Николай I. Освободитель (СИ)
Вторая половина 1810 года прошла для меня достаточно спокойно. Все производства работали в целом по графику, потихоньку наращивая выпуск продукции, постепенно обрастали «жирком» мои исследовательские лаборатории, в которых одновременно с экспериментаторской и научной деятельностью происходило обучение молодого поколения ученых. Я старался заглядывать в будущее как можно дальше, и создание научных школ, способных воспроизводить великих изобретателей и естествоиспытателей, виделось мне, возможно, даже более важной задачей, чем какое-нибудь открытие прямо здесь и сейчас.
Впрочем, и со вторым все было более чем радужно. У нас наконец-то спустя три года экспериментов стабильно полетела полноразмерная 150мм ракета. Еще в 1808 году к этому проекту я подтянул будущего энтузиаста этого вида оружия Засядько Александра Дмитриевича. Этот без сомнения интереснейший человек, артиллерист до мозга костей в нулевые ракеты еще не конструировал, однако уже пылал к ракетному делу настоящей любовью. Во многом благодаря ему, сумевшему наладить нормальный процесс испытаний — а еще благодаря тому, что в определённый момент я вспомнил об использовании сужающегося сопла — ракета, потенциально способная нести пятикилограммовую боеголовку относительно ровно летала уже на добрых четыре километра. Можно было бы и увеличить дальность, снизив скорость вращения снаряда, однако в таком случае критично падала точность, и в итоге мы решили остановиться на этом значении, посчитав его наиболее оптимальным.
— Будете, вы у нас, Александр Дмитриевич, великим ракетным изобретателем, — хохотнул я, когда ракета первый раз полетела так, как мы задумывали. — Сопло Засядько! Как вам, а?
— Так ведь это не я придумал, Николай Павлович, как можно! — Возмутился было ракетчик, однако я тут же перебил его.
— Как скажу, так и будет, понятно? ВЫ его изобрели и на этом спор окончен! Не хватало еще чтобы все вокруг знали о моем в этом деле участии. Сопло Засядько и точка! Считайте, что это приказ!
Одно за другим изобретения принялись выдавать на-гора электротехники. Более того, они даже не осознавали ценность некоторых изобретений. Так, например, получилось с электросваркой, прообраз которой, как оказалось, изобрел Петров еще в 1802 году. Понятное дело, что ему сильно не хватало нормальных источников энергии, но теоретически, даже с использованием доступных ему батарей, можно было уже плавить металл.
В октябре 1810 года впервые на кусок железа гальваническим методом было нанесено золотое покрытие. Впрочем, золото было лишь началом, в течение нескольких месяцев увлекшийся электролитическими опытами физик сам — ну ладно, с моей небольшой подсказки, — дошел до опытов по хромированию, — оказалось, что хром был открыт еще лет двадцать назад, — и вот это было уже серьезно. Хромирование, особенно в эпоху, когда нержавеющих металлов местная металлургия еще не знала, вполне могло совершить натуральный переворот в сохранении железа от ржавчины.
Вообще, и химия и физика в эти времена были еще настолько в зачаточном, по сути, состоянии, что величайшие открытия, за которые через двести лет давали бы Нобелевки пачками, тут делали совершенно походя, не слишком обращая внимания.
Так, например в конце десятого года мы собрали первую примитивную динамо-машину. У меня в детстве была книжка с занимательными опытами и там в разделе опытов с электричеством юным натуралистам предлагалось из пары магнитов, куска провода, шпильки и батареи построить примитивную крутилку. Развернув идею на сто восемьдесят градусов у нас, получилась машина, которая при вращении магнитов вокруг катушки выдавала электрический ток.
Конструкция была примитивная настолько, насколько это вообще возможно, но даже в таком виде уже позволяла изрядно продвинуться в понимании природы электричества. Во всяком случае параллельно с практическими опытами по моему настоянию велась глубокая теоретическая работа. Уже в 1810 году мы ввели в оборот термин электро-магнитная индукция, глядишь и до формулировки основополагающих законов электродинамики — я их естественно не помнил, поэтому подсказать не мог — оставалось не так много времени. Боюсь теперь единицу измерения назовут не «Фарад» а «Петров». Ну как боюсь… Только ради этого стоило перемещаться в это время.
