Проклятие рода

 Ему было жаль бедного молодого клирика из Арбю, он видел искренность его любви, приведшей к столь опрометчивому поступку, понимал и разделял его горе, тем более, что ущерб церкви был возмещен, однако, спасая репутацию Святого престола, действительно следовало отпустить Веттермана, скажем, на учебу, в один из немецких университетов. И это было лучшим из решений, что подсказывала ему ранняя мудрость. Кардинал выслушал Иоганна с серьезным лицом, но вид его не был суров. Он наклонился к священнику и сказал:
- Ты, брат мой, конечно, согрешил, и согрешил не единожды. И против заповеди не прелюбодействовать и против своего обета. Но я тебя понимаю и могу сказать лишь одно – против любви ничего не может человек! Будем считать то, что ты впал в искушение, уроком, который поможет тебе в будущем понять и снисходительно выслушать другого, того, кто придет к тебе с покаянием в грехах. Да хранит тебя Бог, брат. Да будет добродетель страданий нашего Господа Иисуса Христа, Блаженной и Вечной Девы Марии и всех святых, добродетель твоего ордена Св. Августина и бремя его, смиренность твоей исповеди, сокрушение твоего сердца, то покаяние, что возложил ты сам на себя, те добрые дела, которые ты совершил и совершишь ради любви нашего Господа Иисуса Христа, да будет все это даровано тебе для прощения твоих грехов, для возрастания в добродетели и благодати и для обретения вечной жизни. Аминь. Поезжай в германские университеты. – И добавил, немного подумав. - Если хочешь, я дам тебе рекомендательное письмо к архиепископу Майнцкому Альбрехту. – Тонкая рука с сияющим перстнем – знаком кардинальской власти поднялась и благословила.
 Началось победное шествие Реформации по Европе. Антипапские учения суровых вождей протестантов отвоевывали у Рима сотни тысяч верующих. Иоганна Веттермана, уже вдохнувшего свежего воздуха гуманизма великого Эразма Роттердамского, тянуло с непреодолимой силой увидеть, услышать знаменитых проповедников, ставшим таковыми в мгновение ока, погрузиться с головой в ожесточенные споры католиков и последователей нового религиозно-богословского течения, и сделать свой выбор.
 Ганзейский корабль увозил его прочь из Швеции. Берега и проливы уже затягивало льдом, они забирали мористее, подальше от берега, где лохмотья темно-серых туч сливались с такими же рваными гребнями волн, чтобы корабль, поддаваясь воли стихии, оставался в руках человека, побеждающего своей волей, мастерством и выучкой команды всю мощь природы. Истерзанный штормами убийственной осенней качки через несколько дней священник сошел на твердую землю Померании. От Штеттина до Виттенберга было добрых пятьдесят миль. Красноватые дома с фахверком, мощеные плитами улицы маленьких и больших городов сменялись серыми слякотными дорогами, ведущими через поля с остатками репы, грушевые сады переходили в коричневые сосновые леса, которые в свою очередь уступали место благородным буковым рощам на границах Саксонии. Начинались знакомые Иоганну с детства места. Здесь он вырос, здесь лишился родителей во время одной из бесконечных эпидемий чумы, Божьим гневом каравших Европу. По причине сиротства попал в августинский приют в Альтенбурге, где и остался, приняв постриг. От Виттенберга до Альтенбурга было совсем ничего, и Иоганн предполагал, что найдет время навестить родную обитель. Но главной целью был все-таки Виттенберг. Письмо папского нунция кардинала Арчимбольди открывало перед Веттерманом все шлагбаумы, и он беспрепятственно достиг крошечного городка, которому суждено было войти в новую историю христианского мира наравне с Вифлеемом, Назаретом, Иерусалимом, Константинополем и даже Римом.
