Ошибка разбойника (СИ)
Теперь же, набравшись терпения, пожилой дворянин старался не мешать размышлениям последнего оставшегося в живых ребёнка, надеясь, что разум и здоровая натура не позволят девушке взрастить в сердце чувства к недостойному человеку.
Инес тем временем задумчиво гладила своего любимца. Серый кот выгибался, мурчал, открывал и вновь прикрывал янтарные глазки, перевернулся на спину, поджав одну и вытянув другую лапу. Неожиданно для отца девушка произнесла:
— Папа, тебе не кажется, что дон Стефано похож на нашего Хумесильо?
Сравнение озадачило пожилого сеньора.
— В чём?
— У Хумесильо мягкие лапки с острыми коготками. Он пригрелся сейчас у меня на коленях, но цапнет, если ему что-нибудь не понравится.
Кот отлично справлялся с обязанностями охотника за мышами, попутно придушивая кротов, землероек, зазевавшихся птиц. Хозяин подозревал, что Хумесильо порой наведывается в курятник. Правда, разбойник не наносил существенного урона и ни разу не попадался, зная — за такие проделки расправа будет безжалостной.
Приглядевшись к собственному коту, идальго слегка усмехнулся — наглая усатая морда действительно оказалась похожей на лицо импозантного кабальеро. Повеселев, сеньор Рамирес шутливо спросил:
— Думаешь, большого котяру, который к нам слишком часто наведывается, тоже стоит погладить и почесать за ухом?
Девушка прыснула.
— Папа, ты никогда не изменяешь себе! — Затем посерьёзнела и произнесла: — Я не раз в нашем саду видела, как Хумесильо охотится за неосторожными птицами. Не хотела бы я оказаться птичкой для дона Стефано.
— Для Хумесильо тоже не стоит.
Идальго почувствовал, как гора спала с его плеч, а дочь тихо спросила:
— Ты неспроста затеял наш разговор. Папа… ты думаешь, дон Стефано надругался над Хилой?
— Ничего не знаю наверняка, но уверен — он отпетый мерзавец! — нечасто отец позволял себя подобную категоричность. — Думаю, как укрыть тебя от него.
— Папа, почему мы должны прятаться? Где? Кабальеро богат и влиятелен, вряд ли не сможет найти меня, если захочет.
— Есть другой путь. Попробую сосватать тебе порядочного человека, который дону Стефано не по зубам, но, прости, о любви в таком браке можно мечтать далеко не сразу. Хотя доверие и уважение…
— Папа, — в голосе девушки послышался мягкий упрёк. — Не ты ли учил меня не сдаваться на милость судьбы? Я не мечтаю о принце, но выходить замуж за крепкую стену, искать тихой гавани… Неужели ты настолько отчаялся?
В глаза идальго вернулся задор.
— Ты способная ученица! Посмотрим, получится ли переупрямить наши ухабы. Ты знаешь, Инес, я люблю тебя и буду любить, что бы с тобой ни случилось. Этого недостаточно, чтобы ты стала счастлива, но, надеюсь, поможет.
— Ты лучший в мире отец!
— Без ложной скромности… — оба расхохотались.
Идальго отправил дочь спать и сам решил как следует выспаться, чтобы новый день встретить без уныния и без страха.
30. Оскорблённая женщина
Вернувшись в Сегилью, дон Стефано подводил итоги своих операций. Учётные записи о незаконных делах он вёл без пропусков, но левой рукой, а имена заменял инициалами. Каждая тетрадь была тонкой, в конце, сведя прибыли и убытки, кабальеро переносил итоги в новую, а законченную сжигал. К сохранности записей разбойник относился чрезвычайно серьёзно. Незаконченную тетрадь держал не в своём замке Соль, а в таверне, принадлежащей его любовнице, где под предлогом свиданий с аппетитной вдовушкой для дона Стефано была отведена не сдаваемая другим постояльцам комната.
Здесь же кабальеро встречался с членами своей банды, которых не хотел видеть в родовом гнезде. Последние месяцы сеньор части своих людей позволил убраться, выплатив отступные, нарушивших приказ кого тайно убили, кого сдали властям. Остались самые опытные и те, кого дон Стефано считал настолько надёжными, насколько это возможно. Некоторых из них кабальеро взял на службу официально охранниками, в их числе своего ближайшего помощника Роберто. Как обычно, главарь следил, чтобы каждый занимающий при нём место повыше был связан роднёй или другой привязанностью, а не только страхом за себя и расчётом на выгоду. В ближайшие планы сеньора входило вовсе прикрыть разбой, предоставив будущему тестю славу человека, способного навести порядок.
