Целый мир внутри

Девушка уже приготовилась к выслушиванию очередного «вы, как вы уже знаете, находитесь…», но ничего подобного она не услышала. Недоуменно вперившись в своего собеседника, она поинтересовалась, почему он не заладил ту же шарманку, что и его предшественники.

Мужчина улыбнулся. Так, что даже показалось, будто улыбка несла какие-то эмоции.

— Вы и так знаете, где вы находитесь. А что вас ждет, понятно уже из слова «протокол».

Это было верно, и Вильгельм только лишь кивнул в ответ на это утверждение.

Потратив еще несколько мгновений на изучение переработанных деревьев, пропитанных чернилами то тут, то там, сотрудник вскоре оторвался от своего занятия.

— Что ж, — наконец произнес он, слегка постучав стопкой бланков о свой стол и отложив их вправо от себя ровной кипой. Скрестив пальцы и глядя прямо в Вильгельмовские глаза, работник начал рассыпать слова: — Исходя из просмотренных документов, утверждаю, что вы, Прицкер Екатерина Алексеевна, семнадцати лет, метра и семидесяти одного сантиметра роста, семидесяти пяти килограммов веса сегодняшним утром в 8:23 были задержаны сотрудницей ОН по причине того, что пытались приобрести одну упаковку круассанов с карамельной начинкой и плитку шоколада. В этот же день, находясь в салоне автомобиля ОН, вы вели себя непристойно. Далее, в этот же самый день, в 8:33 вы назвались вымышленным именем, что позже, находясь в здании Корпорации в кабинете Опроса в 9:05 подтвердили, — как водится, он подождал возражений или вопросов. — Вы подтверждаете?

— Да, — автоматически выпалил рассекреченный лже-Вильгельм. — А что… — попыталась она задать свой вопрос, как вдруг услышала звук открывающейся-закрывающейся двери за собой и обернулась.

В кабинет вошел еще один человек. Этот был уже привычным типом данного места: такой же молодой и выбритый, хотя при ближайшем рассмотрении можно было заметить несколько морщинок на его, казалось бы, безупречном лице.

— Прошу прощения за задержку, — пролепетал он приятным голосом, быстрыми шагами приближаясь к столу своего коллеги и также быстро усаживаясь куда-то рядом с ним. — Как вы знаете там случилось нечто непредвиденное, — объяснил он, слегка махнув головой в ту сторону, откуда он только что явился. Он поднял глаза на девушку и улыбнулся ей: — Вы-то уж точно в курсе. Вед вы причина, — и, ничего не поясняя, он взялся за просмотр документов. Его компаньон уже вставал из-за стола.

— Простите, — наконец решилась Катя. — Я ничего не понимаю на самом деле. Чему я была причиной?

Бородатый остановился и, облокотившись на стол, скрестил руки на груди.

— Как бы вам сказать, — попытался он привести свои мысли в порядок. — Я не знаток в психографии, конечно, — будто извиняясь, прибавил он. — Однако даже я могу сказать, что внутри вашего мозга есть что-то такое, что свело не подготовленного к таким поворотам дел сотрудника с ума.

Катя оторопела.

— Вы шутите?

— Куда там, — вставил недавно пришедший, откинувшись в кресле и бросив взгляд на стоящего коллегу. — Вещь эта очень серьезная. Я какое-то время интересовался психографией, поэтому могу объяснить все от и до, если вам интересно, — он взял какой-то листик за краешек, выжидая ответа.

— Да, пожалуйста, — помня о вежливости, кивнула Катя и пододвинулась к столу. Составитель протокола тоже повернулся к, очевидно, выносящему Вердикт.

— Смотрите, — тот расправил листок на столе, развернув его так, чтобы его слушателям было удобно. — В человеческом мозгу есть много различных секций, отвечающих за то или иное: в одной части хранятся воспоминания, в другой — знания и умения, следующая отвечает за то, чтобы вы не свалились набок при ходьб… Да, эмоции и чувства тоже в мозгу заключены, — пояснил он, заметив взгляд Кати, оторвавшийся от «карты». — Там же они и блокируются. Вообще, заблокировать можно любую секцию. Главное — знать способ.

