Прячем лица в дыме (СИ)

Это звучало, как признание для самой себя. Не было никакого злодея, который поворачивал её в другую сторону, не давая той или иной истории случиться. Она сама выбирала, но если он привёл её сюда, снова и снова это был неправильный выбор,
— Это какой? — ехидно спросил Ризар.
Прежде чем ответить, Рена молчала не меньше минуты.
— Я не знаю, что ты задумал, но скажу, что родиться среди аристократов — не приговор и не клеймо. Человека определяет не сословие, а он сам себя.
Ризар принял задумчивый вид.
— Твоя правда. Возможно, я действительно зря называл всех аристократов своими врагами. Помоги мне найти истину, кто ты тогда? Как ты определила себя, что дала себе право убивать?
Рена вздрогнула. Казалось, Ризар устроил ей суд — по неясному законодательству, без присяжных и адвоката, но с уверенными обвинениями, которые даже не подразумевали, что она сможет найти нужные слова.
— А ты сам никогда не убивал?
Губы Ризара тронула грустная улыбка. Он стал казаться моложе и проще, чуть приподняв маску расчётливого и хитрого злодея.
— Никогда. Да, я обманывал и грабил, много, но не убивал. Я только спасал — и всегда это были те, кто пострадал от аристократов. Цай живёт по звериным законам, да, но это не его выбор — это необходимость выживать, которая появилась из-за Арионта.
Рена молчала. Хотелось сказать в ответ что-то резкое, чтобы оправдать себя, но слова не находились. Да, Ризар был прав. Правящий класс действительно не жалел простых людей. Но была ли эта правда полной и не подлежащей сомнениям?
— Все, кто живут здесь, встретились из-за Лаэрта Адвана. Я не мог купить лекарство, чтобы спасти заболевшую девушку, и пошёл в добряки. Да, Лаэрт мне заплатил, заплатил очень хорошо, но она всё равно умерла. Потому что лучшие врачи, лекарства никогда не достаются бродягам, даже если у тех есть тысячи линиров. Меня обвинили в краже и позвали полицию, чтобы узнать, откуда деньги.
Ризар прикрыл глаза рукой и тяжело вздохнул. Он говорил с такой силой, что Рена сама почувствовала ненависть к аристократам — и к самой себе.
— Знаешь, как у Лаэрта оказалась Трика? Опять чертовы аристократы. Она работала на кухне у одного из них, и он обрюхатил её, а затем вышвырнул из дома. Трика просто хотела прокормить ребёнка и была готова рискнуть собой. Это девочка, Амира, ей шесть. Она обожает зефир и мечтает о пони. Что мне ей сказать? А может, привести её сюда, и ты сама скажешь?
— Неважно, из какого я сословия, — повторила Рена, упрямо, как заклинание. — Я защищала друзей. И я бы пробовала спасти их снова и снова, сколько бы раз не понадобилось убить.
Последние слова как будто сказала не она, а кто-то другой. Рена знала, что это жестокие слова, и от них даже хотелось откреститься — она не такая, она — свет, она не отнимет чужую жизнь. Однако это произошло. Опять. Но уверенность, что надо защитить друзей, себя любой ценой — как и тогда, появилась внезапно и казалась сродни цветку, который случайно пробился через асфальт. Может, он и вырос напрасно, в неправильное время, в неправильном месте, но он точно был чем-то новым и важным.
— И это всё? — тонкие губы исказились в усмешке. — Ты даже не попытаешься оправдать себя? Хочешь, чтобы я сразу вынес приговор?
Выпрямившись, Рена как можно твёрже произнесла:
— Ты ведь и не ждёшь этих слов, ты сам всё решил. Любой бы так поступил, не зависимо, из какого он сословия и против кого борется. Когда речь идёт о жизни и смерти близких и себя, совесть умирает первой. Я — не свет, я знаю.
Голос дрожал, но слова показались необычно лёгкими, будто уже давно просились с языка. Да, она — не свет. И нечего проклинать себя за то, какой не получается быть. Лучше принять то, что есть, и может, тогда получится стать светом хотя бы для себя.
Рена повыше задрала подбородок и с вызовом посмотрела на Ризара. На его лице появилось презрение:
— Вы все одинаковые. Так легко находите себе оправдание и сразу бросаете обвинение в ответ.
— А ты его не заслуживаешь? Скажи, что сделаешь мир справедливее.
 
— Сделаю. Для своих людей сделаю.
