Граф в поезде

Вероника не заметила плохо скрываемой угрозы, адресованной никому-то конкретно. Все ее существо было сосредоточено на куске свернутой бумаги, который Монкрифф сунул ей в руку.
Four
Себастьян чаще всего находил ожидание восхитительной формой пытки.
Однако это было до того, как ему пришлось ждать в третьем грузовом вагоне второго класса, гадая, станет ли Вероника Везерсток первой женщиной, в его личной истории, которая откажется от приглашения встретиться с ним.
Его окружение было посвящено не багажу, а грузам и грузам всех мыслимых видов. Медные трубы, прикрепленные к правой стене, блестели в тусклом свете из окна. Напротив них на запертых полках стояли мешки с ячменем и семенами. Ящики с замороженным маслом, были аккуратно сложены рядом с хрупкими коробками из-под фужеров.
Был бы батальон фужеров. В конце концов, их следующей остановкой был Париж.
Когда дальняя дверь открылась, он вздохнул с облегчением и прижался спиной к стене, надеясь, что полки и тени обеспечат ему укрытие.
Вероника вошла и мгновенно повернулась, чтобы запереть дверь от зимнего ветра, прежде чем взглянуть на мрак интерьера. Ее внимание сразу же отвлекла плотно набитая груда потертой мебели. На трехногих столах и корпусах шкафов, стояли стулья с рваной бархатной обивкой, скрепленные кожаными ремнями и цепями.
Поскольку она еще не знала о его присутствии, Себастиан воспользовался возможностью наблюдать за ней в бесхитростный, расслабленный момент. Она осмотрела каждый предмет потрепанной антикварной мебели, снимая персиковые перчатки с каждого пальца.
Почему это действие показалось ему невыносимо эротичным, он не мог сказать.
В этих неотапливаемых грузовых вагонах было чертовски холодно, зачем ей снимать перчатки?
Ох… Ох, черт.
Его очаровали изогнутые кончики пальцев, когда они проверяли текстуры и детали нескольких предметов, в то время как, мысли и ее мнения вырывались из ее горла легкими умозрительными звуками. Бессловесный шепот открытия, удрученный вздох, небольшой вздох от удивления, когда она обнаружила что-то неожиданное.
Он был дураком, предложив им встретиться в таком тесном помещении, хотя и заметил, что это безопаснее, чем где бы то ни было, где есть кровать.
Не то, чтобы ему когда-либо была нужна кровать, чтобы насладиться женщиной. На самом деле подойдет любая поверхность.
Осторожно, почти благоговейно Вероника погладила исцарапанную, шероховатую поверхность стола, ее пальцы находили бороздки и очерчивали их путь до конца. Закрыв глаза, она предалась личному моменту, как будто делилась с письменным столом воспоминанием, из-за которого ее щеки окрасились тремя оттенками персика.
Себастьян флиртовал, ласкал и имел бессчетное количество красивых женщин. В душе он был гедонистом и делал все возможное, чтобы оправдать свою репутацию на каждом шагу. Человек, движимый желанием, потворствуя ему, он поглощал любое удовольствие, которое могло доставить мгновение, растягивая его до последней капли.
В той вакханалии, которая была в его жизни, он не мог припомнить, чтобы когда-либо желал женщину с такой пылкостью.
Действительно, это граничило с насилием.
Не насилие по отношению к ней, а свирепая, примитивная реакция, врезающаяся в его тело с силой боевого молота. Пронзая его злыми копьями похоти, прежде чем высмеять его своим безразличием.
Это не только сильно встревожило его, но и привело в нетипичное недоумение. Несмотря на болезненно пылкую потребность, это не была острая потребность бросить бедра вперед в теплое отверстие с красивым лицом.
Его руки хотели построить для нее что-нибудь. Разбить то, что ее оскорбило, или тирана, которого можно свергнуть от ее имени.
Эти почти студенческие желания и стремления не были частью его намерений по отношению к женщинам с тех пор, как он был четырнадцатилетним парнем, отчаянно нуждающимся в убийстве дракона, чтобы завоевать свою девушку.
Будучи мужчиной, он стал монстром. В ее глазах все еще оставался им.
Движимый усиливающейся любознательностью, он пополз вперед, уже не прячась, но и не привлекая внимания к своему присутствию.
