Мотылек (СИ)

   — Я буду ждать, — долетел его тихий шёпот, и отчим скрылся среди заснеженных деревьев сада, оставляя меня одну.
   Аббатиса и Эмили отыскали несколько минут спустя. Я услышала их голоса, повелевавшие мне откликнуться, а когда отозвалась, они поспешили к сараю.
   — Дитя, отчего ты стоишь здесь? Церемония вот-вот начнётся, поспешим.
   Аббатиса потянула меня за руку к часовне, а послушница последовала за нами.
   Мы зашли с другого входа через низкую дверь, прошли по коридору в маленькую комнату, где дожидались две монахини. Издали до нас доносились приглушённые песнопения.
   — Подготовьте их как должно, — велела аббатиса и покинула нас.
   Монахини сняли наши платья, обмыли тела прохладной водой и смазали душистыми маслами. Распустили и расчесали волосы и обрядили нас в просторные белые рубашки на голое тело с широким вырезом на груди, а напоследок напоили странным отваром с очень неприятным и резким запахом.
   Ступая босиком по холодному полу, мы пошли следом за вернувшейся настоятельницей. Эмили прихрамывала рядом, взяв меня за руку. У девушки от рождения одна нога была короче другой, и кости странно выпирали, послушница часто мучилась от болей. Она считала, что все её несчастья из-за этого уродства. Шею и щёку Эмили пересекал длинный шрам, который она получила давно, когда пыталась помочь отцу в кузнице, но случайно подвернула больную ногу, споткнулась и рассекла кожу о торчащий из стены железный крюк. Она рассказывала, что в миру её не ожидает ничего хорошего, и монастырь для неё единственный выход.
   Аббатиса подвела нас к ещё одной двери, за которой находился просторный зал старой часовни. Удивительно, что церемония пострига проходила именно здесь. За все время моего пребывания в монастыре её ни разу не открывали, сестры молились внутри главного храма.
   Я думала, что сейчас мы войдём в залу и присоединимся к молящимся, но аббатиса вдруг толкнула неприметную дверцу по правую руку и завела нас с Эмили в крохотную каморку.
   — Проверяйте, сестра Азалия.
   Я посмотрела на старую монахиню, которая пошаркала к дубовой скамье и трясущейся рукой указала Эмили на неё. Послушница легла на спину, и монахиня велела ей раздвинуть ноги. Я равнодушно наблюдала за тем, как девушка шумно дышит и сжимает зубы, стараясь подавить неприятные ощущения от этого унизительного осмотра.
   Когда послушница поднялась, я заняла её место. Мне не было неприятно, как бедняжке Эмили, поскольку по-прежнему ничего не чувствовала. Монахиня приступила к осмотру, потом сдавленно промычала что-то и торопливо поковыляла к двери.
   Минуту спустя в каморку ворвалась аббатиса, стремительно приблизилась к скамье и за руку сдёрнула меня на пол.
   — Ты обманула нас? Отвечай! Ты не девственна?
   — Да.
   — Как ты посмела? Предавалась разврату, но выдавала себя за невинную, непорочную деву? Орден рассчитывал на тебя, а покровители ожидают твоего появления! Ты предала своих сестёр! Нечистая!
   Она резко оттолкнула меня, и я растянулась на полу.
   — Сестра Азалия, мы прогоним распутницу прочь. Орден отрекается от неё, опекунов у неё более нет, и никто не даст отныне покровительство и защиту. Все имущество и приданое отходит монастырю, а нам следует заклеймить блудницу. Если ей доведётся выйти замуж, пусть знает супруг, с кем имеет дело. Это послужит наукой всем лживым нечестивицам, обманувшим доверие сестёр и презревшим законы ордена.
   Аббатиса схватила меня за волосы, запрокинула вверх голову и сорвала рубашку вниз, до самой талии.
   — Несите клеймо, сестра.
   Старая монахиня пошаркала в угол каморки, откуда послышался звон железа. Краем глаза я заметила, как она опустила длинную кочергу в горшок с тлеющими углями. Аббатиса заставила меня встать на колени и держала за волосы. Я явственно ощущала исходившие от неё волны ярости.
