Без разборов

Дома Виталий пил чай с родителями. Мать купила торт, и этот день освобождения они отметили в узком семейном кругу. Больше его отмечать было не с кем. Всех самых близких друзей, включая брата, убили за время этой отсидки. А. оставшийся в живых Василевский проявил себя с отрицательной стороны, и с момента ареста подъехал к Виталию в тюрьму только один раз в самом начале, после суда его уже не было слышно ни разу. да и не тот уже был Василевский, чтобы жалеть об утрате такого друга. за эти годы он скололся окончательно и потерял всё, что имел, Включая целый автопарк японских машин, приносящие доход фирмы и всех близких, кроме гражданской жены. даже его верные спортсмены Стоян с Бутом ушли от него, теперь у них уже была своя самостоятельная бригада. Обо всём этом Виталий знал еще в зоне, но обращаться за помощъю к вставшим на ноги спортсменам не хотел. хотя и был благодарен им за помощь семье брата, после его убийства. Просить у кого-то о помощи сам он Не собирался. Если уж не дошёл до этого в зоне, где помощь действительно была ему необходима, то теперь просить у кого-то о чём-то и вовсе глупо. Закачка в лагере была жёсткой. Когда после смерти брата, к нему никто больше не приезжал, кроме родителей, в голодной зоне было тяжело. С чем это было связано никто из заключённых точно не знал. Оптимистично
настроенные шутливые зэки связывали это с началом войны в Чечне, «всё для фронта, всё для победы». А администрация зоны объясняла всё неразберихой в стране и недостаточным финансированием. Но голод был не меньше, чем в блокадном Ленинграде. Там, в войну, хотя бы хлеб давали каждый день, хоть понемногу, но давали. Загнанным же за колючку зэкам хлеб не давали неделями и кормили только единственным. что было на складе, —— сечкой. Утром, в обед и вечером, сваренной на простой воде, даже без соли. Администрация, конечно, пошла на уступки после того, как с голоду начали умирать, и разрешила передачи без ограничений. Некоторым привозили помногу. И он
точно знал, что если бы подошёл к ним, они бы не отказали. Но просить у кого-то необходимые для жизни продукты не стал и тогда, когда умер сосед по бараку. а у самого голова постоянно кружилась с голоду. Теперь
самое тяжёлое уже позади. И хоть на улицу выйти было не в чем, он уже знал, что на ноги встанет, это только вопрос времени.
Первым из-за стола поднялся отец. Он работал по ремонту битых машин и, чтобы встретить сына из зоны,
уехал с работы на весь день.
- Ну всё, я поехал, сказал он, вставая надо машину доделать, а то с утра уже клиент за ней приедет. - Опять ночью будете работать? - спросила мать. - Ну а что делать? развёл руки отец в показал на термос: Налей мне чаю с собой. И бутерброды я возьму вот эти. - Бери-бери, конечно, ответила спешно мать, наливая ему чай в термос и клади сахар. Виталий чувствовал себя неловко, и остаток торта не полез в горло. Из-за него отцу сейчас придётся работать ночью, чтобы в срок закончить машину. Но поделать ничего не мог. Он писал родителям в письме, что доедет до дома сам. Но отец настоял на том, что он его встретит. Если уж он летал встречать Виталия из зоны за пять тысяч километров, то за двести километров он бы и слушать не стал, приехал бы за сыном хоть на велосипеде. - Всё, поехал, - сказал ещё раз отец. беря термос с пакетом и выходя. На кнопку не закрывайтесь, я, может, ночью ещё приеду. Виталий запил чаем застрявший i горле кусок торта и, с трудом проглотив его, тоже встал из-за стола. Выйдя на балкон, он смотрел, как отец садится в машину и уезжает на работу. Пока ни кто из родителей не спросил у него, что он собирается делать и как жить дальше. понимали, что после зоны нужно еще осмотреться. Но сам Виталий понимал, что сидеть на шее зарабатывающих руками родителей долго нельзя. Ну день. Ну два, как будто в гости приехал. Дальше он уже сам себя Уважать перестанет. А потому решил не медлить и сразу Отправиться на поиски Того, остаться у него с прошлых времён.
