Владыка (СИ)
На случай прорыва итальянских танкеток к передней линии окопов, у абиссинских солдат имелся запас бутылок с зажигательной смесью. Абиссинские бойцы прошли обкатку танками на учебных полигонах и уже не очень сильно боялись рычащих железных зверей. Для большей уверенности, пехоту поддерживали противотанковые «сталинские» тридцатьсемёрки, которые наводили парагвайские офицеры–артиллеристы. Но главное — в рядах защитников Абиссинии царил боевой дух, ибо они сражались за родину, за свои семьи и дома.
А вот у оккупантов боевой настрой совсем упал, когда стала гореть, в буквальном смысле слова, земля под ногами. На уже проверенных сапёрами дорогах внезапно подрывались целые транспортные колонны. Да и подходы к абиссинским горным крепостям и пехотным линиям обороны оказались плотно заминированными, при этом даже современные миноискатели сапёров не обнаруживали парагвайские мины в деревянных корпусах.
А ещё фашистам начали сильно досаждать тысячи снайперов: парагвайские индейцы и эфиопские аборигены стреляли из засад по движущимся колоннам, не давали житья в открытых полевых лагерях, выбивали офицеров при попытке пехотой атаковать окопы паладинов. При этом заметить фигуры индейцев было чрезвычайно сложно из–за лохматых маскхалатов под цвет местной растительности.
Для снайперов–аборигенов и диверсионных групп придумали маскировку попроще, но не менее эффективную. Выкрасили в защитный цвет хлопковый плащ с капюшоном, и выдали абиссинцам пакетики порошка сухого клея, легко разводившегося порцией воды из фляжки. Воин выбирал позицию для засады, доставал из вещмешка скатанный плащ, смазывал внешнюю поверхность клеящим раствором и посыпал мокрую ткань местным грунтом, песком или каменной пылью, а затем приклеивал сорванные рядом пучки травы или листья. Чтобы плащ меньше шуршал при движениях, маскировочные слои наносились полосами. Недостатком «плаща–невидимки» являлась нестойкость клея к воде, но это же позволяло использовать маскхалат многократно, постирав ткань в ручье. А сильные дожди не так уж часто выпадали в Абиссинии, и после ливня можно было просто вывалить плащ в местной грязи, тоже получалась временная маскировка.
На путях снабжения в тылу итальянской армии развернулась настоящая партизанская война. Диверсанты минировали дороги, расстреливали из засады транспортные колонны, по ночам подкрадывались к военным лагерям и обстреливали итальянцев из снайперских винтовок и малошумных механических гранатомётов, от мин которых не спрятаться даже в окопе.
Обычно ночные атаки поддерживались с воздуха парочкой автожиров. Они шумом винтов и пулемётной стрельбой скрывали хлопки железных струн гранатомётов, да и осветительными ракетами отлично подсвечивали цель. От пуль, гранат и пороховых ракет больше всего доставалось автотранспорту. Танкетки и броневики тоже не выживали под пулями противотанковых ружей воздушных охотников, даже если итальянцы пытались спрятать машины в заглублённых позициях. Попытки же отбиться от ночных охотников огнём пулемётов и светом прожекторов быстро пресекались снайперской стрельбой диверсантов. Все действия боевых групп парагвайские командиры координировали по рациям, а с автожирами, наводя их на цель, ещё и перемигивались светом фонариков.
Итальянцы пробовали устраивать погоню за диверсантами и делать на тропах минные ловушки, но натасканные собаки предупреждали казаков о вражеских тротиловых закладках, а выставленные за отходящим отрядом партизан пехотные мины и снайперское прикрытие быстро остужали пыл преследователей.
На некоторое время линия фронта стабилизировалась: итальянцы не могли прорваться вглубь Абиссинии, а окопавшиеся паладины ограничивались диверсионными вылазками. Однако тут проявили себя войска императора и местных феодалов: двести тысяч профессиональных солдат, наконец–то, занялись привычным делом — набегами на соседние территории.
Хайле Селассие и верная ему компания совершали стремительные рейды в земли Итальянского Сомали и Эритреи. Солдаты грабили приграничные районы и уводили с собой жителей окрестных селений. Рейды с каждым днём становились всё глубже, аппетиты феодалов всё больше — абиссинские войска гребли чужую вотчину подчистую, оставляя за собой разрушенные посёлки и выжженные поля.
