Час расплаты

– Oui?

– Заместитель комиссара Желина сказал сегодня утром на совещании, что месье Гамаш просил, чтобы к нам на расследование назначили конкретно Желина.

Бовуар забыл об этом под давлением других обстоятельств.

– Я думал, что запрос делала ты, – удивился он.

– Да, я тоже так думала. Но месье Гамаш признался, что просил именно о Желина. Он даже сказал, что сделал это, потому что восхищается заместителем комиссара.

– То есть месье Гамаш действовал у тебя за спиной? – спросил Бовуар. – И устроил так, что заместителя комиссара КККП назначили независимым наблюдателем?

– Да.

– Почему?

Его тесть сделал столько всего несвойственного для него. Что, если среди этих несвойственных ему вещей было и убийство?

– У меня дурные предчувствия, Жан Ги.

Бовуар молчал. Он не хотел соглашаться, но возразить было нечего.

Мир впереди них исчез. Искаженные тени, сугробы, даже дорога. Остались только звезды и темное небо. И на одно головокружительное мгновение ему показалось, что они достигли конца света и летят в бездну.

Но потом капот машины опустился, и словно из ниоткуда появилась веселая маленькая деревня Три Сосны.





Глава тридцатая




– Как бы ты назвала группу кадетов Полицейской академии Квебека? – спросила Мирна, кивая в сторону четверки, жадно заглатывающей колу и картофель фри из горки в центре стола на другом конце переполненного бистро.

– Ты о чем? – Рут говорила в стакан, отчего ее слова обволакивал алкогольный туман.

– Ну, скажем, есть стая гиен, – сказала Мирна, глядя на кормящихся кадетов.

– Щенячий выводок, – предложил свой вариант Оливье, который принес еще два пузатых бокала с красным вином на их столик у камина. – Это Кларе и Рейн-Мари, не трогайте. – Он бросил на Рут уничижительный взгляд и получил такой же в ответ. – Они только что закончили выгуливать собак. Я жду их в любую минуту.

– Собак? – переспросил Габри. – Ты не слишком оптимистичен, mon beau?

Грейси прожила у Гамашей уже несколько дней, но не стала ни на йоту более похожа на щенка. По правде говоря, она была похожа на что угодно, только не на Грейси[57].

Габри потянулся к куску багета с долькой выдержанного сыра стилтон и мазком желе из красного перца сверху и едва увернулся от Розы, которая, похоже, вознамерилась клевать его каждый раз, когда он тянется за едой или стаканом.

– Стайка бабочек, – сказала Мирна.

– A confit de canard[58]. – Габри сердито уставился на Розу.

– Слышу-слышу, – сказала Рут, ставя свой стакан и беря бокал с красным вином. – Наконец-то ты сказал что-то, что может меня заинтересовать.

– Теперь я могу умереть счастливой, – сказала Мирна.

Рут посмотрела на нее с надеждой и явно была разочарована, когда Мирна не отдала концы.

– Так как ты назовешь сборище кадетов? – спросила Мирна.

– Разочарование? – предложила Рут. – Нет, постой. Это про детей. Кадеты? Как ты назовешь группу кадетов?

– Привет, – сказала Рейн-Мари, подходя вместе с Кларой. – Группу чего?

Мирна объяснила, потом извинилась и через несколько минут вернулась с толстенным справочником из своего магазина. Она плюхнулась на свою сторону дивана, отчего Рут едва не взлетела в воздух.

– Я всегда подозревал, что Рут кончит жизнь пятном на стене, – сказал Габри Кларе. – Но вот чтобы на потолке… – Он повернулся к Мирне. – Я дам тебе пять долларов, только сделай это еще раз. Может быть, на следующей ярмарке мы устроим такую игру. Победитель получает фаршированную утку.

– Пидор, – пробормотала Рут, отирая клюв Розы от красного вина.

Не в первый раз, заподозрили остальные.

– Карга, – откликнулся Габри.


– Ты знаешь этих людей? – спросила Клара у Рейн-Мари.

– Впервые вижу, – ответила Рейн-Мари, поудобнее устраиваясь в кресле и протягивая Кларе оставшийся бокал красного вина.

– Подумать только, – сказала Клара, – ведь мы могли бы выпить вина в спокойной обстановке у меня в мастерской.

