Бумажные крылья

За руку меня схватил и с такой силой дернул вниз, что я чуть не упала.

– Никогда не называй меня мальчишкой, – прошипел мне в лицо.

– Мальчишка, – а сама пальцами веду по его скулам, – такой глупый, совершенно глупый мальчишка.

Вытирает с моих щек капли дождя, ведет пальцами по губам и привлекает ниже к себе, заставляя почти лечь ему на грудь.

– Я мокрая вся, – шепчу ему, пока он стаскивает с моих волос резинку.

– Еще не всяяя, – нагло так, прямо в губы, – но будешь. Обязательно будешь.

И на рот мой набросился. В этот раз я уже ждала этого бешенства, этой агонии страсти, от которой начинают дрожать колени и сыплются искры из глаз. А он языком вбивается глубже и волосы мои мнет, тянет, сжимает. И меня ведет от этого, меня просто трясет в лихорадке от мгновенно вспыхнувшей жажды, ловлю его губы пересохшими губами, жадно кусаю язык, потеряв весь стыд и контроль. Отрывает от себя, удерживая сзади и глядя в глаза, облизывая влажные губы и тянет вверх, заставляя приподняться, чтобы зарыться лицом в мое мокрое платье, кусая вытянувшиеся от холода и возбуждения соски через мокрую материю. И я впиваюсь пальцами в спинку кровати, изгибаясь, чтобы подставиться его рту, чувствуя, как он нервно дергает вниз край декольте, путаясь в пуговицах. Застонал сам, когда поймал голый сосок ртом, втянул в себя, а я голову его руками к себе прижала, закатывая глаза от удовольствия. Дааааа, я хотела его рот там. Я хотела его везде на себе. Я бредила, с ума сходила по его порочному рту с этими пухлыми губами. И меня всю подбрасывало, когда он сильно втягивал сосок в рот.

Отстранился слегка назад, глядя на меня все так же снизу вверх с безумием, сверкающим в зрачках. Это уже не грозовое небо – это эпицентр торнадо, и он затягивает меня в воронку своего безумия.

– Сядь на меня, – языком ведет по груди, и я вижу этот наглый язык... этот влажный след от него на коже. О божеее, я сумасшедшее порочное животное, и меня простреливает разрядами электричества от вида этих губ, скользящих по моему телу, – сядь на меня сверху, Оляяя.

Перекинула ногу через его бедра и осторожно опустилась на него, почти не касаясь его тела, и в ту же секунду он сдавил мою талию и рывком усадил на себя. Почувствовала его эрекцию промокшими трусиками и, широко распахнув глаза, встретилась с его взглядом.

– Я хочу тебя, Оля. Я, п***ц, как зверски тебя хочу, меня разрывает, ты понимаешь? На части разрывает от адского желания отыметь тебя.

Я кивала и жадно находила снова его губы, сплетала язык с его языком, чувствуя, как тянет трусики в сторону и с треском сдергивает с меня. Сминает мои ягодицы и сзади касается мокрой плоти, проводит у самого входа, а я дергаюсь от неожиданности, но он держит другой рукой за затылок, целуя, терзая, кусая мои губы, и я трусь сосками о его футболку... так чувствительно, так невыносимо чувствительно. Гладит меня пальцами и вдруг резко вбивает их внутрь под мой хриплый стон, заставляя взвиться, притягивая за волосы к своему лицу.

– Я хочу знать какая ты на вкус. Слышишь? Я хочу тебя попробовать, сожрать тебя хочу.

Сползает вниз, откидываясь на подушку, и я смотрю на его бледное лицо, искаженное возбуждением, как от боли. Понять не могу, что хочет от меня.

Дрожащая, ошалевшая под его взглядом, которым он смотрит на мою грудь, на мои губы и снова в глаза.

– Ко мне иди.

