Николай I. Освободитель (СИ)

— Как я уже говорил первые переселенцы примерно четыреста-шестьсот семей планируется переправить на юг уже следующей весной. Сейчас идет заготовка для них провизии, стройматериалов и всего прочего, что понадобится на новом месте. Дальше это количество планируется только увеличивать. Что же касается инвестиций, — я сделал глоток чая. Чай был Китайский и очень качественный, в прошлой жизни такой найти было достаточно не просто, — я готов выделить любую разумную сумму денег, которую вы сможете освоить. Под надзором моих людей естественно. Тоже касается посевных площадей: любое разумное количество. Земли на юге много, чернозем, для выращивания свеклы, кстати, подходит куда лучше, чем на Брянщине.
— Хм… — Задумчиво нахмурил брови Мальцов, глянул на коллег и озвучил мысль, — если крестьянам гарантировать выкуп осенью свеклы по стабильной цене, они с удовольствием будут выращивать именно ее, дабы зерновыми перекупами не связываться. Под это дело можно и ссуду выдать семенами и инструментом.
— Более того, — кивнул я, как бы предлагая развивать мысль в практической плоскости, — вот тут я подготовил примерную роспись возможной продукции потенциального завода по переработке сахарной свеклы. Куда, предположим, продать спирт вы и сами найдете, а вот что касается прочих отходов, то у меня есть предложение создать большой животноводческий комплекс. Коровок в общем, кормить отходами сахарного производства. А если развить идею дальше — то можно и сырное производство еще добавить, как вариант.
— Коровы? Сыр? — Не понял к чему я клоню Мальцов. Животноводство было совсем не профильной темой собравшихся.
— Видите ли, там на юге стоят наши войска. В Бессарабии, в Крыму, по берегам Черного и Азовского морей. Солдаты при этом тоже хотят кушать, каждый причем день, а из-за того крестьян в округе не много, провизию приходится либо завозить из центральных губерний что дорого, либо импортировать, что тоже не слишком приятно. Вы понимаете, к чему я клоню?
Обсуждение деталей в итоге затянулось надолго: промышленники были обстоятельными людьми привыкшими считать деньги и мыслить цифрами. С одной стороны цифры им говорили, что предложение заманчивое, возможно даже слишком, с другой идея ехать обустраивать достаточно сложное и высокотехнологичное по нынешнему времени производство с нуля практически в голую степь — это задачка была, что называется, со звездочкой. Результатом прошедшей встречи стало создание «Южнорусского сахарного общества» которое объединило главных энтузиастов этой отрасли и стало впоследствии важнейшим столпом освоения края.
Уже к осени следующего 1810 года на берегу Днепра южнее Екатеринослава был построен первый в этом регионе сахарный завод, способный переработать за сезон 35000 пудов сладкого продукта. А еще за следующие пять лет подобных заводов товариществу стало принадлежать уже четыре штуки.
Еще одним брильянтом, который удалось вытащить из кучи шлака стал академик Петров Василий Владимирович. Собственно, он к концу нулевых уже был вполне сформировавшимся ученым достаточно известным как в России, так и за рубежом. В процессе сбора информации по этому человеку я быстро просмотрел несколько его монографий и был поражён тем, что такой человек к середине двадцать первого века оказался практически полностью забыт. Ну то есть профессионалы о нем скорее всего помнили, но лично я из всех русских ученых, так или иначе занимавшихся электричеством, смог бы вероятнее всего вспомнить только Яблочкова и Лодыгина. И то без подробностей. Естественно, мимо такого человека, написавшего письмо с просьбой выделения средств на дальнейшие исследования в обозначенной области, пройти я не смог.
Для знакомства с физиком я отправился во все ту же медико-хирургическую академию, прихватив с собой Воронцова и Севергина. Первый по традиции придавал моей фигуре веса, а второй — выступал прекрасным примером того, каких успехом можно достичь, согласившись работать на молодого великого князя. Василий Михайлович за прошедшие шесть лет не только заработал достаточно приличный капитал, стал руководителем настоящего по нынешним временам химического концерна, в который входило несколько производств и исследовательских лабораторий, но и написал десяток монографий по несекретным разработкам ведущимся под его руководством. А за открытие йода и обустройства его выделки — естественно деньги на это пришлось давать мне, поскольку у государства на такие «игрушки» их никогда не было — он был награжден орденами Св. Анны третьей и второй степеней соответственно. Достаточно завидный рывок карьеры как за такой невеликий срок.
 
