Проклятие рода

- Ну что ж… - раздался тонкий голос францисканца, - можно приступать! Давайте ее сразу туда. – И он показал рукой в сторону, где полыхала жаровня. Стражники подхватили едва державшуюся на ногах девушку и потащили ее в глубину помещения. Навстречу ей шагнул человек, которого она даже сначала и не заметила из-за его темных одежд, сделавших его неприметным на фоне черных стен. Увидев его лицо, Улла все поняла – это был палач!
- Приступайте! – Вновь прозвучал фальцет монаха. Она обернулась и увидела, что оба судьи уселись за стол, и к ним присоединился тот самый высокорослый детина, что вчера все записывал на процессе. Туповатый на вид парень ловко разложил все свои бумаги и письменные принадлежности, и теперь с вожделением и усмешкой поглядывал на несчастную. Преподобный Хемминг сидел с безразличным видом, а лицо францисканца исказила недобрая улыбка и его глаза загорелись адским пламенем. – Я же сказал: Приступайте! – Повторил он приказание палачу.
Тот приблизился к девушке, которую продолжали крепко держать за руки два стражника, и одним ловким движением небольшого ножа, в одно мгновение разрезал на ней все платье, и тут же сорвал его с нее. Впервые, за всю свою жизнь, Улла осталась абсолютно обнаженной сразу перед несколькими мужчинами. Ее захлестнул стыд, ей показалось, что она покраснела сейчас вся от макушки до пяток, что она вот-вот провалиться сквозь землю… Она видела, как они пожирали глазами ее наготу, как осклабился в скверной усмешке этот долговязый секретарь… но впереди было еще худшее…
Палач подал знак стражникам, и те, подхватив, готовую лишиться чувств девушку, подняли и швырнули спиной на специально приспособленную широкую доску. Палач, не мешкая, развел сначала ее ноги в стороны и крепко прихватил щиколотки кожаными ремнями, затем тоже самое проделал с ее руками, привязав к доске запястья. Теперь она совершенно обнаженная была, как бы распята перед ними. Ужас, оскорбление, стыд, унижение все обрушилось сразу на несчастную, и, казалось, придало ей сил… но палач знал свое дело и ремни впились в тело, не позволяя даже шевельнуться.
- Осмотрите ее! – Откуда-то издалека донесся детский голос францисканца. Палач послушно взял заготовленный заранее факел, сунул его в жаровню, и вспыхнувшее пламя озарило помещение. От яркого света, Улла зажмурила глаза.
- Боже! – Ей хотелось кричать, но голос пропал. Она силилась что-то произнести, но ее челюсти оказались сжаты неведомой силой, а язык прилип к гортани. – Что они делают!
Сквозь опущенные ресницы она видела, как палач склонился над ней и стал внимательно и бесцеремонно осматривать все ее тело. Это было так унизительно, что девушка изо всех сил зажмурила глаза, и даже не видела и не чувствовала, как палач взял бритву и сбрил ей волосы «даже и на таких местах, которые не могут быть произнесены пред целомудренными ушами, и рассмотрел все тщательно» - секретарь Йоран записал в протокол под диктовку францисканца.
- Ну что там? – спросил палача отец Герман, когда тот распрямился, завершив унизительную процедуру.
- Есть несколько родимых пятен. – Раздался грубый голос. – На левой груди, в двух пальцах от соска, на правом плече, снаружи бедра, а также чуть выше колена и еще одна в промежности с левой стороны.
- Хорошо! – Удовлетворительно кивнул монах. – Испробуем их чуть позднее. А сейчас поднимите ее, я буду задавать вопросы.
Палач посторонился, стражники с трудом подняли тяжелую доску с распятой на ней девушкой и поставили на пол почти вертикально.
- Веришь ли ты, что существуют ведьмы? Отвечай да или нет!
- Я не знаю… - едва слышно прошептала девушка.
- Ответ отрицательный! – Францисканец переглянулся с преподобным Хеммингом и после сверкнул взглядом на ожидавшего Йорана. – Ответ: нет! – Секретарь быстро внес его в протокол. Хемминг все понял, согласно «Молоту вельм» если подозреваемая отвечала на этот вопрос отрицательно, то это уже высшая ересь, и она должна быть осуждена.
- Как давно ты находишься под властью колдовства?
