Ошибка разбойника (СИ)

Сеньорита проснулась, испугалась, чуть было не закричала, но разбойник зажал ей рот, шепнув:
— Не хотите же вы, чтобы в вашей комнате застали мужчину?
Почувствовав, что его жертва замерла, дон Стефано ослабил хватку.
— Кто вы? — тихим дрожащим голосом спросила девушка, тщетно пытаясь в темноте разглядеть незваного гостя.
— Я пришёл поговорить с вами о непорочности, — произнёс дон Стефано.
Занятый тем, как незаметно проникнуть в дом, кабальеро как-то не подумал, с чего начнёт разговор и станет ли вообще разговаривать, а теперь сам удивился нелепости своих слов.
От изумления бывшая пансионерка, кажется, успокоилась, села на постели и вновь вгляделась в гостя. Опытный разбойник держался спиной к окну, поэтому лунный свет не помогал девушке рассмотреть лицо мужчины.
Дон Стефано тем временем приступил к исполнению своего плана. Он быстро протянул руку к лицу девушки и погладил её по щеке. Сеньорита дёрнулась, отстраняясь.
— Прошу вас, меня нельзя трогать!
Подумав, что, может быть, в словах о пользе монастырского воспитания и вправду что-то есть, вслух дон Стефано самым мягким тоном продолжил:
— Не бойтесь меня, сеньорита. Я всего лишь раздумываю, стоит ли отправлять сестру на воспитание в монастырь, и хотел откровенно поговорить с пансионеркой. Вы понимаете, днём подобный случай не представится. Хорошо ли с вами там обращались, каким правилам обучали?
Девица то ли была достаточно наивна, что поверила тайком забравшемуся в её комнату человеку, то ли понадеялась, что не спорить с ним будет лучше, но стала отвечать.
Усыпив её бдительность, кабальеро быстро коснулся рукой девичьей груди. Пансионерка замерла, смолкла, попыталась отбросить мужские пальцы и, защищаясь от прикосновения к груди, пропустила, что вторая рука кабальеро задрала подол её рубашки. Россказни, что воспитанницы монастыря понятия не имеют, где в их телах расположена честь, вполне себе подтвердились. Скорее раздосадованный, чем предвкушающий удовольствие, дон Стефано собирался раздвинуть колени девушки, но сеньорита прижалась спиной к стене, подобрала ноги и пробормотала:
— Так нельзя, вы же не священник.
— А… в монастыре вас ощупывал священник?
— Мой исповедник сказал, что я очень грешна, и поэтому у меня каждый месяц течёт кровь. Он назначил мне епитимью — носить верёвку на голое тело, а потом сам одел на меня подходящий жгут.
— Вы позволили ему одеть вам верёвку на голое тело?
— Нам всегда говорили, что мы должны слушаться исповедников. Я сомневалась, но он спросил, из какой я семьи, — девушка очень смутилась, но почти шёпотом продолжала. — Потом сказал, что раз я бедная сирота, то некому сделать пожертвование монастырю во искупление моих грехов, я не должна сметь спорить с ним.
— Как он это сделал? Как одел на вас эту верёвку?
— Не знаю. Велел мне лечь и закрыть глаза.
— А… потом? — Дон Стефано уже догадался, что исповедник сотворил с пансионеркой, воспользовавшись её бедностью и невежеством.
— Мне было больно… Я не знала, что верёвку надевают так странно.
— Текла кровь?
— Простите, сеньор… — бедная девушка заметно смутилась. — Но раз у вас есть сестра, то вы, наверное, знаете, как её избавлять от грехов.
— Когда это произошло?
— Когда дядя и тётя сказали, что через несколько дней заберут меня, это было… Два месяца назад.
— Кровь больше не шла?
— Нет, сеньор… эти два месяца у меня больше не шла кровь. Наверное, я очистилась от греха, за который мне была назначена епитимья.
Дон Стефано отодвинулся от горе-невесты своего приятеля и прикрыл её одеялом. Больше ему здесь ничего не было нужно. Пора было выбираться, оставив беременную дурочку её судьбе, но кабальеро медлил, хотя не имел никаких резонов задерживаться в этом доме.
Почему-то он вспоминал перегар, которым искатель непорочности дышал ему в лицо на попойке в борделе, и как приятель несколько дней назад представил невесту — зашуганную серую мышку, опекуны который разве что руки не потирали, подыскав бедной родственнице некрасивого, неумного и с не лучшей репутацией, зато состоятельного жениха.
 
