Фабрика счастливых граждан. Как индустрия счастья контролирует нашу жизнь

Измерение счастья позволило экономистам счастья и политическим институтам ввести индивидуальную удовлетворенность жизнью в местный и глобальный политический анализ затрат и выгод, тем самым бросив вызов традиционному экономическому подходу: раньше измерения подсчитывались в денежных единицах, теперь взамен предлагалось измерять в единицах счастья. Лэйард действительно рекомендовал в качестве правильного подхода к оценке политических решений в демократических странах «давать оценку всем возможным политикам с точки зрения счастья, которое они приносят на каждый израсходованный доллар»60. Если принять счастье за показатель выгоды, то существует несколько способов, как оно может быть связано с расходами в глобальном масштабе. Например, это позволяет определить стоимость счастья. Так, эксперты утверждали, что семь миллионов фунтов стерлингов – это та сумма, которая, по мнению британцев, необходима им для счастья61; это позволяет получить информацию об экономической окупаемости затрат, связанных с увеличением или уменьшением счастья. Например, Институт Гэллапа заявил, что несчастье работников обходится экономике США в 500 миллиардов долларов в год62. Кроме того, так можно оценить влияние политики различных стран на счастье их граждан.
Таким образом, освободившись от оценочных суждений и превратившись в объективную величину, способную преодолевать культурные границы и работать в рамках масштабных расчетов затрат и выгод, счастье стало постулироваться как один из главных экономических, политических и моральных компасов в неолиберальных обществах. В этой связи экономисты счастья утверждают, что научные данные уже достаточно убедительны: страны можно непредвзято сравнивать по уровню счастья, поэтому государства и институты обязаны принять его в качестве свободного от оценочных суждений и объективного «аффективного термометра» для измерения экономической выгоды, оценки социального прогресса и руководства для государственной политики63.
  
Техно-счастьекратия
 
Критика не обошла стороной и совокупные показатели счастья. Начнем с того, что некоторые авторы в целом оспаривают существование проверенных и согласованных методов измерения счастья64. В связи с этим даже ОЭСР выпустила ряд рекомендаций для решения этой проблемы, предупреждая, что многие показатели счастья «не обладают последовательностью, необходимой для их использования в качестве основы для международных сравнений»65. Некоторые другие авторы обеспокоены чрезмерной индивидуальной направленностью этих параметров. Несмотря на заявления экономистов счастья, неясно, сопоставимы ли измерения счастья разных людей. Например, как можно быть уверенным, что чьи-то результаты 7 из 10 в опроснике счастья эквивалентны 7 из 10 другого индивида? Откуда нам знать, что 7 баллов, полученные кем-то в Ирландии, выше или ниже, чем 6 или 8, полученные кем-то в Камбодже или Китае? Насколько счастливее человек с 5 баллами, чем человек с 3? Что на самом деле означает шкала счастья в 10 баллов? Другая проблема заключается в том, что эта методология сильно ограничивает диапазон содержательных ответов, которые люди могут дать при оценке собственного счастья. Это важно, поскольку ответы закрытого типа могут не только укреплять очевидную предвзятость исследователей66, но и игнорировать важную информацию для принятия политических решений. Например, недавнее исследование показало, что по сравнению с описаниями жизни, собранными в ходе интервью, количественные самооценки игнорируют важные социальные вопросы, упуская то, как люди оценивают свою жизнь, конкретные и специфические обстоятельства, негативные оценки и смешанные чувства. В связи с этим в заключении исследования отмечается, что «серьезнейшей катастрофой» изучения счастья «было то, что исследователи могут не осознавать, что у людей все может быть плохо»67. Действительно, принятие такого рода количественных, узких показателей счастья для изучения того, что является и не является важным в жизни людей, сопряжено с серьезным риском, что многие важные вопросы не получат достаточного отражения в общественных дебатах, и это несмотря на заявления сторонников счастья о том, что оно является надежной мерой для получения более субъективной информации, которую не учитывают другие показатели.
 