— Вот и аристократы делают его справедливее для своих. Ты поменяешь сторону монеты с орла на решку и всё.
— Нет. Таких, как я, миллионы, а таких, как вы, сотни. Я хочу распилить эту монету и каждому дать по кусочку.
— И тогда аристократы станут нищими и угнетаемыми, а спустя десяток лет уже они начнут войну. Ты не сделаешь мир лучше — только для нескольких человек и лишь на время.
— Хорошо. Но хотя бы на время Кион встанет на колени перед всеми, кого так долго унижал, и они узнают, как это, просто жить, как люди, а не как грязь, — Ризар сделал паузу и поднялся. — Неважно, родилась ты в Норте или Кионе. Ты прогнила, как и все аристократы, хотя ты ещё пригодишься. Ты ведь сама сказала, что хочешь попробовать, поэтому я дам шанс.
Рена вздрогнула. Это была не та «возможная» история, которую она хотела прожить.
— Шанс на что? — девушка попыталась вложить в голос всю оставшуюся уверенность. — Попробуй, ну!
Она подняла руки. Ризар рассмеялся и присел перед ней, смотря снизу вверх.
— Это ты пробуй.
Мир подёрнулся золотом, Рена видела нити магии и касалась их, переплетая пальцы в разных жестах, но ни одна из них не ответила. Девушка в бессилии уставилась на свои руки.
— Думаешь, я бы оставил при тебе такое оружие? — Ризар выпрямился. — Я люблю печь хлеб. В твой я добавил не только щепотку любви, но и таблетки, блокирующие магию. А теперь выбирай: ты встанешь и сама пойдёшь за мной, или я выволоку тебя за волосы.
— Пойду, — Рена ещё выше задрала подбородок и слезла с кровати.
Ризар провёл по коридорам, которые больше напоминали подземный лабиринт. Если они были в подвале дома, то по размерам он должен был не уступать дворцу. А может, подземелье здесь сделали специально, чтобы держать таких вот пленников?
Оша шёл с видом короля, и шаги гулким эхом разносились по коридору. Из-за запертых дверей не доносилось ни звука — то ли комнаты пустовали, то ли дерево хорошо удерживало звук. Рена цепко оглядывалась и старалась запомнить каждый поворот, но коридоры изгибались подобно змее, и она быстро потеряла счёт дверям и лестницам.
Взяв Рену под локоть, Ризар кивнул охраннику с рябым лицом, и тот отпер деревянную дверь. Появился резкий травяной запах.
В комнате с высокими потолками стояли два металлических стола. Один пустовал, другой был заставлен всевозможными мерными стаканчиками, колбами, мензурками, весами разных размеров, горелками и странными предметами, названий которых Рена не знала. Девушка вспомнила лабораторию, где работала Мика — один в один, только здесь во всём виделась какая-то единая система, словно у каждого предмета было своё место.
Над столом работали Лаэрт и Феб. Оба были взлохмачены, в окровавленной одежде. От лодыжек к ножкам стола тянулись цепи, которые не давали отодвинуться дальше, чем на метр.
Рена, Феб и Лаэрт уставились друг на друга.
— Как вы видите, все живы. Может, это подстегнёт вас работать быстрее, — Ризар толкнул девушку перед собой и развёл руки в стороны, как гостеприимный хозяин. — Дан Адван, дан Артей, надеюсь, мы не помешаем вашей работе.
Феб вздрогнул, услышав свою фамилию. Лицо Лаэрта оставалось непроницаемым, но он так крепко сжал бумажный фильтр, что остался залом.
Рена прижалась к стене, настороженно смотря то на Ризара, то на пустующий стол. На нём лежали кожаные ремни, точно он был предназначен совсем не для опытов. А если и для опытов, то явно не с лекарствами.
Деловитым голосом оша сказал:
— Сходи за пауком, — мужчина, сторожащий дверь, кивнул и ушёл.
Лаэрт так сжал зубы, что желваки заходили на скулах.
— Дан Адван, вижу, вы знаете, о ком идёт речь. Расскажите же, что может ваш подопытный номер три? И напомните, сколько их у вас было?
— Ризар, я же сказал, что дам тебе лекарство. Не трогай её.
— Зачем мне отказываться от чего-то, если у меня и так будет всё? Ты уже поиграл в героя, пытаясь отказать мне. Не вышло, как мы видим, так не тяни время. Вспомни Джайсу.