Кабальеро пробормотал:
— Совращение чада духовного во время исповеди… Такое случается.
— О чём вы, сеньор?
— Ваш исповедник вам сделал ребёнка.
— Что? Как… как так можно?
— Можете мне не верить.
Девушка — точнее, молодая женщина — всхлипнула и закрыла лицо руками.
Жалость была дону Стефано совершенно несвойственна, но нелепое приключение он завершил лишённым смысла поступком.
— Есть у вас какая-нибудь знакомая, которой вы можете доверять? Если не опекунша, то хотя бы няня или кормилица.
— Кормилица… она и няней была… Сейчас она здесь кухаркой.
— Расскажите ей всё, тайно, конечно. Вот, возьмите… — он положил рядом с будущей матерью несколько золотых. — За эти деньги ваша кухарка отыщет в городе повитуху, а та найдёт способ помочь вам. Прощайте.
— Сеньор, кто вы? За кого мне молиться?
— За себя вам лучше молиться, — проворчал дон Стефано и покинул комнату тем же путём, каким явился.
Больше кабальеро не принимал участия в судьбе монастырской воспитанницы. Он знал, что свадьба состоялась через неделю после его визита к невесте, а потом молодожён выглядел вполне довольным новоиспечённой половиной, которую вскоре увёз в своё поместье. Как жениха удалось провести и появился ли на свет зачатый безбожным обманом ребёнок, дон Стефано не интересовался. Разбойник старался не вспоминать происшествие, решив для себя: девушку, воспитанную в монастыре, он ни при каких обстоятельствах не возьмёт в жёны.
Рядом с цифрой два он написал несколько имён девиц на выданье, которых знал в Сегилье, затем, сильно нажимая на перо, перечеркнул их жирными линиями, и второй листок отправился в камин вслед за первым.
  
4. Камеристка
 
Кабальеро потребовал немного вина в изысканном хрустальном бокале, сделал первый оценивающий глоток и добавил воды. Он предпочитал растягивать всякое удовольствие, сохраняя при этом ясность ума. С полчаса, делая глоток за глотком, дон Стефано перебирал в памяти интрижки, вносившие в его жизнь приятность и разнообразие, но по большей части мимолётные и бесполезные для поиска невесты.
Наконец, осушив бокал, мужчина вывел на очередном листе крупную тройку и, плотоядно ухмыльнувшись, неплохо нарисовал силуэт обнажённого женского тела. Имя её светлости герцогини де Медина он не хотел писать даже на клочке бумаги, предназначенном для камина.
Донья Мария оказалась воистину совершенной любовницей. Золотоволосая, жадная до постельных утех красавица отвергала и порой высмеивала отваживавшихся открыто ухаживать за ней поклонников, чем усыпила подозрительность мужа и высшего общества.
Не повторив ошибок незадачливых искателей благосклонности первой дамы Сегильи, дон Стефано предпочёл рискнуть и повёл себя крайне нахально. На официальном приёме поцеловав точёные пальчики её светлости, кабальеро слегка пожал их и с ловкостью карточного шулера прицепил к роскошному кружевному манжету дамы незаметную на фоне расшитого платья золотую булавку. Прощаясь, он вновь поцеловал и пожал изящную ручку, удостоившись еле заметного ответного движения.
Дальше дорожка казалась проторенной, но осторожный кабальеро опасался ловушки. Он заранее разузнал, когда и по каким делам личная служанка герцогини выходит из дворца, и встретился с ней у портнихи. Лучшей в городе мастерице кабальеро давно платил за комнату для свиданий, предварительно сдав ей этаж в доме, который приобрёл на подставное лицо. Разумеется, любовная встреча со знатными дамами, если и выезжавшими из своих особняков, то в сопровождении охраны, и не расстававшимися с дуэньями и парой служанок, была в мастерской слишком рискованна, но для ведения переговоров с женской прислугой комната с потайной дверью оказалась чрезвычайно удобна. Здесь дон Стефано и встретился с Кончитой — камеристкой её светлости.