Чистый лист

Ау, Майя! Он тебя любит, сам сказал! А князь не из тех людей, которые под влиянием момента способны столь грубо лгать.

Но прояснить все-таки надо.

— Май, ты… на меня не сердишься? — осторожно спросила я, когда мы выехали с территории верфи. Продолжение экскурсии даже не обсуждали — куда там, после таких-то потрясений! К тому же ужасно хотелось в душ и в уютный мягкий халат. И пообедать чем-то более существенным, нежели бутерброды.

— А должен? — растерялся мужчина, покосившись на меня.

— Ну… Не знаю, — глубоко вздохнула в ответ. — А вдруг? Это же я к тебе с поцелуями полезла… Нет, ты не подумай, я-то как раз совсем не жалею, но вдруг… Ты чего? — осеклась, потому что Недич неожиданно затормозил.

Мужчина не ответил, только резко распахнул дверь, вышел из машины. Обошел вороного монстра, открыл мою дверцу и выразительно протянул руку, чтобы помочь вылезти наружу.

— Ты решил за плохое поведение высадить меня и бросить тут? — предположила растерянно, но помощь приняла и выбралась из кресла.

Только для того, чтобы в следующий момент оказаться стоящей на подножке, прижатой к задней дверце и лишенной возможности говорить глупости. Самым приятным образом лишенной. Озадаченная поведением мужчины, я тем не менее охотно ответила, с минуту мы просто целовались, и мне почему-то было ужасно весело. Чувствовалось в этом что-то невероятно романтичное… Или это влюбленность прогрессирует и теперь мне будет казаться романтичной любая глупость?

Потом Май легко переставил меня на землю, но тут же крепко прижал к себе и тихо пробормотал:

— Боги, Майя! Я с тобой с ума сойду… Это я должен спрашивать, не сердишься ли ты, виниться и обещать исправиться!

— Не надо исправляться, вот так мне нравится гораздо больше, — ответила я, блаженно прижимаясь щекой к его груди и наслаждаясь ощущениями — крепостью объятий, вкусом поцелуя. — А зачем мы вылезли из машины?

— Так обнимать тебя и целовать гораздо приятнее и удобней, — пояснил Недич. — Боги! До чего же невероятная ситуация, до чего невероятная ты… Майя, можно я хотя бы буду по-человечески за тобой ухаживать?

— А что, об этом принято спрашивать? — растерялась я.

— Принято. До поцелуев и… всего остального. Очень, очень «до».

— Ну, если это не отменит «поцелуев и всего остального» — то я не против, — легко согласилась с ним, чем вызвала нервный смешок.

— Рядом с тобой я становлюсь чудовищно неблагородным, поэтому — да, удержаться от поцелуев я не смогу. И от «всего остального» — тоже, боюсь, вряд ли…

— Это хорошо. Погоди, но, выходит, ты за мной уже ухаживал… Например, когда мы по берегу моря гуляли, это же вроде бы было свидание, разве нет? — не удержалась от небольшой шпильки.

— Выходит, что так, — с прозвучавшей в голосе растерянностью подтвердил Май, а потом нехотя разомкнул объятья. — Поехали, а то такими темпами мы до города не доберемся. Только, пожалуйста, не поднимай больше эту тему, ладно? Когда ты начинаешь извиняться, я чувствую себя идиотом и повлиять на это никак не могу.

Я согласилась, и мы вновь погрузились в машину.

— Май, а можно спросить?.. — через некоторое время нарушила я уютную тишину.

— Судя по введению, ты уверена, что вопрос мне не понравится, — отозвался он. — Но спрашивай, конечно.

— Я правильно понимаю, что дело о крушении дирижабля не закрыто? И сейчас его ведет один Шешель?

— Правильно, — вздохнул Недич. Пару секунд помолчал, собираясь с мыслями, а потом продолжил гораздо спокойнее, чем я предполагала: — Дело застопорилось. Это не мог быть несчастный случай, не могла быть ошибка экипажа — все проверено. Остается только умысел, диверсия, но — какая? Увы, установить это по обломкам не сумели.

— А… ты? — еще осторожнее спросила я.