В вашем же случае блокирована секция снов. Эта секция, пожалуй, — самая занимательная из всех, но никакой особенно важной информации в себе она не несет. Сны — это сны, пережитки дня в иллюзорных образах. Ничего весомого. Примерно как детский мультик — интересно, красочно, но не заставляет задуматься. То есть эту секцию никто не блокирует как раз потому, что скрывать в ней нечего.

Однако…

Однако у вас под замком именно она. И, как бы ни был молод сотрудник кабинета Психографии, которого вы навестили некоторое время назад, он все-таки отличается тем, что к своим годам многое изучил и во многом теперь разбирается. И он взламывает замки на секциях с той же простотой, с которой вы откусываете от яблока.

Вообще-то его работа не распространяется на секцию снов и ему совершенно не нужно было взламывать ее у вас, но он все-таки сделал это. О чем и пожалел уже многократно. Он увидел то, что легким движением сдвинуло ему крышу в бок.

Спикер умолк, опершись на стол обеими руками и посмотрев на своих слушателей.

Бородатый одарил его взглядом.

— Ну и что он увидел? — спросил он, и в голосе его слышалась новая нотка. Непозволительная эмоциональность.

— Откуда же мне знать, — ухмыльнувшись, ответил его коллега. — Если бы я увидел то, что он, мне наверняка точно так же сдвинуло бы мозг. Я могу судить о данном явлении лишь поверхностно. Кто знает, в чем там дело? Единственное, что можно с уверенностью утверждать, так то только, что не кто иной, как она является первопричиной всего произошедшего, — и говорящий вскинул глаза вверх, сузив их на лице Кати. От такого взгляда ей вспомнилось, что она по-прежнему раздета донага, хотя виновнику ее конфузливого состояния, казалось, не было до сего факта абсолютно никакого дела.

На какой-то момент все вокруг замерло в молчании и невесомости. Не просто даже молчании, а вроде как в полнейшей тишине. Словно в комнате не было ничего. Нет, не так. Словно бы не было ничего вообще — и даже самой комнаты. Настолько стало тихо. В какой-то момент Кате показалось, что ее мысли звучат слишком громко, и что двое мужчин слышат их также четко, как она сама.

Впрочем, ее это не очень-то и волновало. Сейчас она не придавала особенного значения происходящему. Все было настолько смехотворно неправдоподобным, что не было смысла всерьез об этом размышлять.

— И что тогда с ней делать? — качнув головой в сторону Кати, спросил бородатый, будто речь шла не о живом человеке, а о вещи.

— Не знаю, — уклончиво ответил молодой, копаясь в бумагах на чужом столе. Арестантка поглядела в сторону старшего работника, но тому, очевидно, не казалось странным, что кто-то посторонний ведет раскопки на территории его рабочего места. «Наверное, у них общий кабинет» — подумала она и отпустила эту фразу восвояси, куда-то под потолок. Ничто не имело веса в данном случае, а особенно ее мысли были невесомы.

— Что выходит по Вердикту? — вновь задал вопрос бородач.

— Ей светит два дня голода и неделя курсов этики, — ответил молодой и поднял взгляд. — Человек, выносящий вердикт, узнав, что новая арестантка свела с ума нашего психографиста, поручил мне передать вам эту информацию. Однако, как вы знаете, это не в моей компетенции.

Спросивший не сказал больше ни слова. Его лицо не выдало никакой эмоции. Ему будто бы все равно было на ответ, а спросил он лишь потому только, что дар речи использовать хоть как-то и хоть где-то, но надо.

— Что ж, — снова обратился к заключенной молодой. — Мы будем заниматься вашим делом подробнее. Сами видели, что вы сотворили с нашим сотрудником, поэ…

— Но ведь в этом не моя вина! — не сдержалась Катя. Постепенно адаптируясь в этой безумной среде, она уже могла быстро реагировать на выносимые ей обвинения в различных нелепицах и даже вовремя вставлять свое слово.

