Прячем лица в дыме (СИ)

Тот не ответил. Теперь, чтобы выполнить дело, нужно снова закрыть чувства и воспоминания на замок — пусть ждут.
— Хорошо, давайте обсудим детали, — противная улыбка не сходила с лица Кантора.
Раз подумал, что они загоняют себя в ловушку. Что же. Он три года просидел в клетке, мечтая о свободе. И сейчас дело стоило риска — настоящая награда была куда более сладкой, чем все обещанные миллионы. Больше он не будет прятаться — да настанет время для мести, о которой он так мечтал, пока не забыл, поддавшись плену таблеток.
Когда они вышли из «Дома переговоров», Найдер перестал сдерживать довольную улыбку:
— Ну что, нарушим три наших правила? Ради какой-то таверны?
— Это твой дом. Ты не отдашь его. И мой уже тоже. Речь ведь не только о «Вольном ветре» — мы заработаем себе свободу и уважение.
Раз почувствовал, как лживо и предательски звучали слова. Да, он хотел помочь другу. И всем остальным, кому деньги могли дать исполнение мечты. Но это так легко отошло на задний план. Оказалось, у него тоже есть мечта, такая обжигающая и яростная, из чернеющей ненависти. Но ведь есть.
Найдер кивнул и повертел трость в руках.
— Я надеялся, ты скажешь правду. Со мной всё ясно, а ты? Не повторяй «И мой дом тоже!»
Раз засунул руки в карманы. Одной нащупал футляр с таблетками, другой — пачку сигарет. Он свернул на соседнюю улицу, но, увидев на углу дома табличку: «Улица Паровой котел 3», остановился. Та правдивая тройка, твёрдая — для большинства, но податливая — для немногих, только своих.
— Раз, — позвал Найдер. — Я никогда не видел у тебя такого выражения, как сегодня. Ты же ещё вчера был самым черствым ублюдком на свете, что изменилось?
Раз внимательно посмотрел на друга: с решительным упрямым взглядом, волевым подбородком, твёрдыми чертами лица. Тот никогда не подводил за три года. Может, прятался за ухмылками, за грубоватыми криками, но для своих не жалел ничего. Найдер заслуживал правды, ему можно довериться. Разум говорил так. Но противный голосок внутри напоминал о другом. Раз уже однажды заплатил за доверие, и если что, больше ему расплачиваться нечем — от него немногое осталось.
— У меня есть личные счеты и с аристократией, и с учёными. Я хочу это дело. Я должен довести его до конца, — с напором произнёс Раз. — Оказалось, есть чувства, которые не заглушить никакими таблетками.
— Месть? — друг сразу всё понял. — Почему имя дана Адвана так разозлило тебя?
Раз снова посмотрел на белую тройку на красной табличке на углу дома.
— Я знал его. Я тоже когда-то был аристократом.
Найдер не сдержал смешка:
— Наконец-то. Всего три года — и ты признался.
— Ты знал?
— Когда ты пришёл в «Вольный ветер» в поисках работы, ты походил на облезлого грязного пса. Но было видно, что если отмыть его и вывести вшей, покажется порода. Ты же до сих пор говоришь, не как жители Цая, а все эти твои рубашечки и жилетки! От тебя же до сих пор разит Арионтом, — Найдер помолчал и добавил: — Так ты расскажешь мне?
— Просто давай сделаем дело?
— Идёт.
Раз и Найдер свернули к мосту через Мэцкий канал. Один шёл, держа спину прямо, так быстро, что казалось, трость ему нужна вовсе не для ходьбы. Второй чуть сгорбился, запустил руки в карманы и постоянно шевелил губами, мысленно перебирая цифры — до ста, тысячи и всё дальше, лишь бы ненавистное имя снова оставило в покое. Не оставляло.
  
3. Так что это, и правда та самая зависимость?
 
Летела мелкая крошка снега, воздух казался белым-белым, и тёмная фигура Рены резко выделялась на этом фоне. Девушка поправила рукой в чёрной перчатке высоко забранные волосы и свернула с набережной Холодного моря на проспект Свободы. Под ногами предательски скользила брусчатка, но Рена не замедляла шаг, словно пыталась попасть в сумасшедший ритм города.
Посередине проспекта тянулась широкая аллея, засаженная деревьями с серебряными листьями. Ботаники тщательно хранили секрет, как вывели такие деревья, и простые люди до сих пор оправдывали их работу магией. Кион силой боролся с невежеством, но предрассудки всё равно властвовали над людьми и превращались в удивительные легенды, сказки и слухи, которые опутывали город липкой паутиной.
 
