Богатырь

– Залка! Помоги!





Глава 4





Берег р. Оки. Между жизнью и смертью


И вновь Голубь нес своего хозяина, едва способного удержаться в седле.

Все же много успело вытечь из Ильи кровушки. Счастье, что удалось остановить. Матушкина мазь помогла или сама собой жилка затворилась, кто знает. Но Илье опять повезло. Обученный Голубь опустился на колени, Илья кое-как взобрался в седло. Поехали.

Сначала Илья сожалел: всю взятую на Сварожиче добычу пришлось бросить. А добра было немало. Потом жалеть перестал. Все силы уходили на то, чтоб не свалиться, хотя Голубь ступал аккуратно. Умный конь тоже старался уберечь хозяина от падения.

В деревню ехали долго. Так что у Залки хватило времени рассказать, что видела. Хотя видела она немного. Услыхала шум, крики, выскочила из своей комнатушки… А всё уже кончилось. Вои отцовы побитые лежат. Сам он – то ли мертвый, то ли без памяти, а посреди избы – воин статей нечеловеческих. Сварожич. Увидел ее, захохотал, надвинулся, хлопнул лапой по голове… Тут Залка и сомлела.

Вот и вся история.

Будь у Ильи возможность как следует подумать, он бы сейчас в деревню возвращаться не стал. Местные им точно не друзья. Из тиуновых вряд ли кто в живых остался, а остался б… Они ведь ему тоже не друзья.

Илья очень хорошо понимал, что один лишь удар меча отделяет могучего воина от превращения в добычу. И этот удар уже нанес Сварожич. А добыча из Ильи – знатная. Оружие дорогущее, броня, конь с полной сбруей. Да еще кошель с золотом-серебром на поясе.

Но от потери крови Илья соображал плохо, а Залка… Её одно томило: жив ли батюшка?

Вот они и приехали в деревню.

Тут уж Илья собрал последние силы: выпрямился в седле, принял вид гордый и грозный…

Убитые, ободранные Сварожичем, лежали рядком во дворе общинного дома. Тиуна среди них не было.

Залка обрадовалась… Рановато. Тиун, чуть живой, лежал на лавке в избе. Рядом – монах.

Ромей ухитрился выжить. Хотя особой хитрости ему и не требовалось. Сварожич попросту не обратил на него внимания.

Однако пришелся монах кстати. Оказалось, ромей знает толк во врачевании.

Повязку, которую кое-как намотала Залка, всю пропитавшуюся кровью, ромей снял. Снастью, нашедшейся в суме у Ильи, монах умело зашил рану. Бормоча молитвы, наложил сверху мазь из той же сумы и забинтовал снова. Потом они с Залкой сдвинули вместе три скамьи и, разоблачив, уложили на них Илью. Монах заварил какие-то свои травки, напоил раненого, сообщив тому, что, мол, и от лихорадки, и для сна, и вообще полезно.

После этого Илья, державшийся исключительно напряжением воли, наконец-то расслабился и, велев позаботиться о коне, провалился в беспамятство.

Залка волю гридня исполнила: расседлала Голубя (деревенским он не дался), напоила, почистила, задала овса. Всё тут же, во дворе. В конюшню жеребец не пошел. Илья, очнувшись на пару минут и выпив еще монахова отвара, сказал: пусть будет у крыльца. Хоть какая защита.

И защищал, кстати. Сунувшихся в дом деревенских отогнал. Те связываться с боевым конем побоялись.

Спросили у Залки: как у людей княжьих дела? Ну, Залка и рассказала. Что Годун Сварожича зарубил, но утомился сильно. Спит нынче. А батюшка хоть живой, но чувствует себя неважно. Однако скоро поправится, потому что не ранен, а так, по голове крепко приложили. Еще он деревенским велел, чтоб еды принесли да на гору сходили: забрали вооружение дружинников убитых и Сварожичево и сюда принесли. А мертвых похоронили.

Деревенские все выполнили в точности. Принесли сначала еду, а потом и боевое железо. То, что на Сварожиче, и – дружинников.

Что в доме у покойника хранилось, селяне себе прибрали. А что? Им же о богатствах Сварожича ничего сказано не было? Скажут – всё вернут. Ну почти всё…



Тиун местных очень опасался. И не скрыл своих опасений от дочери. Они ведь и раньше против княжьей воли шли, и теперь могут. Остановить их некому. Убийство им не грех, поскольку язычники. Сейчас они Годуна боятся, а узнают, что воин от раны ослаб, придут и зарежут. И все добро себе заберут.



Ночь прошла спокойно.

Илья спал. Монах молился. Тиун думал о том, что будет завтра и что будет, если Годун умрет.

Залка тоже спала. Рядом с Ильей. Лечь с ним девушке тоже велел монах. Лежать, обнимать, греть.

И чего его греть, если он горячей Залки? Но хорошо рядом с ним. Уютно и бестревожно. Будто ребеночку у мамки под боком.

Утро тоже прошло хорошо. Когда Илья проснулся, монах ощупал его шею, понюхал повязку и сказал, что трогать ничего не надо.

Илья ему бы и не дал. В ранах он разбирался. Наказ матери: зашить, наложить мазь, замотать чистым и не трогать три дня он тоже помнил.