Я наклонилась к его лицу, но он удержал и потянул меня вверх, подхватывая под руки. Когда поняла, чего он хочет, вцепилась в его пальцы, удерживая, но он подхватил меня за ягодицы и подтолкнул выше, заставляя стать над ним на колени, дрожа и покрываясь капельками пота вперемешку с мурашками. Схватилась снова за спинку, тяжело дыша, упираясь в подушку дрожащими коленями и чувствуя, как схватил сзади за волосы и потянул вниз, назад от себя, заставив изогнуться, запрокидывая голову и выпятив грудь, и расползтись коленями в стороны над его лицом. И тут же громко всхлипнуть, когда его горячий язык прошелся вдоль моего лона, между набухшими губами, цепляя пульсирующий клитор. Жестко вибрируя на нем, обводя его вкруговую и сильно надавливая. Вылизывая, дергающийся в преддверии оргазма бугорок, с голодной жадностью, обхватывая сильно губами и всасывая в рот, трепеща кончиком языка и снова жадно всасывая. Эти пошлые звуки причмокивания заставляют стать пунцовой от кончиков волос до кончиков ногтей, а он ласкает меня пальцами у самого входа и с хриплым стоном погружает их в меня, поддевая языком набухший, готовый взорваться клитор, втягивая снова в рот, делая первые толчки внутри меня, заставляя забыть про стыд и извиваться над его лицом, цепляя сосками спинку кровати. Не имея возможности отстраниться, так как он держит мои волосы, фиксируя меня изогнутой и беспомощной. Пока все тело не пронизало так остро, так невыносимо сильно, что я замерла на секунду, а потом с криком забилась всем телом, непроизвольно двигаясь в такт толчкам пальцев и движениям умелого языка.

И все... не могу, весь стыд испарился, меня просто трясет от желания почувствовать его в себе, сползаю вниз, жадно впиваясь в его губы, слизывая с них свой вкус и запах, лихорадочно развязывая тесемки и сжимая дрожащими пальцами его член под хриплый стон и этот обезумевший взгляд в мои глаза.

– Я тоже хочу тебя... ужасно хочу, Вадим, – смотрит на меня, приоткрыв мокрый рот с эти зверским выражением на лице, от которого сводит судорогой низ живота.

Направляю его в себя, потираясь мокрыми складками о член, и Вадим запрокидывает голову.

– Даваааай! – стонет и сдавливает мне бедра, – Оляяяя! Не могу больше....! Ну давай жеее, сядь на него.

Я резко опустилась на его член, и мы оба громко застонали – я, все еще сжимая его у основания пальцами, а он, схватив меня за затылок и наклонив к себе.

– Двигайся, – хриплым шепотом мне в губы, и я поднимаюсь и медленно опускаюсь на его плоть, стараясь привыкнуть к ней. Стараясь не сойти с ума от этого ощущения наполненности и осознания, что он во мне.

– Быстрее, – сжимает мои ягодицы и поднимает верх, чтобы резко обрушить на себя, – быстрее... даааа, вот так.

И я набираю скорость, опускаясь и поднимаясь, глядя пьяными газами ему в глаза и сходя с ума от того, как он их закатывает, запрокидывая голову и срываясь на стоны. Взмокший, задыхающийся. И я, чувствуя изнутри каждую взбухшую вену, пульсацию и дрожь его плоти, когда поднимаюсь выше, и он почти выскальзывает из моего тела, чтобы снова наполнить до самого основания.

– Стой! – сильно дергает за волосы, заставляя опять прогнуться назад, – не шевелись.

– Почемуууу? – хрипло, почти рыдая, содрогаясь от захлестывающих волн удовольствия, от подкатывающего оргазма, который пробуждает болезненную пульсацию.

– Хочу смотреть на тебя... хочу смотреть, как ты... кончишь для меня.

Просунул руку между нашими телами, надавливая на клитор, двигая пальцами быстрее и глядя мне в лицо... Боже, как так можно – он там подо мной, не может сделать ни одного толчка бедрами, а все же он меня трахает. Я это чувствую всем телом, чувствую, как он трахает мне мозги, как он ведет меня к удовольствию пальцами, как контролирует мои движения, и это сводит с ума... его власть над моим телом. Я смотрю ему в глаза, то закатывая свои, то распахивая снова, чувствуя внутри себя его плоть, чувствуя, как сильно я ею растянута и как глубоко он во мне. Одной рукой растирает меня внизу, а другой ведет по моей щеке и скользит большим пальцем мне в рот, и я сжимаю его губами, обводя языком.