По аллее неторопливым шагом брели гуляки — весело болтавшие студенты. Обе стороны улицы занимали высокие изящные дома, соединённые галереями в единую линию. В здания из стекла и металла заходили служащие, учёные, банкиры. Проспект Свободы был центральным в Кионе, и весь цвет города-государства собирался здесь. «Чертовы аристократы», как сказал бы Найдер.
Кион стремительно рос и всё выше и выше тянулся к небу. Город был красив, но какой-то особой холодной красотой, как у льдинки, блестящей на солнце — не трогай, смотри издалека.
Рена свернула на Танцующую улицу. Это была гордость Киона, лучшие архитекторы трудились над проектом почти три года. Получилось, что получилось: ряд высоких башен без единой металлической линии, сплошь из стекла, которые причудливо искривлялись в разные стороны, точно их сделал пьяный мастер-чудак.
Эта улица принадлежала учёным. Их объединяла гильдия, но внутри неё было столько подразделений: физики, химики, биологи, историки… — каждая группа занимала отдельное здание.
Девушка уверенным шагам зашла в башню, стоящую в правом ряду третьей. Огромный холл больше походил на концертный зал, в центре которого высилась статуя Дирана Ампервена — основателя кафедры химии.
Рена на секунду остановилась, зажмурившись. Белоснежный мрамор, белый свет ламп, лестницы из молочного камня, светлые двери — всё это сливалось воедино, ослепляя и путая. Каждая кафедра имела свой цвет, и химия традиционно обозначалась белым — в этом же стиле был выполнен весь первый этаж.
Несколько дверей стояли настежь, и только внутреннее убранство комнат вносило капельку цвета. Рена прошла мимо учебного зала со стройными рядами деревянных парт, мимо приёмной, заполненной столами со стеклянными перегородками, и комнаты, сверху донизу забитой книгами.
На первом этаже всегда было шумно и людно, но настоящая жизнь учёных начиналась выше, где обустроили лаборатории, испытательные комнаты, библиотеки.
Рена поднялась. Второй этаж встретил приятной тишиной. Девушка достала из кармана пальто маленькую карточку из плотной бумаги и небрежно бросила на стол перед седовласым мужчиной в форме.
— У меня встреча с даном Кирьяном.
Охранник неторопливым движением взял карточку, прочитал имя и фамилию, открыл большую тетрадь и пальцем заскользил по строкам.
— Не заставляйте меня ждать! — воскликнула Рена и наклонилась к охраннику. — Если вы хоть на долю в курсе того, чем занимается дан Кирьян, вы знаете, что я несу, и как это срочно!
— Да, конечно, проходите, дана Рейтмир, — скомкано ответил мужчина и нажал кнопку. Стеклянная перегородка распахнулась с тихим звоном, пропуская дальше.
— Отлично, — процедила Рена сквозь зубы, забирая карточку.
Девушка повыше подняла голову и пошла по коридору, стуча каблуками. Она чувствовала на себе взгляд охранника, но не оборачивалась — он не должен понять, что ей здесь не место.
Мать с детства учила не бояться напоминать, из какого они рода, если кто-то посмел забыть. В Норте, откуда Рена была родом, фамилия Рейтмиров открывала многие двери. Девушка с детства училась, как пренебрежительно смотреть на других, как цедить сквозь зубы, как одним взмахом руки показывать, что требуется — и этот урок пригодился даже в Кионе.
Рена сжала в кармане карточку — Найдер помог сделать кионские документы, и она могла выбрать любое имя, но не захотела. Да, это было глупо, а ещё опасно. Иногда ей даже хотелось попасться, угодить в тюрьму, чтобы молва дошла до самого Норта, до родителей. Но, наверное, их бы не взволновало даже это — от дочери они давно открестились.
Такая тяга к прошлому была не только у неё. Кираз Адван превратился в Раза Алвана. И пусть на словах друг никогда не вспоминал произошедшее, она не сомневалась — он переживает, глубоко переживает, даже скорее страдает.