Теперь Иоганн внимал самому Лютеру, а с ним Буцеру, Меланхтону, Бугенхагену и другим проповедникам Реформации. Они вышли из одних монашеских орденов, (Иоганн, как и Лютер, принадлежал к августинцам), были почти ровесниками Веттерману, и это еще более объединяло его с ними. Но реформаторы осмелились бросить вызов самому могущественному человеку на земле, римскому понтифику, тому, кто провозглашал себя уже несколько веков преемником самого Св. Петра. Может ли человек признать себя равным Апостолу? Нет! Одни из них метали громы и молнии со скрипучих кафедр, доктор Лютер и вовсе не стыдился употреблять крепкие выражения в адрес папской курии, голоса других звучали устало и монотонно, но все они подкупали искренностью и убедительностью своих упрямых и едких доводов. В знаменитой Лейпцигской дискуссии Лютера с Иоганном Экком, бывшим другом доктора, а ныне его ярым оппонентом, Веттерман встал полностью на сторону реформатора. Он с замирающим сердцем слушал голос этого воистину великого богослова:
 
- Священники не являются посредниками между Богом и человеком, они лишь направляют паству и являются примером истинных христиан. Человек спасает свою душу не через Церковь, а через веру. Нет никакого догмата божественности личности папы, ибо папству лишь четыре сотни лет, а Бог вечен. Посмотрите на других христиан – греков и московитов, они прекрасно обходятся без всяких пап. Человеческая душа достигает праведности лишь Милостью Божией, но сама не может этого добиться, ибо человек грешен изначально!
Не смотря на всю самоуверенность Экка, его находчивость и внешнее спокойствие, на те ловушки, что он искусно расставлял для Лютера, несмотря на то, что присутствовавшие профессора теологии присудили победу ему, а не мятежному виттенбергскому оратору, для Веттермана это уже ничего не значило. Его выбор был сделан.
Рим, в лице того же верховного судьи Иеронима Гинуччи окончательно объявил Лютера еретиком, что уже серьезно попахивало славным аутодафе, но в дело вмешались германские князья, взявшие вождя протестантов под свою защиту.
Сказать по правде, не во всем Иоганн был согласен с Лютером. Его смущала непримиримость отца Реформации в отношении не способности человека даже стремиться уподобиться Христу из-за того, что душа и воля порабощены вечной греховностью.
- А как же извечное стремление человека к Богу в надежде на Его безграничную милость? Ведь это подтверждает само стремление, а значит и свободу его собственной воли, даже если она и находилась под бременем греха! Ведь успех заключается в нравственном подражании, уподоблении Спасителю, а чтение Священного писания, (которое, конечно здесь абсолютно прав доктор Лютер, должно быть доступно каждому христианину, переведено на его собственный язык с латыни, понятный до этого лишь им - посвященным), чтение этой великой книги даст новые мотивы для любви к Господу нашему и к ближним. – Размышлял Веттерман, взобравшись на чердак университета, ставший его излюбленным местом времяпровождения между лекциями, проповедями и бурными университетскими дебатами. Здесь было тепло и уютно, внизу шумел уже утихающий после трудового дня город, абсолютно не мешавший Иоганну переварить то, что он увидел, услышал, прочитал за день. Это была тихая пристань, где можно было привести в порядок растрепанные мысли, оставив на самое сладкое, перед проваливанием в сон, краткое, но обязательно ежедневное, как вечерняя молитва, воспоминание о любимой женщине. Перед молитвой или после? Или, как две молитвы? Когда, в какой момент наши воспоминания сливаются с нашими мечтаниями и молитвами, воплощаясь потом в сновидения? При всей кипучей шумной университетской жизни Иоганн ни на один день не забывал о своем покаянии, ради которого он покидал бурные дебаты и устремлялся в тишину храмов – утреня, великое славословие, служба первого часа, третьего и шестого, затем девятого, за ними вечерня. И та самая заветная (или две?) молитва на ночь…
Несколько лет, проведенных в Германии, сделали из Веттермана убежденного сторонника нового христианства. Иоганн не превратился в фанатичного последователя Лютера или Меланхтона, (последний защищал волю человека, его понимание веры было близко к гуманизму великого Эразмуса, что полностью разделялось и Иоганном), но отрицание присутствия Христа в таинстве Евхаристии , не находило понимания у Веттермана. Он внешне соглашался и даже одобрял нововведения в вопросах догматики, но был уверен в правильности вечного стремления человека к Богу, к доброте, к совести, к надежде на Его ответную милость, к любви...