   Сестра Азалия поднесла раскалённое клеймо, и настоятельница лично прижала круглый наконечник к моей коже между обеими грудями. В воздухе запахло палёным, но я даже не вскрикнула. Эмили закрыла рот руками, в ужасе глядя на эту средневековую пытку. Старая монахиня перекрестилась, видя, что я никак не реагирую, а на лице аббатисы промелькнуло испуганное выражение, рука её дрогнула и она выронила клеймо.
 
   — Гоните её прочь! Немедленно! Она не человек вовсе, ей не будет очищения от светлого огня.
   Аббатиса развернулась и, схватив Эмили за руку, быстро покинула комнату. Сестра Азалия, не переставая креститься, кивнула в сторону двери, приказывая идти прочь. Я попыталась подняться, но запуталась в упавшей к ногам рубашке, и пришлось натянуть её на плечи. Медленно встала и последовала за выскользнувшей из каморки монахиней. Она торопливо шагала впереди и быстро подвела к воротам. Отворив тяжёлую калитку, монахиня снова перекрестилась, глядя, как я медленно выхожу наружу. Позади послышался глухой стук и лязг тяжёлого замка.
   Я собрала ткань на груди, удерживая рубашку на плечах, и пошла по узкой дороге, ступая босыми ногами по утоптанному снегу. У меня все сильнее кружилась голова, кусты и деревья по краям дорожки раскачивались из стороны в сторону, но я шла, повинуясь отданному приказу.
   До слуха долетел стук копыт и негромкое фырканье. На тропинку из-за поворота выехала вороная лошадь, и наездник в чёрном плаще торопливо спрыгнул на землю. Я хотела обогнуть неожиданно возникшую преграду, когда всадник поймал за руку, разворачивая лицом к себе. Граф скинул с головы капюшон, а я старалась вырвать ладонь, чтобы продолжить путь, хотя небо и земля перед глазами пытались поменяться местами.
   Невзирая на сопротивление, отчим притянул к себе и завернул с головы до ног в длинный большой плащ, подбитый мехом. Бережно подняв меня на руки, он усадил в седло и сам запрыгнул следом. Меня качнуло в сторону, но Джаральд успел подхватить и крепко прижал к своей груди. Я ощущала себя как в коконе, лицо было полностью закрыто, и только для носа оставалось небольшое пространство, чтобы дышать. Граф пришпорил коня, устремляясь вниз по тропинке, а меня продолжало покачивать в волнах тумана между реальностью и забытьём.
   — Вот горячая вода, господин. Чем ещё можем вам услуживать? — подобострастный голос звучал негромко, но именно он привёл меня в чувство.
   — Уходите, вы мне не понадобитесь.
   Голоса стихли, послышался стук двери, и я ощутила прикосновение чьих-то рук. Меня бережно приподняли, осторожно поддерживая под спину. С тела сняли плотный плащ и потихоньку стянули через голову рубашку. Чувствительность постепенно возвращалась, но разум все ещё был затуманен. Джаральд разговаривал со мной, я слышала его слова, но не понимала их значения.
   — Давай смоем с тебя эту гадость, Рози.
   И снова почувствовала себя в его объятиях, а потом он осторожно опустил моё тело в тёплую воду, отвёл с груди волосы, убирая их назад, и гневные ругательства всколыхнули воздух.
   — Безумная старая сука!
   Джаральд обхватил за плечи, приподнимая меня над горячей водой, чтобы она не касалась отметины на груди.
   — Клеймо распутницы10, — прошептал отчим и, едва притрагиваясь, обвел красный след по краю. — У тебя, моя Рози! — Он склонился ниже и бережно прикоснулся к распухшей отметке губами.
   — Больно, Рози? Нанесём мазь, и боль уйдёт.
   Кожа начинала потихоньку гореть, а вот язык онемел, его я перестала чувствовать и не могла ничего ответить. Джаральд тем временем намылил губку и вымыл меня, убирая с кожи липкое масло, полил водой волосы, ласково проводя пальцами сквозь мокрые пряди и смывая с них грязь. Придержав за талию, ополоснул меня чистой водой и завернул в полотенце как маленького ребёнка. Уложил на кровать, на ту сторону, которая была ближе к горящему камину, и осторожно промокнул тело полотенцем, склоняясь и сцеловывая капли на груди, шее и животе. Я прикрыла глаза, а потом услышала тихий щелчок и ощутила, как отчим наносит на горящую отметину густую мазь.