— Вас никто не обвиняет, — словно прочитав ее мысли, спокойно парировал собеседник. — Просто как факт: по истечению недели, которую вы проведете здесь, в здании Корпорации, если мы не найдем никаких зацепок в представленном деле касательно секции сна вашего мозга, вы не выйдете отсюда.

— По какому…

— Вы не выйдете отсюда, — отрезал бородатый, медленно обходя свой стол и касаясь его поверхности лишь подушечками пальцев. — Покуда мы не разберемся с поставленной задачей, — его шаги эхом отдавались в ушах девушки, вторя стукам ее сердца. И слова его звучали как аксиома, которую никак невозможно оспорить. — Вы — явление новое и, вполне возможно, опасное нам. Мы не можем подвергать самих себя опасности. Как только мы со всем разберемся, мы уведомим вас о дальнейших планах, а пока…


— То есть я как болезнь, да? — хмыкнула Катя обиженно и горько.

— А пока, — снова послышались слова. — Вы можете пройти в палату. Одежду вам выдадут.

Он махнул рукой в сторону двери.

Спорить было бы глупо. Спорами делу не поможешь. Какой толк в сотрясании воздуха словами, если они ничего не способны исправить?

Прикусив язык, Катя встала с насиженного стула и двинулась в сторону двери. Уже открывая ее, она услышала что-то еще.

— Подави свои чувства. Твоя эмоциональность может лишь усугубить все, — голос принадлежал несомненно молодому сотруднику. И голос казался полным искренности.

Хотя вот сказанное им не допускало даже возможности предполагать что-то подобное.





6




— Ух ты, что это тут у нас? — прозвучало прямо над головой, и, прежде чем Катя успела тисками сжать свой блокнот, тот взметнулся вверх, не смея и не умея сопротивляться силе человеческих рук.

Рядом на стул село тело, которым являлась одна из Катиных знакомых, Лиза. Друзей у нее не было, да и вообще она особа, не поддающаяся каким-либо эмоциям. Или старающаяся свести любой импульс на ноль.

После нескольких неудачных попыток вернуть себе свою собственность, Катя махнула на эту затею рукой и продолжила ковырять свою картофельную запеканку в мрачном раздумье. Что может быть хуже, чем когда у тебя отнимают твою личную вещь? Тем более это не просто «вещь» — там записаны все ее мысли. А теперь эти мысли попали в руки другому человеку. Это не плохо, но от этого как-то чертовски противно. Будто у тебя отняли право на мышление на какой-то миг. Все равно что вторгнуться в чужое пространство. От этого не грустно и ничего подобного, но как-то неприятно, и этот факт нарушения спокойствия вокруг тебя — он сам по себе вызывает волну праведного гнева, закипающего внутри сердца и разливающегося по венам, артериям, капиллярам.

— Что это? — вскинула похитительница блокнота взгляд на его законную хозяйку. — Что это за «идеи»?

— Там написано, — не отрываясь от своего занятия, ответила Катя.

— Прекратить приравнивать старость к героизму. Не уступать старикам мест, не делать им льгот и поощрений. То, что они немощны и стары — их проблема, а не кого-либо еще… — воровка мыслей снова глянула в сторону своей знакомой, но та никак не отреагировала. — Серьезно? — попробовала она привлечь внимание к себе и снова посмотрела в блокнот. — То есть ты до такой степени не любишь уступать место в…

— Да дело не в месте в транспорте! — Катя даже стукнула вилкой по тарелке. Она обернулась и продолжила совершенно спокойно: — просто из старости делают культ. Стариков чтят за то, что они сделали когда-то. За их работу. За их подвиги какие бы то ни было. Им надо уступать эти дурацкие места по причине того, что они многое повидали в жизни и многое знают, — она не смогла сдержать презрительную ухмылку. — Но факт в том, что прошлое — оно уже было. Его больше нет. Это история. А история — не что иное, как просто сказки. Ничто, из того, что произошло, нельзя утверждать, потому что в нашем мире все можно подделать, — заметив изменение направления своих рассуждений, Катя поспешила вернуть их в прежнее русло: — Старость — это просто немощность. Это показатель того, что ты пришел в негодность. Таких надо утилизировать, как мусор. Они напрасно тратят нужный молодым воздух. Они напрасно потребляют нашу еду. И сами они напрасны и никчемны.

