего Полякова совсем ничего не знаю. Как его зовут, по отношению к кому он младший и вообще кто это такой?

— Зовут его Лазарь Соломонович, он делец, причем не очень удачливый. Их три брата. Старший, Яков Соломонович, банкир не из последних. Средний был железнодорожным магнатом и скончался в восемьдесят восьмом году.

Ага, прикинул я, как раз тогда, когда Витте инициировал встречу со мной. Интересно, что здесь причина, а что следствие? Надо бы разузнать, а пока…


— Довольно своеобразные имена для Поляковых, вы не находите? Как их настоящая фамилия?

— Самое интересное, что Поляковы. По крайней мере на протяжении трех поколений. Впрочем, это не мешает младшему быть главой еврейской общины Москвы.

— М-да… у него что, возникли серьезные трудности, раз он решился на такой не самый безопасный шантаж? Вы же все-таки не какой-то там мелкий воришка, а глава канцелярии Императорского научно-технического комитета.

— Совершенно верно. Одно из его самых крупных вложений кончилось крахом — спичечный завод в Тегеране не выдержал конкуренции с австрийцами и прогорел. А принадлежащее ему «Московское товарищество резиновой мануфактуры» дышит на ладан из-за отвратительной организации работ. Поляков пытается добрать свое за счет усиления эксплуатации рабочих, но это вызвало резкую реакцию трудовых союзов, курируемых Сергеем. Неделю назад в канцелярию генерал-губернатора была подана жалоба о нарушении трудового законодательства, и, если она будет удовлетворена, что вполне вероятно, то Полякова ждет крупный штраф. Какую-то прибыль господину Полякову приносит только Русский торгово-промышленный банк, но ее едва хватает на покрытие убытков от прочих предприятий.

— Вот прямо так? Русский, значит, банк у него. Хорошо, отвечайте согласием на предложение уважаемого Лазаря Соломоновича. И поточнее разузнайте о причинах его деловых неудач. Они только в его личной некомпетентности или кто-то приложил к этому руку? Каковы его взаимоотношения с братьями, да и со всей прочей диаспорой? В общем, может с него быть какая-нибудь польза, или его проще ограбить, а потом посадить за воровство моих личных денег. Или наоборот, это неважно.

Да, подумалось мне, это, пожалуй, типичный эффективный менеджер. В производстве не смыслит ни уха, ни рыла и способен его только развалить. Надо же, ухитрился прогореть на спичках и сесть в калошу с резиновым заводом! Зато умеет делать деньги из воздуха, что само по себе есть грабеж. Причем наверняка методами, далеко не бесспорными с точки зрения закона. Да и национальность у него…

Нет, не подумайте ничего такого, я совершенно не антисемит. Как в свое время в прямом эфире сказал на первом съезде Советов какой-то передовик из Еревана — «Я на свой автобус всэх вожу одынаково. Будь ты армян, будь ты азербайджан, да будь ты хоть даже эврей!». Моим первым начальником в прошлой жизни был некий Исаак Самуилович Гаспарян, и мы с ним прекрасно сработались. Но дело в том, что это только в Советском Союзе еврей мог быть сам по себе, а в Российской империи конца девятнадцатого века он обязательно член диаспоры. А это уже если и не организованная преступная группировка, то нечто к ней чрезвычайно близкое. Что означает — пора, пожалуй, принимать соответствующие меры.

— Петр Маркелович, в восемь вечера сегодня будьте здесь с Михаилом, в связи с вашим сообщением надо кое-что обсудить.

— Слушаюсь, Александр.

— Значит, господа, пригласил я вас вот зачем, — так я встретил явившихся ко мне вечером Рогачева и Рыбакова. — Наша «канцелярия» уже неоднократно проводила силовые акции, в том числе и радикальные. Однако исполнители всякий раз вербовались на стороне. С одной стороны, это неплохо тем, что в случае провала они не смогли бы толком рассказать, кто именно их нанял. С другой — говорить о сколько-нибудь заметном профессионализме не приходится. Грубо работают, причем все — и народники, и социалисты, и просто уголовники. Поэтому я решил, не прекращая практику привлечения разовых исполнителей, создать подразделение, занимающееся подобными делами профессионально.

— Согласен, давно пора, — кивнул Михаил.

— Значит, раз ты так говоришь, то у тебя уже есть конкретные предложения?

— Да. Надо тщательно проверить дела осужденных жандармов, полицейских и офицеров пограничной стражи. Причем особое внимание обратить на случаи, где можно подозревать, что осуждение было несправедливым. Разумеется, здесь без Петра Маркеловича не обойтись, да и Сергея тоже надо будет озадачить.

— Правильно, Миша, — согласился Рыбаков, — но почему вы хотите ограничиться только осужденными? Не думаю, что их окажется много. Неугодных в основном просто увольняют со службы, дабы не выносить сор из избы.

— Хорошо, — кивнул я, — радует, что по данному вопросу нет никакого недопонимания. Петр Маркелович, недели через две жду от вас доклада, как идет работа по поиску сотрудников для нового подразделения.