Именно таков был первоначальный план. Анри, Грейси и Лео будут играть вместе, Рейн-Мари – разбирать коробку архивных материалов исторического общества, а Клара – рисовать.

Пока не пришла Рейн-Мари и не увидела, что Клара сделала со своим портретом.

Вообще-то, она писала автопортрет. Но потом что-то случилось. Портрет изменился, эволюционировал. И не по Дарвину. Рейн-Мари не могла не признать, что улучшения вида гомо сапиенс не произошло.

Впервые со времени знакомства с Кларой и ее удивительными портретами у Рейн-Мари возникло щемящее ощущение, что Клара потеряла связь с действительностью.

Несколько минут они молча просидели в мастерской. Клара работала. Анри забрался на диван – щенки вконец его измотали – и положил голову на колени Рейн-Мари. Она поглаживала его экстравагантные уши, и оба они смотрели, как играют Грейси и Лео.

Автопортрет Клары перестал быть похожим на нее. Блестящая работа потеряла всякий блеск. Нос искривился, губы странно изогнулись, да и с глазами стало что-то не так.

В них появилась жестокость. Желание причинить боль. Они смотрели на Рейн-Мари, будто искали жертву. Она взглянула в зеркало, прислоненное к креслу, недоумевая, что из увиденного там заставило Клару сделать это.

– Что скажешь? – спросила Клара, потом зажала кисть между зубами, словно удила, и посмотрела на свою работу.

Когда-то Клара говорила, что ее портреты начинаются комком в горле, но сейчас этот комок встал в горле у Рейн-Мари.

– Блестяще, – похвалила она. – Это для выставки или для себя?

– Для себя, – сказала Клара, слезая с табурета.

«Ну и слава богу», – подумала Рейн-Мари, которой пришлось напомнить себе, что искусство есть процесс. Искусство есть процесс.

Искусство есть процесс.

– Пойдем-ка в бистро, – сказала она, поднимаясь с дивана, так как больше не могла смотреть на то, что делает Клара. – Арман уже на пути домой – наверное, будет искать меня там.

– Он, вообще-то, знает, что у него здесь дом? – спросила Клара, положив кисть и вытирая руки.

Рейн-Мари рассмеялась и взяла коробку со старыми фотографиями, которую хотела разобрать.

– Он считает, что наш дом – филиал бистро.

– Он недалек от истины, – заметила Клара.

Пока она умывалась, Рейн-Мари отвела Анри и Грейси домой, а потом дождалась подругу у дверей бистро.

В окне они видели четырех кадетов, поедающих картошку фри, жестикулирующих, спорящих. На столе между ними лежала карта. Они напоминали генералов, обсуждающих план сражения.

Очень молодых генералов и очень странный план.

– Арман не говорил тебе, зачем он заставляет их гоняться с этой картой? – спросила Клара.

– Нет. Я думаю, это началось как шутка. Упражнение. А после убийства стало чем-то еще.

– Но чем? – осведомилась Клара. – Не понимаю, какое отношение карта может иметь к убийству преподавателя.

– И я тоже, – признала Рейн-Мари. – Не уверена, что и Арман знает. Может, никакого.

– Забавно, как часто ничто превращается во что-то, когда Арман рядом. Ну, по крайней мере, они чем-то заняты. Целый день отсутствовали.

Две женщины продолжали разглядывать кадетов через окна. Но вскоре Рейн-Мари поняла, что Клара смотрит вовсе не на кадетов. Она смотрит только на одного. Внимательно.

– Тебе это как снег на голову, да, Клара? Чужой человек в доме.

– Амелия? – Клара немного помолчала, разглядывая девушку. – Интересно, сколько ей лет.

– Арман должен знать. Девятнадцать или двадцать, наверное.

– При определенном свете она кажется совсем молодой. Может, дело в ее коже. Но потом она поворачивается, и выражение лица меняется. Она как призма.

Замерзнув на прохладном мартовском воздухе, две женщины вошли в бистро и присоединились к остальным у камина.

– Свора кошек? – предложил Габри, читая громадный справочник, открытый на коленях у Мирны.

– Напасть, – проворчала Рут.

– Pardon? – спросила Рейн-Мари.