Но методологические проблемы далеко не единственные и даже не самые важные. Немаловажно поставить под сомнение результаты, получаемые от возведения счастья в ранг политического критерия первого порядка. Например, резонно задаться вопросом, положив его в основу: не использует ли политика концепт счастья в качестве дымовой завесы, скрывающей более важные и структурные политические и экономические проблемы. Эти сомнения появились еще в период пребывания у власти премьер-министра Великобритании консерватора Дэвида Кэмерона. В 2010 году, сразу после объявления о самом масштабном сокращении бюджета в истории страны, Кэмерон заявил, что Великобритания должна принять счастье в качестве национального показателя прогресса. Консерватор отложил в сторону экономические проблемы, вместо этого сосредоточившись на продвижении среди населения совершенно новой идеи, что «пришла пора признаться, что в жизни есть нечто большее, чем деньги, и пора сосредоточиться не только на ВВП, но и на ВУБ – всеобщем уровне благополучия». Перемещение фокуса на индивидуальное и всеобщее счастье было совершенно очевидной стратегией с целью отодвинуть на второй план и отвлечь внимание от более объективных и сложных социально-экономических показателей благосостояния и уровня жизни, таких как перераспределение доходов, материальное неравенство, социальная сегрегация, гендерное неравенство, здравоохранение, коррупция и прозрачность, соотношение существующих возможностей по отношению к предполагаемым, социальные пособия или уровень безработицы. Израильтяне, например, любят с гордостью демонстрировать свой очень высокий рейтинг в мировых показателях счастья, как будто эти рейтинги могут скрыть тот факт, что в их стране один из самых высоких уровней неравенства в мире и продолжающаяся оккупация.
Аналогичную озадаченность можно выразить и сегодня, когда страны с массовой нищетой, постоянными нарушениями прав человека, высоким уровнем недоедания, младенческой смертности и самоубийств, такие как Объединенные Арабские Эмираты и Индия, решили использовать показатель счастья для оценки влияния своей национальной политики. В 2014 году премьер-министр и правитель Дубая шейх Мохаммед ибн Рашид Аль Мактум распорядился установить по всему городу сенсорные экраны для получения в режиме реального времени информации об удовлетворенности людей. Заявленная цель – создание «самого счастливого города в мире». За этой мерой в 2016 году последовало объявление о самой масштабной реорганизации правительства за всю сорокачетырехлетнюю историю страны, которая включала, в качестве главной реформы, формирование «Министерства счастья» для создания «общего блага и удовлетворения». В связи с этим новый министр счастья Охуд Аль Руми заявила каналу Си-эн-эн, что роль страны заключается в «создании среды, где люди могут процветать, раскрывать свой потенциал и выбирать быть счастливыми», добавив, что «мы в ОАЭ очень ценим счастье. Я очень счастливый и позитивный человек, и я выбираю быть счастливой каждый день, потому что именно это движет мною, мотивирует меня, придает смысл жизни, поэтому я всегда выбираю видеть стакан наполовину полным». Нечто подобное произошло и в Индии, где мистер Чоухан, любитель йоги и член правящей партии БДП во главе с премьер-министром Нарендра Моди, заявил, что «счастье приходит в жизнь людей не только с материальными благами или развитием, но и путем привнесения позитива в их жизнь».
Но, возможно, одним из важных последствий измерения счастья является то, что это позволяет решать деликатные политические и экономические вопросы, казалось бы, неидеологическим и чисто технократическим способом. Будь то оценка программы вакцинации, школьного образования или изменений в системе налогообложения, общий показатель счастья считается объективным критерием. Например, в отношении налогов Адлер и Селигман утверждают, что счастье может «помочь политикам разработать оптимальные налоговые структуры, которые максимизируют налоговые поступления без снижения благосостояния общества»68. Таким образом, налогообложение должно быть не вопросом политического или общественного мышления, а техническим вопросом о количестве счастья, которое получат люди. Кроме того, эти авторы утверждают, что подобная логика должна применяться как к этическим, так и к политическим вопросам.