Я, разумеется, помнил, что эффективные менеджеры мне не нужны, потребность только в грамотных управленцах. Но, во-первых, народная мудрость гласит «с паршивой овцы хоть шерсти клок». А во-вторых, они мне не нужны в соратниках. В исполнителях же — чем черт не шутит, вдруг да и сгодятся на что. Помните — «всякий необходимо причиняет пользу, будучи употреблен на своем месте». Если, конечно, он будет в деталях представлять, что с ним произойдет в случае малейшей нелояльности. То есть как именно его употребят в качестве, например, биотоплива. А это значит, что надо срочно возводить специальную котельную. Ибо электростанция уже запущена, а всякий раз, как понадобится кого-нибудь впечатлить, останавливать ее, причем как минимум на сутки… нет, это не годится.

И вообще нужно, так сказать, собрать душевные силы в кулак, ведь вполне возможно, что мне придется лично встретиться с этим самым Поляковым. Вы только представьте себе — увидеть на расстоянии вытянутой руки самого настоящего, живого эффективного менеджера — и сдержаться, не дать ему в рыло! С моей точки зрения, это сродни эпическому подвигу, и остается только надеяться, что у меня на это хватит самообладания и силы воли.

Впрочем, до встречи с Поляковым было еще довольно далеко, но через три дня после беседы с Рыбаковым в Гатчину приехал человек, общаться с которым было просто приятно, ибо он был никаким не менеджером, а инженером и управленцем. Да еще с весомым подарком.

Владимир Григорьевич Шухов лично привез мне первую бочку высокоокта…то есть тьфу, высокоэтилового бензина выработки нефтеперегонного завода А. В. Бари.





Глава 17




То, что в императорские обязанности входит выдача разрешений на брак не только родственникам, но и некоторым другим категориям подданных, никого в Российской империи не удивляло, и меня в том числе, поэтому я был готов к тому, что скоро ко мне явится Сандро с рассказом о своей великой, светлой и неземной любви. Однако по вышеупомянутому поводу первым к моему величеству обратился другой человек. Я, честно говоря, был основательно удивлен и даже начал подыскивать исторические аналогии. Наиболее близкой мне показалась ситуация из третьего рейха, или, точнее, из кинофильма «Семнадцать мгновений весны». Наверное, примерно то же самое почувствовал бы Гитлер, приди к нему Мюллер просить руку и сердце Шелленберга.

Михаил Михайлович Рогачев воспылал чувствами и, убедившись в их взаимности, вознамерился вступить брак, за разрешением на оный, естественно, обратившись ко мне. Его избранницу звали Юлия Феликсовна Кшесинская.

— Миша, — ласково сказал я, слегка отойдя от изумления, — а что это вообще за тайны мадридского двора? У вас там что, прямо несколько минут назад возникла сильнейшая любовь с первого взгляда? А если все-таки нет и вы чувствуете подкрепленную действием взаимную симпатию уже некоторое время, то почему я об этом ничего не знаю?

— Ну так раньше мы просто встречались, — не понял причин моего удивления Михаил, — и об этом ты без всяких докладов знал. А недавно… э-э–э… так сказать, тесно пообщались, вот я и пришел за разрешением.

— Понятно. То есть теперь ты, как честный человек, просто обязан на ней жениться. Значит, вы, «тесно пообщавшись», встали, оделись и побежали просить разрешения на брак — ты ко мне, Юля к императрице?

— Ну да, решили, что раз мы друг друга хорошо знаем… и вообще… то от добра добра не ищут.

— Я вам, конечно, жениться разрешу, но тут возникнет определенная тонкость. Догадываешься, какая?

— В общем-то да.

— Это хорошо, но на всякий случай уточняю. Разумеется, по мелочи стучать на жену не обязательно, этим и без тебя есть кому заняться. Но в случае чего — либо серьезного отсутствие своевременного доклада будет расцениваться как предательство — естественно, со всеми вытекающими последствиями.

— Понятно. Наверное, нечто похожее ее величество скажет Юле?

— Совершенно верно.

— Мы так и думали. Нас устраивают такие условия.

— Тогда совет вам да любовь. По поводу свадебных подарков какие-нибудь пожелания будут или лучше просто деньгами?

Самое пикантное, что молодые влюбленные вряд ли точно представляли себе действительные роли друг друга. Юлия считала — по крайней мере, до недавнего времени — что Михаил служит при мне порученцем по всяким приватным делам наподобие того, по которому когда-то она сама была привлечена им изображать мою официальную любовницу. Ну то есть нечто вроде этакого Фигаро при моей особе. Михаил же был уверен, что Юлия собирает для Риты великосветские сплетни — ну типа кто с кем спит. Это, разумеется, тоже было ее обязанностью, но далеко не главной. И вот теперь нас с женой всерьез заинтересовало — сколь долго продержится такое положение дел? Рита утверждала, что не больше месяца, я же считал, что уж полгода-то они как-нибудь проживут в незнании. Интересно, кто из нас в конце концов окажется прав?