Алмазный век

Нелл поняла, почему Гарв тычет пальцем, а не говорит словами. Она довольно долго перебирала медиаглифы, пока не нашла тот, который Гарв выбрал для матрасика. На одном были мужчина и женщина в очень большой кровати, на другой они же – в кровати поменьше. Один мужчина. Один ребенок. Младенчик.

Нелл выбрала младенчика. Появился белый кружок с красным клинышком, заиграла музыка, МС зашипел и открылся.

Нелл расстелила матрасик на полу перед динозавриком, который, такой глупышка, не знал, как прыгать, и Нелл ему показала. Потом она вернулась к МС и сделала матрасики для Ути, Питера и Мальвины. Теперь комната оказалась покрыта матрасиками. Нелл подумала, как бы хорошо иметь широкий, на весь пол, и сделала два самых больших. Потом она сделала новый матрас для Текилы и еще один для Текилиного дружка, Рога.

Когда вернулся Гарв, лицо его выразило нечто среднее между ужасом и восхищением.

– Мама скажет Рогу, и он нас убьет, – сказал он. – Надо быстрее все декнуть.

Легко пришло, легко ушло. Нелл объяснила детям, что случилось, и помогла затолкать все матрасы, кроме первого, в мусорный ящик. Гарву пришлось что есть силы налечь на дверцу, чтобы она закрылась.

– Ну, только бы все декнулось, пока не пришла мама, – сказал Гарв. – Это долгая история.

Потом они легли спать и долго лежали с открытыми глазами, в страхе, что хлопнет входная дверь, но ни мама, ни Рог так и не пришли. Мама заявилась под утро, переоделась в платье, фартук и белую наколку, а потом сразу ушла к викам. Вчерашнюю одежду она оставила на полу, а не бросила, как обычно, в ящик. Когда Гарв позже открыл дверцу, там уже ничего не было.

– Пронесло, – сказал он. – И давай поосторожней с матсборщиком, Нелл.

– А что такое матсборщик?

– Мы сокращенно зовем его МС.

– Почему?

– Потому что МС значит матсборщик, по крайней мере, так говорят.

– Почему?

– Просто. Буквы такие.

– Что за буквы?

– Вроде медиаглифов, только они черные, маленькие, не шевелятся, старые, скучные, и еще их трудно читать. Но зато из них делают короткие слова заместо длинных.





Хакворт приходит на работу; визит в конструкторский отдел; занятия мистера Коттона




Когда Хакворт входил под арку кованых железных ворот, носы его зеркальных ботинок блестели от дождя. В каплях отражалось серебристо-серое небо; при каждом шаге они сбегали на пластины ногоступов, а оттуда – на серовато-бурую брусчатку. Хакворт с извинениями протиснулся сквозь толпу растерянных индусов. Все они тянули подбородки, чтобы не удавиться высокими белыми воротничками, их грубые башмаки скользили на мокром булыжнике. Много часов назад они проснулись в многоэтажных пеналах Маленького Индостана – острова к югу от Нового Чжусина. В «Машин-фаз системс лимитед» их ждали, потому что они приходили каждый день. Компания могла бы разместить бюро по найму ближе к дамбе или даже в самом Шанхае, но предпочитала, чтобы соискатели проделывали весь путь до главного городка. Расстояние отсеивало случайных людей, а вечная толпа у входа, жадная, как стайка скворцов у летнего кафе, напоминала счастливцам, что на их место желающих хоть отбавляй.

Конструкторский отдел походил на университетский городок даже больше, чем входило в намерения строителей. Если кампус – это зеленый четырехугольник с громадными, увитыми плющом готическими зданиями, значит, проектный отдел – это кампус. Но если кампус – еще и своего рода фабрика, где большинство сидят за ровными рядами столов в огромных душных помещениях и весь день занимается примерно одним и тем же, то конструкторский отдел – кампус еще и по этой причине.

Путь Хакворта лежал через Меркл-холл – очень большой и очень готический, как почти все здания конструкторского отдела. Его высокие своды украшала роспись краской по штукатурке. Поскольку все здание, за исключением фресок, вышло целиком из Линии Подачи, много проще было бы показывать роспись на встроенном медиатроне, меняя ее время от времени. Однако неовикторианцы почти никогда не пользовались медиатронами. Материальное искусство требует от художника смелости. Оно творится однажды; если напортачишь, так и останется на века.