Она замолчала и, заметив, что ее подруга в полнейшем замешательстве, поспешно и ловко вернула себе блокнот и внесла в него еще одну идею:

Избавляться от людей, не несущих в себе никакого смысла.

Внимательно перечитывав написанное, Катя кивнула и закрыла блокнот. Глянув в сторону молчащей подруги, она вопросительно подняла бровь. Иногда жестами можно показать то, что слова не могут передать, а иногда просто лень открывать рот, вылепливать тягучие фразы губами и языком, так что куда проще заключить все высказывание, весь вопрос в одно емкое движение.

— Мысли у тебя какие-то… — начала объяснять Лиза, раскачивая головой из стороны в сторону, словно пытаясь собрать предложение из осколков слов. — Немного социопатией отдает, если честно.

Катя вздохнула и отвернулась.

— Это скорее способность видеть реальное положение дел и нахождения путей решения увиденных проблем, Иззи.

— Мудрено, — хмыкнула та.

Повисло молчание. Правда, только между ними, ведь вокруг все шумело и шевелилось, как в муравейнике.

Сейчас был завтрак, а в столовой во время завтраков и обедов находится наибольшее количество учащихся, и все они до чертиков любят поговорить, до безумия любят посмеяться и до невыносимого громко восклицать любую чушь, приходящую им в голову с ошеломляющей разум скоростью.

— И как давно ты ведешь этот блокнот? — подала голос Лиза, не желая так просто уходить от этой темы.

— Довольно-таки, — отмахнулась Катя, немного задумавшись. — Не вспомню уже, если честно, сколько — но года четыре точно.

— И много там… этого?

— Нет, всего несколько пунктов. Однако их больше в моей голове. Со временем я полностью заполню свой блокнот.

— Прямо свод законов каких-то, — хмыкнула Лиза и ощутила на себе взгляд своей собеседницы. Она словно прощупывала только что сказанное, и взгляд ее был очень серьезен, однако ни единого слова Катя не произнесла. — По этим записям можно, наверное, новое общество собрать, — продолжила Лиза, улыбкой намекая на то, что это шутка. — Только вот оно бы скоро распалось или вымерло бы…

— Почему это? — то ли проигнорировав иронию, то ли не замечая ее, спросила Катя. — Неужто ты думаешь, что должен существовать какой-то абсолютно прекрасный мир, где с небес сыпется манна, а люди дружелюбны, где нет ни ссор, ни какой-либо негативной энергетики вообще? Тебя ничему не научили книги? Ни «О дивный новый мир», ни «Мы», ни «1984»? Не только утопия не может существовать, но даже и мысль о ней. Если мир идеален, то что-то в нем не так. Все строится на принципах равновесия, иначе все рухнет…

— Но, — прервала тираду своей фанатичной знакомой Лиза. — Твои записи — это?..

— Мои записи — это не желание создать рай для всех и вся, — поняв вопрос на середине, ответила Катя. — Это желание создать рай для меня самой и для тех, кто на меня похож. И вообще, не такой уж он и плохой был бы, потому что в моих идеях есть своя доля смысла. Просто ты насквозь пропиталась нашим реальным миром, что не можешь принять ничего, что не сходится с утвержденными в нем правилами.

Катя снова прервалась. Ей даже расхотелось доедать эту запеканку, которая пару минут назад заставляла ее живот урчать, а рот полниться слюнями. Почему-то непонимание Лизой таких простых, как казалось, истин выбешивало и заставляло аппетит растворяться в кислоте желудка. Неужели совершенно все уже отравлены этими приевшимися догмами? Поэтому никто не способен принять идеи другого человека? Поэтому все они улыбаются и крутят у виска, встречая чье-то рассуждение, идущее вразрез с заповедями, конституциями и уставами?

Катя поморщилась в отвращении.