Защитить более чем тысячекилометровую государственную границу итальянские колонизаторы не имели никакой возможности, партизаны–разбойники обходили северный и южный участки абиссино–итальянских фронтов и внезапно вторгались на незащищённые территории. Прибыльная война очень вдохновляла феодалов–разбойников, их стремительные конные полки бросались на незащищённые тылы врага с большим энтузиазмом. Пехотные части тоже налетали на чужие районы полчищами саранчи, ведь, в отличие от цивилизованных армий, ордам дикарей не требовались проезжие дороги.
А однажды абиссинская императорская пехота проявила столь неожиданную прыть, что это стоило итальянскому маршалу де Боно его поста командующего Северным фронтом. Разодетые в парадную форму гвардейцы Хайле Селассие провели психическую атаку на фашистов–чернорубашечников Бенито Муссолини, удерживающих плацдарм вдоль берега реки Мариба.
Ранним утром, когда солнце только взошло из–за гряды холмов, штормовым громом раздались залпы абиссинских пушек. Артиллерия паладинов принялась рьяно разносить позиции артдивизиона итальянцев, при этом, что удивительно, не кинув в сторону окопов пехоты ни единого снаряда. Затем, с обрамляющей реку возвышенности, поползла вниз на позиции итальянской пехоты широкая полоса сизого смрадного дыма. За полосой дыма появились стройные ряды императорской гвардии в парадных мундирах. Солдаты старались держать линию и маршировали под барабанный бой. Начищенные до блеска штыки грозно сверкали в лучах восходящего солнца.
Однако итальянцев напугали не ровные ряды императорской гвардии, и не зловеще сверкающие штыки, а страшные нечеловеческие морды абиссинской пехоты — солдаты маршировали в противогазах. И особенно напрягало фашистов, что у итальянских оккупационных войск свои противогазы остались на тыловых складах, ведь боезапас химических снарядов так и не был отправлен на передний край фронта, а у черномазых аборигенов боевых газов не должно бы быть в принципе. Хотя офицерам, разглядывающим через окуляры биноклей страшные абиссинские морды в старых немецких противогазах, пришла логичная мысль, что Гитлер мог не одни только пулемёты и винтовки поставить Хайле Селассие. Подобные же думки появились и у рядовых фашистов, уж больно смело вышагивали вражьи гвардейцы, совершенно не опасаясь поджидающих вдоль берега реки пулемётных гнёзд.
Запашок у гонимого лёгким ветерком дыма был отвратный, но никто не собирался особо принюхиваться — солдаты зажимали платками носы и, выпрыгивая из окопов, бежали к ленте реки. На узком временном мосту возникла давка, ибо на этом берегу не было желающих узнать, что же за тип отравляющего газа применили аборигены.
Внезапно с ужасным грохотом налетела эскадрилья автожиров, и очередями пороховых ракет перемолола настил моста, вместе с копошащейся на досках живностью превратив всё в древесно–мясной фарш.
Элитные фашистские части разом превратились в дикое испуганное стадо, никто и не думал отстреливаться от налетевших смертоносных стрекоз или неумолимо накатывающего парадного строя имперских гвардейцев — все старались побыстрее убежать от наползающего смрадного сизого дыма. Танкетки, машины, пушки, пулемёты — остались валяться на страшном берегу, а фашисты, толкаясь и визжа, лавиной перепуганных чёрных тараканов устремились вплавь к спасительному другому берегу.
И вся эта картина панического бегства элитных фашистских частей снималась на киноплёнку с дирижабля, зависшего над местом позора итальянской армии. А с холмов наблюдали за разгромом войска оккупантов иностранные журналисты. Их роль — засвидетельствовать на заседании Лиги Наций, что абиссинцы ничего особо жуткого, кроме сухих лепёшек коровьего помёта, в топку паро–дымовых котлов не подбрасывали. Правда, оставался неразгаданным остальной ингредиент дымовой завесы, не позволяющий ей рассеиваться и подниматься вверх, но секретом этого гравитационного фокуса Сын Ведьмы, напряжённо следящий за полем боя, делиться не собирался.