Центральную композицию фрески составляли кибернетические ангелочки; каждый нес сферический атом к некой радиально симметричной конструкции из нескольких сотен атомов – судя по форме, художника вдохновил то ли подшипник, то ли электродвигатель. Над всем этим нависала огромная (но не настолько, чтобы соблюсти масштаб) фигура Инженера с монокулярным феноменоскопом в глазу. В жизни никто ими не пользуется – они не дают объемного изображения, но на фреске так выходило лучше: можно было видеть второй глаз Инженера – голубовато-серый, расширенный, устремленный в бесконечность, словно стальное око Аресибо*. Одной рукой Инженер гладил нафабренные усы, другую запустил в наноманипулятор, а изобильный лучезарный тромплёй наглядно демонстрировал*, что все атомоносные ангелочки пляшут по мановению его руки. Инженер-Нептун и наяды.

По углам фрески теснились фигуры; в левом верхнем возлежали на мистическом бакиболе Фейнман, Дрекслер и Меркл, Чэн, Сингх и Финкель-Макгроу*; они или читали, или указывали на атомное строительство с видом, долженствующим изображать конструктивную критику. В правом верхнем королева Виктория II ухитрялась сохранять спокойное величие, несмотря на несколько крикливое великолепие своего трона – он был высечен из цельного алмаза. Понизу шли маленькие фигурки, в основном детские, между которыми затесались несколько многострадальных мамаш. Слева маялись души прежних поколений, не доживших до светлых нанотехнологических дней и давших дуба (это не изображалось впрямую, но каким-то образом мрачно подразумевалось) от ужасов прошлого, как то: рака, цинги, взрывов парового отопления, железнодорожных крушений, уличных перестрелок, погромов, блицкригов, завалов в шахтах, этнических чисток, взрывов АЭС, беготни с ножницами, употребления в пищу бытовой химии и разъяренных быков. Удивительно, но они, ничуть не скорбя об этом, взирали на Инженера и его небесных рабочих; пухлые, поднятые вверх личики озарял идущий из подшипника свет, высвобождаемый (как полагал в инженерной простоте Хакворт) из энергии атомных связей, когда «шарики» встают в назначенные им потенциальные ямы.

Дети в центре были прорисованы силуэтами и стояли спиной к Хакворту; они воздевали руки к льющемуся свету. Дети снизу уравновешивали ангельское воинство наверху – то были души неродившихся младенцев, которым предстоит вкусить от благ молекулярной инженерии. Фоном служил светящийся занавес, похожий на северное сияние – край шлейфа сидящей на троне Виктории II.

– Извините, мистер Коттон, – полушепотом сказал Хакворт.

Он проработал в таком зале несколько лет и знал правила поведения. Сотни инженеров ровными рядами сидели в огромной комнате. У всех на головах были феноменоскопы. Вошедшего Хакворта видели только надзирающий инженер Зунг, его помощники Чжу, Деградо и Бейерли да несколько водоносов и курьеров, застывших на постах по периметру зала. Пугать инженеров считалось дурным тоном, поэтому к ним подходили шумно и заговаривали тихо.

– Доброе утро, мистер Хакворт, – сказал Коттон.

– Доброе утро, Деметриус. Работайте, работайте.

– Через минуту закончу, сэр.

Коттон был левша. Его левую руку облекала черная перчатка, пронизанная сетью тончайших проводков, моторчиков, сенсоров и тактильных стимуляторов. Сенсоры следили за положением руки, степенью изгиба суставов и тому подобным. Остальное создавало впечатление, будто ты трогаешь реальные объекты.

Движения перчатки ограничивались небольшой полусферой с радиусом чуть больше фута; пока локоть оставался на эластичной опоре, рука двигалась свободно. Сеть тончайших проволочек соединяла перчатку с разбросанными по рабочему столу электропрялками. Прялки эти, словно бобины, выбирали слабину и порой дергали перчатку, порождая иллюзию сопротивления. Но это были никакие не бобины, скорее миниатюрные фабрички; они вырабатывали бесконечно тонкую нить, когда требовалось ослабить напряжение, а затем, по мере надобности, всасывали и переваривали ее. Каждая проволочка заключалась в гибкую гармошку миллиметра два в диаметре, чтобы случайный посетитель не сунул руку и не отрезал пальцы невидимой нитью.

Коттон собирал некую сложную структуру из, наверное, сотен тысяч атомов. Хакворт видел ее, поскольку на каждом рабочем месте стоял медиатрон, на который проецировалось то, что наблюдал пользователь. Таким образом, надзирающий инженер мог ходить между рядами и следить за работой каждого сотрудника.

Структуры, которые здесь создавались, были, на взгляд Хакворта, невыносимо громоздкими, хотя сам он несколько лет назад собирал точно такие же. В Меркл-холле разрабатывают товары широкого потребления, что, в общем-то, не требует особой тонкости. Инженеры трудятся в симбиозе с большим программным пакетом, который берет на себя рутинные операции. Это позволяет значительно ускорить процесс, что важно, когда имеешь дело с капризным потребительским рынком. Однако агрегаты, выстроенные таким путем, всегда оказываются тяжеловесными. Автоматизированная конструкторская система выкрутится из любого положения, добавив лишние атомы.

Каждый инженер в этом зале, корпящий над нанотехнологическим тостером или феном, мечтал оказаться на месте Хакворта в Индпошиве, где изящество – самоцель, каждый атом на счету, а любая деталь создается под конкретное задание. Такая работа требует интуитивного, творческого подхода, что в Меркл-холле не приветствуется, да и встречается, надо сказать, нечасто. Однако время от времени, за гольфом, караоке или сигарами, Зунг или другой надзиратель нет-нет да упомянет кого-нибудь молодого и многообещающего.


Поскольку за нынешний проект Хакворта, «Иллюстрированный букварь для благородных девиц», платил Александр Чон-Сик Финкель-Макгроу, цена значения не имела. Герцог не потерпел бы халтуры, все предполагалось таким, как умеют лишь в Индпошиве, каждый атом на своем месте.

Однако источник питания для «Букваря» – батарейки, одинаковые, что для игрушки, что для дирижабля, – большого ума не требовали, и Хакворт перепоручил эту часть работы Коттону – посмотреть, на что тот годится.

Рука Коттона забилась, как муха в паутине. На одном из медиатронов Хакворт увидел, что Коттон ухватил среднюю (по стандартам Меркл-холла) деталь, – вероятно, часть более крупной нанотехнологической системы.

Стандартная цветовая схема, используемая в феноменоскопах, изображала атомы углерода зелеными, серы – желтыми, кислорода – красными, а водорода – синими. Деталь казалась бирюзовой, поскольку состояла в основном из углерода и водорода, а с того места, где стоял Хакворт, тысячи атомов сливались в одно. Это была решетка из длинных, ровных, толстеньких палочек, уложенных одна на другую под прямым углом. Хакворт узнал стерженьковую логическую систему – механический компьютер.

Коттон пытался приладить деталь к другой, побольше. Из этого Хакворт вывел, что автоматическая сборка (а молодой инженер наверняка вначале попробовал ее) не сработала и теперь Коттон пытается соединить детали вручную. Это не поможет исправить ошибку, но дистанционное восприятие через проволочки даст почувствовать, какие выступы соответствуют пазам, а какие нет. Это интуитивный подход, яростно отвергаемый лекторами Королевского Нанотехнологического Института, но популярный среди независимо мыслящих, дерзких коллег Хакворта.

– Хорошо, – сказал наконец Коттон. – Вижу, что не так.

Рука его расслабилась. На медиатроне деталь по инерции отошла от основной конструкции, замерла и поплыла обратно под действием межатомных ван-дер-ваальсовых сил. Правую руку Коттон держал на клавиатуре; он нажал кнопку – изображение на медиатроне замерло – и, к одобрению Хакворта, напечатал несколько слов документации. Одновременно он вытащил левую из перчатки и стянул с головы феноменоскоп – на волосах остались ровные примятые дорожки от ремешков.

– Это умный макияж? – спросил Хакворт, кивая на экран.

– Следующий шаг, – сказал Коттон. – Дистанционно управляемый.

– И как им управляют? Посредством УГРИ? – спросил Хакворт, имея в виду Универсальный голосораспознающий интерфейс.

– Можно сказать и так. – Коттон перешел на шепот. – Ходит слух, что разрабатывается макияж с нанорецепторами гальванических кожных реакций, пульса, потовыделения и так далее, который откликался бы на эмоциональное состояние носителя. Эта поверхностная, скажу, косметическая тема завела разработчиков в темные философские дебри.

– Что? Философия макияжа?

– Подумайте, мистер Хакворт, назначение макияжа – отзываться на эмоции или как раз напротив?

– Я уже заплутал в этих дебрях, – сознался Хакворт.

– Вы пришли за источником питания к «блюдечку»? – спросил Коттон. Под этим кодовым названием проходил «Иллюстрированный букварь». Коттон знал о «блюдечке» лишь то, что ему потребуется относительно долгодействующий источник энергии.