 
Что-то в старом столе настолько привлекло ее внимание, что он подошел достаточно близко, чтобы дотянуться до нее, а она еще не осознала, что она не одна.
Он избрал веселый тон, чтобы не слишком ее напугать.
— Какая милая старая вещь. Мне очень нравился один такой же в моей каюте на «Погребальной панихиде Дьявола».
Вероника повернулась к нему, отдернув руку от поверхности стола, как будто она ее обожгла.
— Как вы сюда попали? — спросила она, задыхаясь.
— Через ту же дверь, что и вы.
— Вы имеете в виду… вы были здесь все это время?— ее крылатые черные брови сошлись нахмуренно. — Вы не показались, когда я зашла.
— Надеюсь, вы сможете простить мое злодеяние, — пробормотал он, думая обо всем многообразии значений, которые могло передать это заявление. — Просто вы ворвались во мрак, похожая на карибский восход солнца, а я был слишком запыхавшись, чтобы поприветствовать тебя.
Ее настороженный взгляд еще не встретился с его взглядом, и он понял, что его флирт скорее раздражает, чем забавляет. Его комплимент не остался совсем не оцененным, отметил он, когда она провела свободной рукой по корсету и внимательно рассмотрела драпировки своей прекрасной юбки, прежде чем одернуть их.
— Чего вы хотите от меня?— спросила она опустив глаза с немалой долей нетерпения. — Из-за вашего сегодняшнего постыдного поведения я хочу остаться рядом с Пенелопой и Адриен, поскольку Артур Веллер сейчас в плохом настроении и, вероятно, выместит это на них.
— Мне сказали, что Веллер находится в вагоне-казино со своей молодой любовницей… женщины Веллера на данный момент в безопасности от его настроения.
— Отлично, — отрезала она, протягивая руку, чтобы оторвать кусочек от края стола, — я не хочу мешать вам ухаживать за дочерью герцогини, поэтому, если вы просто изложите своё дело, я пойду.
Его губы скривились в гримасе при мысли о банальной леди Джессике и ее воинственной матери.
— Это они скорее за мной ухаживают. Я лучше привяжу свою жизнь к кожаной старой свинье.
— Даже с ее чрезмерным приданым? — спросила она, скептически приподняв бровь.
— Вы забываете, миледи, что у меня есть пиратский клад сокровищ, и тратить его не на что, кроме моей собственной прихоти. Мне приданое дебютанта нужно, как озерному краю больше дождя.
— Ой,—она быстро моргнула, — но мне сказали, что ваше имущество и финансы в руинах.
— Послушайте, графиня, вы верите всему, что могут предложить сплетни? Кроме того, зачем восстанавливать несуществующие руины, если я могу потратить свои нечестные доходы на себя, а не на наследство, которое я вряд ли унаследую.
Хотя его ответ, казалось, ее обеспокоил, она все равно отказывалась поднять глаза хотя бы на его галстук.
— Полагаю, ваш ответ по этому поводу не должен меня удивить. Так что, пожалуйста, не могли бы вы рассказать мне, почему вы меня вызвали, и мы оба сможем вернуться к сегодняшним делам.
— Именно по этому поводу я и хотел бы поговорить с вами, — сказал он. — Мне стало любопытно, как именно вы планируете увезти бедную Пенелопу и ее любовника в Америку. А также предложить свою помощь, какой бы она ни была.
— Почему вы бы так поступили? — подозрительно спросила она.
Потому что Артуру Веллеру было опасно переступать дорогу. Потому что совесть, которую, как он думал, он похоронил, шепнула, что ее подорванное доверие к нему было ошибкой, над которой ему нужно поработать, чтобы вновь обрести его. Потому что, что-то в ней преодолело все эгоистические инстинкты, которые он тщательно культивировал десятилетиями. Ничего из этого он не мог сказать вслух.
— Потому что, дорогая миледи, я не могу выполнить свою часть работы, пока не будет выполнена ваша, а нетерпение — главный из множества моих недостатков.
— Я понимаю,— его ответ, казалось, успокоил ее. — Ну, план на самом деле простой. Как только мы прибудем на Лионский вокзал, у меня будет человек, который отвезет нас в своем автобусе в Гавр, где их зарегистрируют на пароход в Америку под псевдонимами.