Продолжала работу моя механическая мастерская к началу десятых превратившаяся в уже самый натуральный по местным меркам завод. Полевые кухни кавалеристам, что называется, «зашли» и мы получили заказ на еще сто штук после чего пришлось их производство выделить в отдельный цех. Продолжалась усиленная переделка ружей под капсюль и у меня была надежда на то, что к следующей войне уже все российская армия будет вооружена ружьями условно нового поколения.
А вот с чем вышел натуральный затык, так это с нормальными спичками. Казалось бы, все просто — возьми то, что уже есть и сделай лучше, однако у моих химиков в итоге после почти года экспериментов так ничего и не получилось. Нет, воспроизвести вариант спичек, который для зажигания нужно было макнуть в концентрированную кислоту — легко, но называть это победой я, конечно, же не мог. Это был совсем не тот продукт, который можно было продать. В итоге мы остановились на фосфорном варианте, который был максимально опасен и склонен к самовоспламенению… Но этот вариант хотя бы работал как следует.
Фосфорные спички требовали крайне осторожного обращения, поэтому каждую отдельную палочку пришлось оборачивать в бумагу и расфасовывать в металлические коробки: тут как раз пригодилась гальванизация — упаковка получалась не только удобной, но еще красивой и долговечной. Последнее натолкнуло на мысль организовать производство разного рода хромированной и омеднённой тары, но это было несколько позже.
Что же касается фосфорных спичек, то при таком подходе по-настоящему массовым продуктом стать они, конечно же, не могли, слишком высокой выходила цена изделия, что, впрочем, не помешало им занять свою узкую нишу на рынке приспособ для добычи огня. Особенно спички оценили курящие люди, которым теперь добывать огонь буквально на ходу стало гораздо проще.
Продолжала расширяться наша «канцелярская» номенклатура, был построен здоровенный паровой пресс для вытягивания капсюлей. Для меня стало натуральным открытием то, что паровые машины тут уже потихоньку используются хоть и чаще всего для откачки воды из шахт. Мне понадобилось всего лишь подать идею Кулибину, о том, что силой пара можно делать совершенно разную работу, и тот сделал все практически без моего вмешательства.
Конструкция была, конечно, примитивной донельзя. Очень не хватало привычных резиновых прокладок и нормальных смазочных материалов, а расход угля у этого монстра мог вызвать инфаркт у любого бухгалтера. Честно говоря, сильно сомневаюсь, что, учитывая все вышеперечисленное, а также регулярные поломки паровика, в нем был какой-то реальный экономический смысл, скорее наоборот — сплошное разорение. Однако, я, как уже говорилось, старался работать на будущее, и своя школа производства паровых машин нужна была мне как воздух. В любом случае еще предстояло тысячи верст железных дорог строить, связывать север с югом и восток с западом, не могу же я позволить по отечественным рельсам бегать импортным локомотивам…
— Ники! — Когда мне передали, что император желает видеть меня за завтраком, в душе тревожно екнуло. Александр предпочитал начинать день в тиши и не решать никаких серьезных вопросов по утрам, тем более что утро у него, как и многих других представителей высшего света начиналось гораздо позже, чем у меня. Часов в десять-одиннадцать. Поэтому такое приглашение изрядно выбивалось из привычной картины наших взаимоотношений.
— Доброе утро, — поприветствовал я брата, отдельно кивнул Елизавете Алексеевне после чего сел на учтиво отодвинутый для меня лакеем стул.
На столе визуальной доминантой возвышался самовар, из которого мне тут же организовали поллитровую кружку чая. Кроме того, нехитрый императорский семейный завтрак предлагал на выбор булочки с маслом, нарезанный сыр, ломти буженины и какой-то паштет. Из сладкого присутствовала розочка с вареньем, печенье и что особенно приятно — шоколадные конфеты, до коих императрица по слухам стала большой охотницей.