– Да.

– Изменения, о которых вы просили, внесены. Я провел все указанные вами тесты, еще пара-тройка пришла мне в голову по ходу – все задокументировано здесь.

Коттон взялся за тяжелую, под бронзу, ручку стола и выждал долю секунды, пока сработает система распознавания отпечатков. Замок открылся, Коттон выдвинул ящик. Внутри были нестареющие канцелярские принадлежности, в том числе несколько листков бумаги – чистых, отпечатанных, исписанных от руки. На одном не было ничего, кроме шапки «БЛЮДЕЧКО», выведенной безукоризненным чертежным почерком Коттона. Молодой инженер взял его в руки и произнес:

– Деметриус Джеймс Коттон передает все права мистеру Хакворту.

– Джон Персиваль Хакворт принял, – сказал Хакворт, забирая листок. – Спасибо, мистер Коттон.

– Пожалуйста, сэр.

– Титульный лист, – распорядился Хакворт.

На бумаге тут же проступил текст и движущиеся рисунки – цикл механической фазированной системы.

– Можно ли поинтересоваться, – спросил Коттон, – как скоро вы заканчиваете «блюдечко»?

– Скорее всего, сегодня, – ответил Хакворт.

– Пожалуйста, сообщите, если будут замечания, – сказал Коттон исключительно для проформы.

– Спасибо, Деметриус, – сказал Хакворт. – Формат письма, – обратился он листку, и тот сложился втрое. Хакворт убрал его в нагрудный карман и вышел из Меркл-холла.





Особенности домашнего быта Гарва и Нелл; Гарв приносит диковинку




Всякий раз, как Нелл вырастала из старого платьица, Гарв бросал его в мусорный дек-ящик и делал в МС новое. Иногда Текила брала Нелл куда-нибудь, где будут другие мамы с девочками, и тогда вынимала из МС особенное платье, с кружевами и лентами, чтобы другие мамы видели, какая Нелл необыкновенная и как мама ее любит. Дети устраивались перед медиатроном и смотрели пассивку, а мамы садились рядом и временами разговаривали, временами тоже смотрели. Нелл слушала, особенно когда говорила мама, но понимала не все слова.

Она знала, потому что слышала много раз, что Текила, когда залетела с Нелл, пользовалась такой машинкой – мушкой, которая живет у тебя внутри, ловит яйцеклетки и съедает. Викторианцы их не признают, но всегда можно купить такую с рук у китайцев или индусов. Никто не знает, когда машинка выработает свой срок, вот так у Текилы и появилась Нелл. Одна женщина сказала, что есть другая машинка, она забирается прямо туда и съедает зародыш. Нелл не знала, кто такие яйцеклетки и зародыш, но женщины, похоже, знали и хором согласились, что до такого могли додуматься только китайцы или индусы. Текила ответила, что знала про машинку, но не хотела ей пользоваться – боялась, что это больно.

Иногда Текила приносила с работы куски настоящей ткани – она говорила, у богатых викторианцев, к которым она ходит, их много, они и не заметят, если один пропадет. Она никогда не давала Нелл ими играть, так что Нелл не знала, в чем разница между настоящей тканью и той, что выходит из МС.

Гарв однажды нашел такой лоскуток. У Арендованных Территорий, на которых они жили, был собственный пляж. Рано утром Гарв с дружками отправлялся туда на поиски. За ночь волны прибивали к берегу то, что за день выбросили в Шанхае или спустили в унитаз вики из Новой Атлантиды. Собственно, ходили за тягучим, скользким нанобаром. Иногда он попадался в виде презервативов, иногда большими кусками, в которые заворачивают еду, чтобы не забрались мушки. Годился любой – умельцы очищают нанобар, соединяют куски в защитные костюмы и другие нужные вещи. Они платят даже за маленький обрывок.

Гарв незаметно спрятал лоскуток в ботинок и, никому ничего не говоря, доковылял до дома. В ту ночь Нелл спала на красном матрасике, и ее тревожили странные огни; наконец она проснулась и увидела в комнате голубое чудовище: Гарв под одеялом возился с фонариком. Она выползла осторожно, чтобы не разбудить Заврика, Утю, Питера и Мальвину, сунула голову к Гарву и увидела, как он, зажав во рту фонарик, что-то ковыряет зубочистками.

– Гарв, – спросила она, – ты разбираешь мушку?