 
Он зашел в кухню и спросил у матери, которая уже убрала со стола и шила что-то на машинке. - Блин. холодно уже по вечерам, Чё ж мне одеть-то, мам? - Так осень уже конечно, — ответила мать, вставая
и проходя в прихожую, Там она достала с ниши старую отцовскую куртку и протянула её. — На вот. куртку батину пока надень. Потом купим тебе что-нибудь теплое. Виталий, протянувший руку за курткой. вновь ощутил неловкость от этих слов. «Купим тебе что—ни будь тёплое». Прям как в детстве. когда он был не самостоятельным. Но теперь-то“? Тридцать лет уже скоро. Но другого выхода не было, не идти же на улицу и не раздевать же кого-то, как в юности. Он надел куртку и увидел, что рукава оказались короткими, так как его руки были длиннее отцовских. Мать. стоявшая рядом, тоже сразу заметила это и виновато развела руки в стороны. — Ну нет ничего больше. — оправдывающимся голосом сказала она. — Подожди уже. завтра батя должен деньги получить, машину же поехал доделывать. и купим что—нибудь. У Виталия опять всё перевернулось пнугри от этих слов. Сразу возникло желание найти кого-нибудь из
старых должников и забрать у них всё. что можно, даже одежду, если подойдёт по размеру Но выглядеть сейчас на улице идиотом с короткими рукавами не хотелось посмотрев в окно и увидев, что уже начало понемногу смеркаться, он снял куртку. — Попозже пойду, как стемнеет. —- сказал Виталий и прошёл за матерью обратно на кухню. Андрей Зоткин был из лагерных авторитетов. Отсидел за три раза шестнадцать с половиной лет, он зарекомендовал себя как «бродяга». этим словом в зонах. в отличие от воли. назывались люди только из верхушки, откуда уже некоторые становились «ответственными».
«смотрящими». а некоторые и «положенцами». или уже «законниками», Но на воле Зоткин никак не успевал завоевать сильный авторитет и подняться до должного уровня всё потому, что ни разу ещё не пробыл на свободе больше пяти месяцев. И серьёзно к нему в городе относились только те, кто знал его лично или заочно по лагерям. В этот раз он вышел на свободу на два месяца раньше Виталия. с которым ел с одной чашки до
тех пор, пока того не увезли на тюремную больницу. И теперь, проспав в запое день освобождения бывшего семейника, он опохмелился и спросил у приехавшего к нему Игоря Челюсти, с которым раньше сидел в другой зоне:
— Какое число сёдня, Игорь?
— Шестое. — спокойно ответил Челюсть.
— Бля-а-а, сёдня ж Бандера откинулся. Надо было поехать встретить, — Зоткин ударил ладонью по коленке.
— Ну а хули ж ты бухаешь уже третий день? — с упрёком спросил его Челюсть. — Надо было поехать за одно и на зону бы закинули груза, которые Банзай передал.
А чё за Бандера?
— Да не Бандера он, это Андрюха его так назвал в лагере‚ — сказал проснувшийся Юра Ушатый. тоже раньше сидевший с ними в одной зоне.
-Вообще-то он Бондарь, Не знаешь, кто это? -спросил Зоткин. серьёзно посмотрев на Игоря — Не, не в курсе, — покачал головой Челюсть.
- А кто такой?
— Встретимся. узнаешь, кто такой, — ответил Зоткин, встав и подойдя к окну. Он закурил сигарету и, смотря на улицу, задумчиво произнёс: — Говорят, он был киллером в бригаде Ткача. Ткача то помнишь?
— Конечно. помню. — ответил Челюсть и спросил: — А ты сам чё, не знаешь. что ли? Или это слухи только?
— На пустом месте слухи не рождаются. — пожал
плечами Зоткин‚ — Это мне Гриня Махорка сказал,
я ж сначала с ним сидел в одном бараке Он-то с ними в одной бригаде был, зря говорить не будет. Но я сам с Бандерой семь месяцев общается. когда меня на его барак перекинули. он мне так ни разу ничё и не сказал,
С темы съезжает. и всё. —- Ну. значит, есть чё скрывать. — подытожил Челюсть и спросил: — Так мы чё, к себе его подтянем.
— Как бы он нас к себе не подтянул. усмехнулся
Зоткин, вспоминая Бондаря. который был на десять
лет младше, но с которым советоваться не только сам.
но и многие другие. —— Там такая рысь матерая… Да ты