— А я ничего не помню об аварии, — признался он и недовольно скривился. — Совсем ничего. Тот день выпал из памяти, и последующие — тоже. Я очнулся только в больнице, долго не мог поверить, что произошла авария, да я еще умудрился выжить. Врачи сказали, что это психическая травма — мозг пережил разрушительное потрясение и, защищаясь, заблокировал воспоминания. То есть понятно, как я выжил — инстинктивное использование черной магии. Как, собственно, случилось и сегодня, только сегодня удалось обойтись без тяжелых последствий вроде истощения. Наверное, из-за небольшой высоты, удар все-таки был гораздо слабее, несмотря на то что падали мы вдвоем. А вот все остальное — увы. Так что свидетель из меня не получился.

— Магия не способна это вылечить? — предположила я.

— Есть разные методики, их пробовали, но без толку. Вмешательства в разум — процесс сложный, их толком начали изучать не больше полувека назад. Нет, стирание личности придумали гораздо раньше, но оно… слишком топорное. А тонко воздействовать доктора пока не умеют. Тот психиатр, который со мной бился, в итоге расписался в собственном бессилии. Сказал, либо это так и останется белым пятном, либо я сам преодолею последствия травмы и вспомню.

— Слушай, а не может быть так, что защита еще и подкреплена черной магией? — живо заинтересовалась я.

— Может. Да, скорее всего, так оно и есть, но установить это точно не получилось, — пожал плечами Недич. Потом с усмешкой добавил: — Пока я луну валялся в больнице, кто только не пытался исследовать меня и экспериментировать!

— Спасибо, — после долгой паузы продолжила я.

— За что?

— За ответы. Я помню, как ты одергивал Стевича, и понимаю, как болезненны для тебя эти события и воспоминания. А тут я со своим любопытством.

— Неприятно, но… не больно, — поморщился Недич. — А вообще… Забавно. Именно сейчас это действительно просто неприятное воспоминание. И я никак не могу вспомнить, в какой момент все так поменялось. Совсем недавно, с твоим появлением, но когда именно? Кажется, вот прямо сегодня. Насыщенный день…

— Я думаю, стоит сказать спасибо Шешелю.

— Почему ему? — озадачился Май.

— Он тебя сегодня очень грамотно дожал, — хмурясь, пояснила я. — Когда ты сорвался, вскочил и заявил, что не хочешь думать о… ну…

— О том, что единственные, кто реально может стоять за всем этим, это Любица с мужем или Андрий. И, наверное, я поставил бы на сестру, — продолжил за меня Недич. — Да, скорее всего, ты права. Я тоже слышал, что признание проблемы — уже половина ее решения.

— На сестру? Она показалась мне… хм. Слишком недалекой для такой сложной комбинации, уж извини. Неужели она хоть что-то понимает в технике?


— Понимает, будь уверена, — отмахнулся Май. — У нас всех отличное образование… было.

— Ты… очень их любил, да? — тихо, неуверенно продолжила я, понимая, что проявляю наглость и лезу в самое сокровенное, но мне требовалось задать этот вопрос. Тем более что сейчас разговор как раз крутился вокруг этой темы… А самому Маю, наверное, полезно высказаться. Высказаться, пережить, обсудить и больше не вспоминать. Вернее, вспоминать, но не как висящую на шее гирю.

— Отца сложно было любить, — задумчиво хмыкнул мужчина. — Только уважать и принимать как неизбежность, как природное явление. Когда познакомишься с дядей Миомиром, поймешь. Это бесполезно объяснять, надо видеть.

— Дядя — это отец Андрия? А почему у вас тогда фамилии разные? Я думала, что он по линии матери кузен…

— Нет, по линии отца, дядя на два года старше. Но он никогда не интересовался семейным делом, и дед выбрал наследником второго сына. А фамилия… Правила наследования, — пожал плечами Недич. — Родовую фамилию носит только титулованная ветвь. Если бы отец успел передать титул кому-то из моих братьев, я бы тоже носил фамилию матери.

— А твоя мама тоже была настолько сурово аристократичной?