Рана, однако, беспокоила. Не болью (разве ж это боль?), а припухшей неповоротливой шеей и невозможностью нормально двигать левой рукой. Хотя Илья особо двигаться и не мог. Слабость и головокружение. Крови потерял изрядно. Вся одежда пропиталась, подкольчужник.

Кровь с одежды Залка отстирывала здесь же, в избе, чтоб местные не видели. Сушила тоже на печи. Вся работа на Залку легла: и с местными общаться, еду и воду таскать. С водой, правда, ромей помогал. Его сейчас Залка совсем по-другому видела. Сердитый, придирчивый, бесполезный в обычном, монах в беде оказался нужен. Отца с Годуном лечил, работу делал, какую мог, не жаловался, не причитал, держался молодцом, хотя ему, безъязыкому, в случае чего худого точно не жить.

Залка покормила Голубя, зарезала курицу и сварила уху[14] батюшке и Годуну – на крапиве. Годуну еще кашицу из ягод и меда скормила. Монах сказал: полезно ему.

Ближе к вечеру по просьбе отца отправилась погулять по деревне, послушать, что говорят бабы у колодца.

Бабы Залки не сторонились. Жалели. И выспрашивали: как ее отец себя чувствует? А как жених?

Женихом ее полагали Годуна.

А еще интереснее им было, что на Святогорке случилось, и верно ли, что Годун сына Сварога убил?

Залка рассказывала честно. Как украл ее Сварожич. Как ссильничать хотел, подол на голову задрал… А тут как раз Годун подоспел. Бабы ахали. Были среди них побывавшие в руках великана.

Эти говорили: ох, повезло тебе, девка! Видать, любит тебя Мокошь!

Залка соглашалась. Помалкивала, что Христу, а не кумирам языческим кланяется.

О том, как Годун сражался с великаном, и мужи пришли послушать. Залка охотно делилась. И с каждым рассказом Илья становился все более могучим, но никто не спорил. Мужчины были наверху, видели раны Сварожича, а как он велик, страшен и быстр был в умении убивать, они и без того знали.

Кончилось тем, что Залку позвали к старейшинам, которые приняли ее будто боярышню: за стол на лучшее место усадили, угощали, вопросы хитрые задавали. Залка, однако, не деревенская девка все же – дочь тиуна киевского, да и не дура. Она б и без батюшкиных предупреждений поняла, к чему эти вопросы. Так что отвечала правильно: мол, велик и страшен воин Годун, жених ее. Лучшим воином в Киеве считается, а на Судерев-остров не младшему князю служить приехал, а к ней свататься. Так что не диво, что он Сварожича в честном бою убил. Однако и Сварожич хорош был, так что притомился гридень. Денек-другой будет теперь отсыпаться-отъедаться. Вскользь упомянула, что спали они с Годуном в одной постели. И покраснела. Заметила: переглянулись старейшины деревенские. Решили, будто любился ночью с ней Годун.

Этого Залка и хотела. Чтоб думали: не так уж слаб воин.



В общинную избу Залка возвращалась довольная. Перехитрила деревенских.

Отец ее тоже похвалил. Ему тоже полегчало. Больше не тошнило, и глаза не косили. По нужде сам сходил, пусть в ведро и с монаховой поддержкой, а все же не под себя.

А Илья спал.



Хорошее кончилось на следующий день. В деревню приехали торговцы.





Глава 5





Берег р. Оки. Хузары


– А что я так думаю, родичи: Хакиба правильно говорит. Добить обоих – и дело с концом! – Старейшина решительно взмахнул рукой и сразу сморщился. Поротая тиуном спина напомнила о себе. – Этих добить, пока слабые, а девку продать. Если не порчена – хорошую цену взять можно. Хакиба за нее полгривны серебром дает.



Залка едва не фыркнула, даже рот рукой прикрыла. Хорошая цена, называется. Но потом вспомнила, что речь о ней идет, и веселья – как не было.



– А ты почем знаешь, что не порчена? – возразил другой, ражий, широкомордый, со свернутым на сторону носом. – Она у Сварожича побывала, а тот всегда первым делом уд в грядку сажал. Все девки говорили! И с этим тоже ложилась.

– Не в этот раз, – не согласился с кривоносым третий старшина, пузатый, с маленькими бегающими глазками. – Ты ж со всеми наверх ходил, видел. Сварожич даже коня расседлать не успел, только торбы сбросил. А этот, жених ее – слабый совсем. Куда ему! Соврала небось.

– А беды не выйдет? – с сомнением проговорил четвертый, сутулый, мелкий, самый невзрачный из старших. – Они ж вроде гости наши.

– Какие они гости, что ты, брат, болтаешь! – возмутился поротый. – Звали их, что ли? Чужаки они. Захватчики. Добить – и в реку. А вещи с них все Хакибе продать!

– А если опять от князя придут да спросят? – не унимался сутулый.

– А не было никого, скажем! И дань заплатим. Того, что в доме Сварожича взято, на десять даней хватит. А еще с Хакибы возьмем! Ух, заживем богато! Главное, брат, от этих избавиться. Если выживут, то добыча вся их станет. Этот, жених который, молодой да ранний, все себе заберет! А мы и пикнуть не посмеем!

– Это чего ж не посмеем? – встрял кривоносый. – Он один, чай…

– Сварожич тоже один был, – перебил его поротый. – Что-то не помню, чтоб ты ему прекословил, когда он дочку твою забрал.