– Красивая... ты не представляешь, насколько ты красивая. Везде, – опускает взгляд вниз, где ритмично двигаются его пальцы, и от них расходятся электрические разряды дичайшего удовольствия. Он ускоряет трение, сжимает двумя пальцами, приближая дьявольскую агонию, словно вспарывая мне лезвием наслаждения нервные окончания. И я смотрю на его лицо, на бешено пульсирующую жилку на лбу, на раздувающиеся ноздри и гримасу сладкой боли, исказившую черты. На то, как напрягаются мышцы его рук, и как он закатывает глаза каждый раз, когда с моих губ срывается стон.

– Двигайся. Сейчас. Давай! Быстреее... двигайсяяя, Оляя!

И приподняв рукой, начинает осатанело насаживать на себя, а меня накрывает, и я уже сама прыгаю на нем, как сумасшедшая, впиваясь ногтями ему в грудь, извиваясь и с громким криком выгибаясь назад, слыша, как он рычит мне в унисон, сжимая мои бедра до синяков, наклоняя к себе и впиваясь губами в мой сосок, а я чувствую, как внутри брызгает его семя, как он вздрагивает подо мной, сильно сжимая мне спину, а я сокращаюсь вокруг его плоти так хаотично и болезненно, что у меня болит низ живота.

Когда судороги наслаждения затихли, я боялась открыть глаза, чтобы увидеть его лицо, а потом хотела слезть, но он удержал.

– Посмотри на меня.

Медленно подняла тяжелые веки.

– Вот теперь ты точно вся мокрая, – усмехнулся уголком рта, – везде.

Я снова попыталась встать, но Вадим крепко держал меня за талию на себе.

– Полежи вот так на мне. – тихо попросил.


– Это, наверное, нельзя, – так же тихо ответила я.

– А прыгать на моем члене, конечно же, было можно.

Краска тут же залила щеки, а он засмеялся.

– Обожаю, когда ты краснеешь. С первого раза увидел и испытал непередаваемый кайф.

– Мне надо в душ.

– А здесь нет душа, – и смотрит на меня чуть, прищурившись, – вот большая кастрюля, колонка снаружи. Приносишь воду, греешь и можно помыться. А можно встать, собрать вещи и уехать в свою квартиру с евроремонтом, и забыть сюда дорогу.

Дернулась, но он не выпускает, держит, все еще во мне, все еще единое целое, но уже наносит первые удары.

– Зачем приехала, Оля? Потрахаться? Проверить – с медсестрой ли я? Справлюсь ли? Справлюсь, не волнуйся. Можешь ехать домой

Я все же высвободилась и слезла с него, одергивая мокрое платье и чувствуя, как по ногам течет его семя.

Развернулась и пошла к двери.

– Вот и давай. Туалетная бумага у выхода на тумбочке. Вытрись и уходи.

Стиснув челюсти, вышла из дома, осмотрелась по сторонам в поисках ведра. Нашла недалеко от будки, распахнула калитку и пошла к колонке. Пока шла, видела, как из соседних домов повыглядывали и из-за дырок в заборе показались детские мордашки.

– А к Вадьке какая-то актриса приехала, видели? Красиваяяяя, как в кино.

– Тише ты!

Усмехнулась, воды в ведро накачала, вспоминая деревню у своей бабушки. Напугал! Ничего, я не из пугливых. Ведро обратно принесла, дверь распахнула, а он тут же резко поднялся и со стоном обратно на подушки. Я ведро бросила и к нему.

– Ты зачем? Болит? Не надо нам было... давай я... не знаю, лекарства дам какие-то, уколы там.

А он меня вдруг к себе прижал.

– Я думал – ушла...

– Не уйду я никуда, Вадим.

Губы его как-то неловко нашла, ткнулась в них, а он мои в ответ целует и в волосы зарывается обеими руками.

– Зачем я тебе, Оля? Зачееем?

Я люблю тебя. Но вслух не сказала, только рот ему поцелуями заткнула, пока о воде не вспомнила.

– Помыться нам надо и тебе, и мне. Рассказывай, как твоя печка включается доисторическая.





ГЛАВА 19




Я проснулась от криков петухов. Подскочила на постели и тут же замерла, рассматривая спящего Вадима. Поздно ночью он принял лекарства и обычно с ними спал довольно долго, как и в больнице. Евгения Семеновна очень злилась, если он принимал свои таблетки не вовремя и потом спал во время обхода и завтрака.