— Куда мягче отца, но… да, в высшем свете она чувствовала себя уверенно и очень любила светскую жизнь, поэтому я даже сейчас не могу толком разобраться, в какой момент это была она сама, а в какой — тщательно выверенный образ княгини. Все же они хорошие родители. Если смотреть по остальным титулованным семьям, даже очень прогрессивные. Но это не удивительно. Отец всегда очень живо участвовал в жизни своих предприятий, которые для него тоже были детьми, и переносил новаторство на нас. Например, летом я мог целыми днями гонять по поместью с детьми слуг — нонсенс для большинства отпрысков высокородных фамилий.

— Погоди, а как же аристократическое воспитание? — опешила я.

— Дома и при гостях, — ответил он со смешком. — Ну и, конечно, не стоило попадаться на глаза родителям в рваной рубашке и грязных штанах. А на шалости за пределами гостиных они смотрели сквозь пальцы. Тогда-то мне казалось, что родителей удается провести, но сейчас понимаю — они прекрасно все знали, просто позволяли дурачиться. До тех пор, пока ты вовремя спускался к ужину, одетый сообразно этикету. Ну а потом, когда началось обучение, времени на шалости осталось гораздо меньше.

— И ко всем вам, детям, относились одинаково? — уточнила я, вспоминая слова Андрия о «лишнем ребенке».

— С наследника спрашивали гораздо больше и строже, чем со всех остальных. Любицу баловали, все-таки единственная дочь при четырех сыновьях. На мой взгляд, это было очень обременительно — ею хвастались, и она всегда должна была выглядеть безупречно. А мне повезло больше всех, потому что от меня ничего особенного не требовали, только не уронить честь семьи. Тогда это выглядело совсем просто: достаточно хорошо себя вести и хорошо учиться.

М-да. Вот что значит — разные взгляды на вещи. Андрий полагает, что Май был лишним в семье, а сам тезка, наоборот, считает это большим везением.

Но это все объясняет, да. И мягкость, и доброту Недича, и отсутствие заносчивости и стремления поучать других, и легкость, с которой он сходится с далекими от аристократии людьми вроде Стевича или даже Шешеля.

Повисла тишина. Я сидела, задумчиво косилась на тезку, покусывала нижнюю губу и пыталась определиться, достаточно ли обнаглела, чтобы окончательно прояснить еще пару вопросов, или на сегодня откровений достаточно.

— Это ведь не все вопросы, да? — через пару минут избавил меня от мук выбора Май.

— Не все, — согласилась я. — Но мне кажется, я и так уже прошлась по всем твоим болевым точкам, и не уверена, что хватит совести продолжать расспросы. Удивительно, как ты меня еще не послал…

— Не знаю почему, но с тобой легко говорить о чем угодно, — после короткой паузы негромко ответил Май. — Я старался не вспоминать родителей, выкинуть из головы аварию и вообще все, что причиняло боль. А сейчас вдруг понял, что все это как-то… переболело. Так что еще ты хотела узнать?

Посчитав такое объяснение исчерпывающим и дающим полную свободу в выборе темы, я наконец удовлетворила любопытство. Хотя вопросов-то осталось немного: с семьей Мая более-менее ясно, аварию он не помнит, что было с ним самим потом — тоже нет смысла спрашивать. А вот что было перед аварией, знать хотелось, и хотелось все-таки сунуть любопытный нос в расследование. То есть очевидно, что всех подозреваемых проверили, Шешель показался мне очень толковым следователем, но я-то результатов проверки не знала!

Оказалось, что главные подозреваемые отсутствовали на борту по совсем не подозрительным причинам. Андрия, как его отца и всех остальных родственников разной степени удаленности, попросту никто не звал: планировалось торжество в узком кругу после основного приема «по случаю». А Любица в том пансионате в горах, куда собиралось все семейство Недичей, жила с луну до назначенной даты. Собственно, пансионат-то выбрали в основном из-за сестры. Впрочем, она не сидела там безвылазно и технически вполне могла навредить дирижаблю, который во время ее кратковременного визита в Беряну стоял на приколе и стартовал через сутки после отъезда.

Но никого из вероятных подозреваемых вблизи воздушного порта не видели, поэтому возможность так и осталась возможностью, а не весомым подозрением.

Проверили, конечно, и остальные версии. Не обнаружили ни следов вредоносного вмешательства Регидона, ни происков конкурентов — ни тем, ни другим гибель князя Недича выгоды не несла. Верфи и заводы находились под неусыпным контролем владыки, и смерть всего княжеского рода до пятого колена почти не сказалась бы на их работе. Да и ожидаемой шумихи в прессе на соседнем континенте не наблюдалось, а, по уверениям следователей, будь акция спланирована за океаном, без нее не обошлось бы.

