Яд в моём сердце (СИ)
Больше не в силах выносить позора, Эла метнулась к лестнице, спустилась на первый этаж и бросилась к выходу. Вадим нагнал её у самых дверей.
— Эл, погоди… я сказать хотел…
Она возмущённо смотрела ему в лицо.
— Значит, вот как ты работаешь, и, по всей видимости, успешно работаешь! Мои ключи тому доказательство. Ты… просто моральный урод, вор! — Губы её дрожали, дыхание сбивалось, но голос был твёрд.
— Тихо-тихо, Эл, не шуми. Эта тётка неадекватная, ты же видела, я не брал ничего. — Вадим попытался обнять её, но Эла отшатнулась.
— А когда мы гуляли, ты тоже промышлял?! Не отпирайся, я же не дура и всё понимаю, — прошептала она с таким надрывом, что Вадим изменился в лице и отвёл взгляд.
— Ну, было пару раз, — с горькой усмешкой сказал он. — Но это так… привычка.
— Привычка? Да как ты можешь?! — Эла покачала головой, припомнив походы в кафе и прочие развлечения. Какой же беспечной она была, ни разу не поинтересовавшись, откуда у парня деньги!
С тихим стоном Эла развернулась к Вадиму спиной и зашагала по улице.
— Да стой ты. Я не специально, — не отставал от неё он. — Люди порой сами виноваты, ротозейничают. Бывает… грех не взять то, что само в руки идёт. Я даже не напрягался.
— Вот ты как рассуждаешь? Где же твоя совесть?!
Вадим подозрительно долго молчал. За это время Эла передумала многое. Она пыталась понять его и оправдать, но больше всего Элу поражала собственная слабость — она боялась разрыва… знала, что вопреки всему будет страдать и ждать случайных встреч. Одна только мысль, что больше никогда не увидит его, приводила в смятение.
— Совесть?! — неожиданно резко отозвался Вадим, отчего по спине у Элы пробежал холодок. — Когда тебя обманом, с малолетства подсаживают на лёгкие деньги, тебе уже не до совести. Экстрим, романтика, азарт… и злость! Иногда мне кажется, что это навсегда, и мне уже не выбраться из этого днища, — последние слова он произнёс приглушённым голосом, потом сокрушённо вздохнул и провёл по лицу ладонями.
Сердце Элы болезненно сжалось, она задохнулась от внезапно нахлынувших чувств: пронзительной нежности и всепоглощающей жалости. И вместе с тем в душе взыграло какое-то странное садистское желание.
— Как ты это делаешь? Я хочу это видеть! — прошептала она, не узнавая свой голос.
— Что?
— Я хочу ЭТО видеть! — с жаром повторила она.
Вадим удивлённо замер.
— А ты не забоишься?
— Нет, я сказала — нет!
Взявшись за руки, они отправились на оживлённый проспект, где Вадим, оставив Элу в сторонке, с лёгкостью иллюзиониста обчистил мужика-толстосума, сорящего деньгами возле ларька с сувенирами, и женщину, засмотревшуюся на витрины магазина. Однако, справедливости ради, вынув кошелёк из её кармана, он подбросил его под ноги ничего не подозревающей дамы.
— Извините, это не вы обронили? — с вежливой улыбкой поинтересовался Вадим.
— Ой, как же так, как же, — засуетилась та, поднимая кошелёк с тротуара и пересчитывая деньги. — Какой хороший юноша, настоящий комсомолец, побольше бы таких…
Эла потрясённо взирала на Вадима. Ей казалось, что она присутствует на спектакле одного актёра. Но тут под громкие овации зрителей на сцену вышел чернявый, хлопнул Вадима по плечу и, нагло ухмыльнувшись, уставился на Элу. Она неуклюже попятилась, споткнулась и понеслась по улице, не разбирая дороги, — жгучие слёзы застилали глаза, а душа разрывалась на части.
— Эл, подожди, всё же было по-честному, ты просила, и я сделал. Так что теперь в позу встаёшь? — на ходу говорил Вадим, пытаясь удержать её и развернуть к себе, но она, отчаянно отбиваясь, продолжала идти вперёд.
— Это было отвратительно. Я больше ничего не хочу о тебе знать. Уходи, исчезни из моей жизни! — повторяла она как сумасшедшая.
Эла бежала без оглядки, не сразу поняв, что Вадим больше не преследует её, однако ещё долго ощущала его пристальный взгляд на своей спине.