Однако дона Стефано захватила мысль получить драгоценную солонку Селлини, которая, будучи подарена герцогу де Медина, помогла бы начать карьеру на королевской службе сразу с высокой должности. Соглядатаи, оставленные в Хетафе, теперь следили не только за Рамиресами, но и за домом дона Хосе. Как следует поразмыслив, кабальеро решил: грабить нынешнего владельца серебряного шедевра слишком опасно, дон Хосе вспомнит интерес, проявленный его гостем. Если прикончить чудище вместе со слугами, то цель грабежа назовёт неизвестный пока покупатель, к тому же убивать дворян дон Стефано решался лишь при крайней необходимости.
Покончив с делами, сеньор дель Соль вновь мыслями обратился к не отпускавшей несколько месяцев страсти. Инес Рамирес стала его наваждением, а благородного идальго Алонсо Рамиреса кабальеро вспоминал едва ли не чаще, чем его красавицу-дочь.
Приходилось признать — по доброй воле девушка не станет любовницей. Отцовское ли причиной тому воспитание или прирождённая, унаследованная опять-таки от отца, гордость, но все испробованные соблазнителем средства потерпели фиаско. Оставалось одно — похищение, которое разрушит доброе имя девицы, но даже в этом случае сеньор полагал — упрямица способна предпочесть его объятиям монастырь. Некоторые знакомые хвастались, что, пережив насилие, женщина быстро смиряется, ей будет довольно небольшой ласки, и она, потеряв честь, постарается смягчить свою участь, примирившись с насильником. Обида, как они говорили, скоро перейдёт в угождение и боязнь потерять любовника.
Кабальеро весьма сомневался, что такой путь приведёт к успеху с благородной женщиной, к тому же вспоминал сумасшествие Хилы. Чем закончится подобный опыт с Инес, дон Стефано не хотел даже воображать. Присмотреть какую-нибудь простолюдинку и попробовать с ней? В другое время дон Стефано мог загореться, а теперь качал ногой и без воодушевления перебирал в памяти служанок, которые могли подойти для соблазнения после насилия, но дело не представлялось ему увлекательным.
Вдруг кабальеро хлопнул себя по лбу от внезапного озарения: Кончита! Дон Стефано камеристку и без насилия до умопомрачения запугал, угрожая ее внебрачному сыну. Кончита и сейчас до дрожи боится любовника своей госпожи, даром что вышколена, как подобает прислуге высокой особы. Насиловать её необходимости нет, но почему бы не приласкать? Дону Стефано страх этой женщины был нужен, чтобы она не смела выйти из его подчинения, но в постели страх мешал получить удовольствие. Красивые ноги, крутые бёдра, упругая грудь — спать с камеристкой лишь ради того, чтобы она продолжала рассказывать о сегильском дворянстве, дон Стефано давно считал расточительством, хотя стал использовать полученные от Кончиты сведения для планирования некоторых операций.
***
Свидание с Кончитой сеньор дель Соль назначил в ближайшее время. Камеристка держалась ещё скованнее, чем раньше — она надеялась, что надоела любовнику герцогини. Кончита привычно начала рассказывать, какие основания имеет очередная сплетня, но мужчина прервал её:
— Позже, — дон Стефано взял камеристку за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.
Сердце женщины ушло в пятки от ужаса, но кабальеро мягко ей улыбнулся. Заплескавшийся в глаза Кончиты страх едва не заставил несчастную потерять сознание, но она смогла устоять на ногах. На миг раздосадованный, дон Стефано решил продолжить свой опыт, наклонился и поцеловал женщину в шею, пощекотав кожу усами. К его удаче, Кончита боялась щекотки, и на её губах поневоле появилась улыбка. «Вот как, — подумал мужчина, — надо с чего-то начать». Он поднял голову и усмехнулся в ответ, стараясь выглядеть расслабленным и добродушным. Подумав, что у сеньора хорошее настроение, Кончита почувствовала облегчение и сразу за ним — новые поцелуи. Кабальеро целовал её осторожно, будь на его месте другой человек, женщина бы подумала — нежно. Вслед за поцелуями она почувствовала поглаживания по щеке, плечам и груди. Сильные пальцы неторопливо расшнуровывали корсет, а губы уверенного в своей власти мужчины так же мягко целовали обнажавшуюся кожу. Раздев Кончиту до пояса, дон Стефано низким, с лёгкой хрипотцой, голосом произнёс: