Ранний старт (СИ)

— Земельный участок двенадцать десятин. И это… — Кондрат слегка запинается, тяжело вздыхает и решается сказать, — со старых времён осталось у меня сто двадцать золотых червонцев…
Толпа ахает, комиссия пучит глаза, Яшка восхищённо выдаёт короткое ругательство.
— …так что колхоз будет иметь средства с самого начала. Ссуды когда ещё будут. Вы, товарищи комиссары, разузнайте там, в городе, где можно выгоднее обменять царское золотишко на советские червонцы. А там и счёт в банке заведём.
— Ну, вот, — Кондрат кладёт бумаги на стол ошарашенной комиссии и разводит руками, — вроде пока всё.
В полнейшем молчании селяне смотрят дальше, как подходит мельник, — то же самое, мельница со всем прилагающимся оборудованием и запасами, какая-никакая скотинка, — за ним лошадник Ефим, кинувший в актив будущего колхоза полсотни конских голов, тоже парочку оставивший себе.
— Совсем без лошадей не могу, извините, просто не проживу, — извиняется лошадник перед комиссией. Мельник, долго и тяжко повздыхав, по примеру Кондрата добавляет в кассу сорок червонцев. Уже после Ефима.
Дальше ещё не существующий колхоз обзаводится овечьим поголовьем в полтысячи штук со всеми прилагающимися овчарками, кнутами и ножницами для стригалей. И парой сотен коров и быков от Митрича.
— Мужики! Я вас не заставляю прямо сейчас подходить и записываться в колхоз, — Кондрат останавливает жестом, попытавшегося возразить комиссара. — Подумайте до завтра. А мы сейчас вот что сделаем. Мы первые, записавшиеся, будем считать себя правлением. Завтра все желающие пусть подходят ко мне в дом и подписывают заявление на вступление в колхоз. На имя председателя, которого мы сейчас выберем. Вечером подходите. Днём мне дочка бумажки вручную заготовит. Вам останется только подписать. Не забудьте про имущество, которое передаёте колхозу. Бороны, сеялки, веялки, земельные наделы, тягловый скот.
— А вы, товарищи, можете докладывать, что колхоз «Красные Березняки» создан. Даже если ни один человек больше не придёт, у колхоза уже половина земель и большая часть скота. Не говоря уж о маслобойке и мельнице. Дальше мы сами разберёмся, а понадобится помощь — обратимся.
Комиссия спорить не стала. Переночевала у Кондрата, которого выбрали председателем прямо по дороге к дому его кулацкие единомышленники и пособники. Переночевала и поехала дальше. А к вечеру у дома Кондрата скопилась толпа. В колхоз записались все, кроме двух мужиков, отъехавших из села по какой-то надобности. Если уж такие зажиточные мужики туда вскачь побежали, не иначе, большую выгоду почуяли, — так решили сельчане. Они ж не знали, что сказал тогда Кондрат тем зажиточным мужикам три дня назад.
— Главное что? Ничего не изменится. Как ты, Игнат, командовал своей мельницей, так и будешь командовать. Да, она будет считаться колхозной, и что? Мы в этом колхозе будем править. Захочешь уйти, никто мешать не будет, выплатим тебе стоимость твоего имущества и катись.
— Надуешь, — бурчит мельник.
— Обязательно, — хохочет Кондрат, — а как иначе? Ну, хочешь, не иди в колхоз, за так всё отберут… отберём. Ещё и морду тебе начистить желающие найдутся.
— Ты, Митрич, завфермой станешь. Твои коровки под тобой и останутся. Ты, Ефим, конефермой…
— Своей же… — бурчит Ефим.
— Короче, пойдём в колхоз, останемся при своих, ещё и командовать всеми станем. Всей кумпанией. Не пойдёте, придут Лысковы и пустят по ветру всё ваше добро.
Найдутся дураки, что выберут иное, как не найтись. И много их было по России, дурней-то.
И Яшку Кондрат подговорил самому приехать в Березняки колхоз организовывать.
— Скажи своим друзьям-комиссарам правду. У тебя там де, родичи, ты знаешь, как с ними разговаривать. И с соседями нашими заклятыми селом Озёрным научу, как надо поступить. И будешь ты у своих в большом почёте.
Дом Басимы, наши дни.