 
- Что тебя к этому побудило?
- Под какой личиной впервые к тебе явился дьявол?
- О чем он с тобой говорил? Что делал?
- Что он от тебя требовал и почему ты согласилась?
Вопросы сыпались как сухой окаменевший горох из прохудившегося мешка. Ответ был один:
- Я не знаю!
- Достаточно! Она упорствует! – Возбуждение францисканца достигло своего предела. – Переходи к испытанию иглой! – Визгливо приказал он палачу. Тот кивнул головой, отошел в сторону, и, позвякивая, стал копошиться в своих инструментах, подбирая нужный ему предмет.
Улла постепенно приходила в себя, немного оправившись от того, что с ней сделали. Она вдруг почувствовала вновь этот тяжелый стоячий душный воздух застенка и поняла, что это не отбросы, как ей почудилось в начале, это запахи человеческих страданий, крови, слез, пота, испражнений жертв, которых мучили здесь до нее.
Она с ужасом смотрела, как палач повернулся к ней и в отблеске факела, который он воткнул в стену напротив, сверкнуло что-то тонкое и длинное в его руке.
- Откуда начинать? – Прозвучал его хриплый голос.
- Сверху! Ты сказал, что там есть что-то на плече. Вот и попробуй!
Особо не примеряясь, палач вонзил иглу с маху в ее плечо. Боль молнией пронзила тело, и она закричала не в силах терпеть. Францисканец улыбался.
- Попробуй следующую точку!
Палач выдернул иглу из плеча девушки, отчего она тут же потеряла сознание. Он стал примеряться к новому уколу, но в этот момент дверь в застенок распахнулась, и вошел отец Мартин.
- Остановить пытку! – громовым голосом произнес доминиканец. Палач оглянулся и нехотя опустил руку со своим страшным орудием.
- По какому праву вы мешаете правосудию! – Вскрик францисканца напоминал визг свиньи.
- Вместо правосудия вы совершаете сейчас преступление! Вы подвергли пытке невинную женщину, которую оклеветали самым преступным образом, лишь из соображений личной корысти, не имеющей отношения ни к колдовству, ни к ереси. Ваш секретарь, преподобный Хемминг, - отец Мартин ткнул пальцем в Йорана, сразу сжавшегося в комок, несмотря на свой рост, - соучастник этого преступления. Им написан донос под диктовку этой безумной от жадности старухи Барбро – сестры покойного Нильссона. – Настоятель церкви не понимал, что происходит и переводил беспокойный взгляд то на своего секретаря, то на доминиканца, то на отца Германа.
- Невиновных не бывает! – Снова взвизгнул францисканец. – Она ведьма, и в этом созналась!
Отец Мартин рассвирепел:
- Если я сейчас тебя, брат мой во Христе, отдам в руки палачу, то ты у меня сознаешься в том, что в твоей рясе сейчас находится сам Асмодей, что каждый четверг ты собираешь ведьм на шабаш, и предпочитаешь их выбирать из наиболее набожных монахинь, совокупляясь с ними, и после заставляешь их похищать новорожденных младенцев для того, чтобы из их крови приготовить колдовское зелье! А, кстати, - доминиканец обернулся к Хеммингу, - преподобный, вы забрали из ларя несчастной девушки деньги, что по завещанию купца Нильссона, должны были отойти вашей церкви?
- Какие деньги? – В конец растерялся настоятель. – Деньги? Там не было никаких денег! А что в завещании сказано: деньги?
- Да! Я же передал вчера это завещание! Или вы так торопились, что не успели даже заглянуть в него? – хмыкнул отец Мартин.
- Чертова старуха… - подумал про себя Хемминг, опускаясь на стул, - она и меня обвела вокруг пальца… она обыскала сундук раньше…
- Какие доказательства, что это клевета? – Францисканец не унимался, хотя последняя гневная тирада отца Мартина произвела на него впечатление.
- Живой свидетель! Который сейчас сидит в церкви и готов под присягой подтвердить все то, что я сейчас произнес. – Доминиканец предусмотрительно оставил Андерса наверху в зале, и попросил его сесть за колонну, дабы никто его не заметил и не попытался выгнать из церкви.
В дверь влетел Гилберт, за ним спешил, бряцая оружием, Томас.