— Как думаете, Яков Васильевич будет сильно ругаться, что мы у него такого спеца похитить собираемся?
— Не думаю, — пожал плечами Воронцов, спрыгивая с подножки кареты и стремясь не слишком испачкать сапоги в грязи. Как это бывает в Питере, вслед за холодной осенью, когда все было засыпано снегом и стоял изряднейший дубарь, природа преподнесла достаточно теплый декабрь. Снег тут же растаял, превратившись в мерзкую жижу, а с неба то и дело начинало падать что-то неопределенное: не дождь, не снег, не туман… В украинском языке есть очень подходящее, неприятное даже на слух слово «мряка», характеризующее такого рода осадки, так вот это было именно оно. — Все ж физика — не основной профиль заведения.
— Если что, сделаем небольшое пожертвование в фонд академии, и на этом вопрос закроется, — показался из кареты Севергин. Я ему наобещал огромные перспективы для исследований на стыке химии и электротехники, отчего ученый был весьма и весьма воодушевлен.
— Экий вы меркантильный, — подначил я химика.
— Просто трезво смотрю на вещи, — не повелся тот. Общение со мной явно дурно влияло на местных, делая из них даже больших материалистов чем я сам.
Впрочем, общение с председателем академии Виллие действительно прошло без особых проблем, и шотландец совершенно не возражал против возможного похищения одного из своих преподавателей, высказав только надежду, что тот не будут забывать академию и иногда будет устраивать тут открытые лекции, рассказывая о своих открытиях. Видимо пример Севергина, чье имя стало за время работы со мной весьма авторитетным в научном сообществе столицы, недвусмысленно говорил о радужных перспективах физика.
Сам Василий Владимирович оказался таким себе невысоким сухоньким мужичком пятидесяти лет, с немного бегающим взглядом безумного профессора, который долго не мог понять, что он него хотят эти люди. Потом, когда ему показали его же письмо, о котором физик видимо уже успел забыть, тот подскочил с места и принялся носиться по кабинету, что-то бурча про отсутствующий интерес и недостаток финансирования. Пришлось встать, поймать ученого, и немного его встряхнуть. Благо в свои не полных четырнадцать, ростом я уже был повыше Петрова.
— Василий Владимирович, — когда в глазах физика вновь появилась осмысленность, я принялся объяснять зачем мы приехали. — Личная лаборатория, неограниченное финансирование, возможность набрать учеников и помощь в публикации работ как в отечественных журналах, так и за рубежом.
— А как же мое преподавание в академии? Я же не могу бросить студентов! — Нахмурился ученый.
— Можете преподавать, но не в ущерб основной деятельности, — великодушно разрешил я, заранее собираясь загрузить физика так, чтобы тот и пискнуть не мог. — Итак, что скажете?
— Я согласен, — кивнул Петров и бросился к столу, как будто прямо сейчас собираясь начать упаковывать вещи для переезда. Пришлось немного попридержать его, сообщив, что для начала нужно подобрать помещение, завезти туда мебель и оборудование, нанять людей, а уж потом можно и самому перемещаться.
 
Электротехническую лабораторию я задумывал давно, понимая, что это будет одним из главнейших научных направлений в девятнадцатом веке. Останавливало меня только то, что никаких прикладных идей насчет того, чтобы можно было бы изобрести вот прямо сейчас и сразу пустить в производство, не было. Либо у меня не хватало знаний, либо предмет был слишком технологически сложен.