— Так вот, сын, — заканчивает рассказ папахен. — Колхоз ещё до войны стал миллионером и проложил в селе первые асфальтовые дороги. Первым в области.
 
— И никого не раскулачили?
— А кого раскулачивать? Колхозников?
Разговор постепенно угасает в бане. Там не до того, батяня с паром так разошёлся, что я не знал, куда деваться. Взрослые в некоторых делах крайне важных моментов не понимают. Степень сопротивления жару от массы тела зависит. Небольшой пацанишка имеет в разы менее выгодное соотношение поверхности тела к его объёму сравнительно с взрослым. Соответственно, тело перегревается намного быстрее, но попробуй, объясни это раздухарившемуся папахену. Так что жался к полу, кое-как помылся и выскочил в предбанник одеваться под весёлые насмешки отца. Дурень ты, папуля. Ты бы ещё в поднятии тяжестей со мной соревноваться предложил.
Сцена 4. Березняки, второй день
Не планировал выходов вовне пару дней. Исходя из того, что мне рассказала Алиса. Без истории её не оставил, запустил через неё в народ эпос про удивительную девочку-монстра Зину. И о том, как ей в зубы попался злодей Бармалей. Расцветил, как мог. Мои друзья сразу бы не признали в нынешней былине мой первый вариант.
Ответно девочка меня не порадовала. За учебный год сдулось моё войско. Осенью так-сяк, их ещё побаивались, зимой начали осторожно задевать, а к лету снова всех загнобили хуже прежнего.
— Кто у наших главным стал? Виталик?
— Нет, Серёжка Филимонов, — вздыхает девочка, заранее соглашаясь с моим неприятием.
— Это какой ещё Филимонов?
— Ну, сын нашего председателя колхоза, — Алиса дальше объясняет, а меня изнутри аж мороз пробирает. Это как? Как такое могло произойти, чтобы главным стал Жлоб? Тот самый Жлоб, у которого я рогатку экспроприировал. Временно. Лютый п…дец! В голове начинают вертеться сплошь нецензурные слова, складываясь в различные конструкции, по большей части неудачные.
Поэтому с утра на радость Басиме занимаюсь хозяйственными работами. Не желаю их видеть, противно даже думать о моём, так лопухнувшемся воинстве. Первым делом обустраиваю своё лежбище, совместное с Алиской укрытие. Она тут же развесила какие-то рюшечки, подстелила на солому покрывальце, стало уютнее, чем дома.
— До первого дождя, Алис…
— Ничо, коврик скатаю, а остальному ничего не будет, — отмахивается девочка.
Басима с пафосом и помпой с утра дарит мне сапёрную лопатку и тем самым делает мой день. Я по-настоящему счастлив. Отбил кромку, теперь натачиваю ржавым напильников и куском наждака. Кроме лопатки приготовила мне мотыжку под рост. Ей уже не так радуюсь, предвидя призыв к трудовым подвигам, но тоже в тему. Моя техническая вооружённость растёт. Пообещала ещё косу под рост изладить, но тут я уже репу чешу. Она что, весь объём сельхозработ на меня скинуть хочет? Впору не папахену ей деньги давать, а совсем наоборот. Ладненько. Зато есть железное основание трясти с Басимы ништяки по любому поводу. Про свои деньги ни слова не скажу, иначе от неё копейки не дождешься. Причем даже через два месяца, когда от пятисот рублей ни крошки не останется.
Я никуда не пошёл, так они вечером сами припёрлись. Мои самые первые новобранцы, светлорусый Петя, который вытянулся и стал заметно выше тёмнорусого Васи, что отстал от друга в росте, но не в силе.
— И как это получилось, что старшим не стал Виталик или Валера, а какой-то хмырь со стороны?
На прямой вопрос Вася отводит глаза, а Петя несёт несусветную хрень.
— Так он ведь это… сын председателя колхоза…
— Ч-е-в-о-о-о! — Так далеко я глаза никогда не выпучивал.
— Да хоть королевич, блядский мусор!!! Он — чужой, он ни разу с центровыми не дрался! — Это лютый треш! Вот это довод! Посреди стихийной детской демократии вдруг расцветает сословный феодализм с наследными принцами.
— Всё, идите нахер! Видеть вас не хочу!
— Ну, Вит-ё-о-о-к…
Начинается нытьё, которое меня парадоксальным образом успокаивает. Или я сам успокаиваюсь.