***
Сквозь щели кухонной шторы вливался бледный утренний свет. Старенькая люстра с белым стеклянным плафоном тускло светилась под потолком, рисуя на стенах жёлтые разводы электрической лампочки. Ветер завихрялся в форточке, поскрипывая кольцами карниза, раздувал ситцевую ткань занавески. Где-то в углу ныл одинокий комар.
Эла задумчиво молчала. Воспоминания настолько взволновали её, что сердце замирало при каждом вдохе, а пульс ощутимо бился в висках. Дрожащей рукой она потянулась к пачке сигарет и, щёлкнув зажигалкой, жадно затянулась. Лина не сводила с неё сосредоточенного взгляда, так и сидела, облокотившись о стол и подпирая лицо ладонями.
— Вот это да! — изумлённо воскликнула она. — И как у тебя хватило смелости наблюдать всё это?
— Знаю, ты шокирована. Думаю, приятного мало — узнать такое про собственного отца, но… Долгое время я и сама задавалась вопросом: зачем попросила его об этом?! Я не могла понять тех чувств, что взыграли во мне, — нездоровый интерес, страх, пьянящий азарт, ну а когда увидела, насколько он был виртуозен в своём деле, у меня захватило дух. И плевать мне было на несчастных обворованных людей, в тот момент я боялась лишь, что его схватят за руку и неприятная сцена разоблачения повторится. Но больше всего я испугалась себя. Разве такое испытывают примерные девочки, отличницы, спортсменки?! Я должна была презирать его, ненавидеть и осуждать, а вместо этого окончательно пропала. Не помню, как я добралась до дома, очнулась под ледяным душем, посиневшая и продрогшая до костей. А наутро я слегла с температурой и всю неделю провалялась с простудой.
— А он не пытался дозвониться, найти тебя? — В распахнутых глазах Лины дрожали тревожные огоньки.
— Пытался. Сначала сам, потом Виолу подсылал. Как-то вечером мама позвала меня к телефону, и я, услышав её голос, сразу же нажала на рычаг, трубку рядом с аппаратом положила. Днём, когда оставалась дома одна, отключала телефон, подальше от соблазна говорить с ним. Правда, после двух попыток связаться со мной он больше не звонил. Я страдала, маялась, пыталась отвлечься, но мысли о нём всё равно не давали покоя, и я решила во что бы то ни стало избавиться от этого ужасного наваждения. Даже книжку по психологии прочитала. К концу недели я почувствовала себя немного лучше, позвонила Грановскому и пригласила погулять. Родители собирались на дачу, а я, ссылаясь на слабость, на все выходные оставалась дома одна. Маме я, разумеется, ничего не сказала, и как только за родителями закрылась дверь, сразу же стала собираться на свидание. Надела самое лучшее платье, ярко накрасилась, распустила волосы и любовалась собой в зеркале, как вдруг раздался дверной звонок.
Не задумываясь, кто бы это мог быть, я распахнула дверь, да так и ахнула. На пороге, засунув руки в карманы, стоял Вадим и глядел на меня исподлобья. Взгляд такой оценивающий, шальной и совсем не виноватый…
***
июнь 1993 г. Москва
Это было подобно удару молнии — будто по телу прошёл разряд электричества. Элу мгновенно бросило в жар, а сердце, на миг замерев от неожиданности, пустилось в дикий пляс. Она, спохватившись, попыталась захлопнуть дверь, но Вадим оказался быстрее — подставил ногу и, легко отодвинув, вошёл в квартиру.
— Меня ждала? — с дерзкой ухмылкой выдал он.
— Да как ты смеешь?! Убирайся немедленно или я закричу! Родители вернутся с минуты на минуту, и тогда…
— Твои родители уехали на дачу, приедут вечером в воскресенье! — нагло перебил он её.
Элу поражали его самоуверенность и спокойствие, тогда как у самой предательски дрожали коленки.
— Я милицию вызову! — процедила она, сжимая кулаки.
— Валяй. Но сначала нам нужно поговорить! — Вадим прислонился плечом к стене и с интересом огляделся. — Ничё так живёте, — констатировал он всё с той же ухмылкой.
— Пришёл убивать и грабить меня?! Давай, тут есть чем поживиться! Только поторопись, через пять минут я ухожу! — Эла шагнула к зеркалу и нервно пригладила волосы.
— Ну и… Далеко собралась? — подозрительно тихо спросил он, но Эла уловила в голосе парня опасные интонации. Она напряглась, однако вида решила не подавать.