Вот и выходило, что заинтересованных лиц набралось не так уж много, только ближайшие родственники. На мой осторожный вопрос, неужели кто-то из знакомой мне Маевой родни действительно способен ради титула отправить к богам полторы сотни человек, Недич неприятно, криво усмехнулся. И ответил, что Любица — капризная, но добрая и ранимая девочка, которая очень любила папу, а Андрий — верный друг детства, который не побоялся испортить репутацию и единственный из родственников пытался поддерживать отношения с Маем даже тогда, когда последний находился в опале. Но — да, кто-то из них двоих самый вероятный кандидат на роль убийцы, и думать об этом моему тезке было гораздо больнее, чем вспоминать аварию. Свидетелем чего я, собственно, стала совсем недавно.

А что крушение произошло не случайно, сомнений у следователей не осталось. По секрету Недич рассказал, что, по заключению комиссии, дирижабль буквально развалился в воздухе по неведомой причине. Без магии явно не обошлось, ее ничтожно малые следы обнаружили на тех частях аэростата, где чар не предполагалось вовсе, а если предполагались, то совсем другого цвета. Но, увы, крушение произошло в труднодоступной местности, и, пока специалисты добирались до обломков, от чар остались такие крохи, что восстановить по ним что-либо не представлялось возможным.

Но лично я порадовалась и этому: могли ведь не заметить и сразу посчитать происшествие несчастным случаем! Конечно, тогда бы не пили Маю кровь на протяжении нескольких лун, но тогда и не присматривал бы за ним никто вроде деловитого Шешеля. Что-то мне подсказывало, что в этом случае мы с ним не познакомились бы, а князем Недичем сейчас назывался бы убийца, оставшийся безнаказанным.

Но до чего же хитрая, лицемерная, осторожная сволочь! Никаких следов не оставляет!

— Погоди, а падение того мостика? — опомнилась я. — Он же тоже вдруг истаял! Может, это те же самые чары?! Выходит, злодей потерял надежду обставить все как несчастный случай?

— Подождем, что Шешель скажет по этому вопросу, — осторожно отозвался тезка. — Но я склонен думать, что это действительно так. И даже гадать не надо, что подстегнуло его к решительным действиям. — Князь очень выразительно глянул в мою сторону.

— Намекаешь, что его спровоцировало появление в твоей жизни такой замечательной меня? — весело фыркнула в ответ. — Не понимаю, какая разница. Когда на счету столько трупов, одна странная девица без роду и племени погоды не сделает, можно прибить обоих. И даже совсем уж гипотетического ребенка, если думать дальше в этом направлении.

— Можно. Но я не вижу других причин. Просто надоело ждать и сорвался? Не верится.

— Согласна, — кивнула я. — Тоже так себе версия.

— Или, может, дело не в тебе самой, а в том, что рядом с тобой меняюсь я? — через несколько секунд, хмурясь, предположил Май. — Начинаю снова ценить жизнь и цепляться за нее. Выздоравливаю…

— И что? — не поняла тезку.

— Такие изменения могут подхлестнуть память, — после еще одной короткой паузы медленно, с расстановкой, проговорил мужчина. — И, видимо, убийца уверен, что я могу вспомнить нечто такое, что выдаст его с головой. Не обязательно, что это так, не обязательно, что я на самом деле что-то помню, но… это уже куда более реальный повод для страха, чем прочие, которые я могу придумать.

— Как считаешь, Шешель тоже дошел до такой версии? — напряженно спросила я.

— Не мог не дойти. — Май неопределенно дернул плечом. — Может, и в лекари душ он полез только для этого — хотел ускорить процесс.

Дальше ехали в тишине, порой нарушая ее обсуждением окружающих красот и каких-то простых, незначительных вещей.

Дома я первым делом отправилась в ванную и долго отмокала, перебирая впечатления дня и в очередной раз пытаясь аккуратно уложить их в голове. За эти несколько часов со мной случилось больше, чем за всю прежнюю недолгую жизнь, — было о чем подумать!