А мне нравилось, как он спит. В любимых умиляет и сводит с ума буквально все. Даже недостатки, особенно недостатки. Мы их любим еще больше, чем достоинства, потому что так они делают человека более близким, потому что нам позволено эти недостатки видеть. Я никогда и ни к кому не чувствовала ничего подобного. Я думала, что люблю Лешу и что увлечена Володей, но нет... я на самом деле и представления не имела, что значит любить мужчину. Что значит вот это состояние непроходящего кайфа – проснуться с ним в одной постели и просто рассматривать вблизи его лицо, трогать взъерошенные волосы, едва касаться колючей щеки и думать о том, что надо его побрить, возможно, насильно. Мне казалось, что у меня выросли за спиной крылья, и я способна взлететь высоко в небо и смотреть вниз на людей, которые даже не представляют себе, что значит любить. Они глубоко несчастные, а я... я, как говорила моя любимая Рената Литвинова в одном из фильмов – я летаю, я в раю. В маленьком, однокомнатном, с протекающим окном и допотопными ковриками. И я б его сейчас не променяла даже на дворцы.

Потом я вылезла из постели и принялась наводить порядок в его берлоге. С милым рай и в шалаше. Кто-то скривит скептически губы, кто-то усмехнется и покрутит пальцем у виска, а я теперь точно знала, что это правда. И краснела, вспоминая, что мы вытворяли ночью, и как он ласкал меня пальцами еще раз уже после того, как помылись из воды в кастрюле, поливаясь кружкой, и залезли под одеяло в застиранном пододеяльнике, который я нашла в шкафу. И вот эта кровать, в этом домике на отшибе цивилизации мне казалась самым эротичным местом во вселенной. Я ничего не видела, кроме его глаз, не слышала ничего, кроме его наглого и бесстыжего шепота мне на ухо, не чувствовала ничего, кроме этих ласк, после которых болела грудь, саднило между ног и припухли губы.

Наверное, когда любишь, перестает иметь значение – где любить и как любить и даже кого любить, потому что мы ничего не выбираем. Нет никакой закономерности и правил, просто вдруг твое сердце пробивает насквозь рваной раной какой-то совершенно пьяный амур, с выколотым глазом и сломанными руками. И оно начинает болеть самыми разными оттенками и тональностями в унисон сердцу того, кого любишь. А любви плевать на все, кроме себя самой, она эгоистична настолько, насколько слепа, глуха и нема. А еще мне хотелось любить назло всем, назло возрасту, сплетням, назло погоде и его состоянию, назло нашим с ним различиям. Я вдруг поняла, что значит жить. Что значит улыбаться по-настоящему, всем сердцем своему отражению в старом зеркале, чистя зубы его щеткой и не замечая ни одной морщинки под глазами.

В холодильнике оказалось пусто, и мне пришлось идти к бабе Анфисе под таким же пристальным надзором из-за заборов и внимательными взглядами соседей, потому что выглядела я презабавно в своем высохшем, но помятом платье, и в резиновых сапогах Вадима, так как мои туфли приказали долго жить и от грязи не отмывались. Я купила у нее молоко с творогом, пирожки с капустой, все это оставила на столе у кровати и, кое-как отмыв свои туфли, все же поехала домой. Нужно было накормить котов, взять что-то поесть и вещи переодеться.

Вадим вряд ли согласится переехать ко мне. Хотя стоило попробовать с ним об этом поговорить. А еще я думала о том, что нужно достать инвалидное кресло и продать свою машину, чтобы купить другую с большим багажником.

Когда притормозила у дома, настроение тут же испарилось, потому что я увидела машину Вовы и его, выходящего из моего подъезда с очередным букетиком. Едва я вышла из авто, он тут же бросился ко мне.

– Оля, о господи, наконец-то, я так переживал. Ты куда пропала? Я же со вчерашнего дня и звоню, и бегаю. Ты... ты где была вообще?

И взглядом с ног до головы, улыбка куда-то улетучивается, и я вижу, как брови на переносице сходятся.

– А ты где была, Оль? Машина, что ли, застряла?