Падение Рыжего Орка (СИ)

Аристарх Петрович, остановившись на входе, оглядел зал. Кивнул удовлетворенно.
— Хорошо тут. Тихо. Спокойно. Солидно, — помолчал и добавил: — Добротно.
— И вкусно, — рискнул немного похвастаться Тин. — Пойдем?
К чаю Тихон выдохнул. Он понял, что отцу понравилось его заведение. Впрочем, Аристарх Петрович и словами на похвалу не поскупился. Немного сказал, но от души. И у Тина так отлегло от сердца, что тут же от облегчения сморозил глупость.
— Батя, на тебе, никак, тот самый костюм, в котором ты…
Тут Тин вспомнил, когда в последний раз видел отца в этом костюме. И замолчал смущенно.
— А что? — отец невозмутимо поправил лацкан. — Хорошая вещь. Шевиот. Нынче так не шьют, верно, матушка?
Серафима Андреевна с улыбкой кивнула.
— Я в этом самом костюме еще Серафиму Андреевну в ЗАГС водил. Английская вещь. Сносу ей нет.
Тихон не смог сдержать улыбку.
— Получается, ты за все эти годы нисколько не поправился?
И, кажется, даже наоборот — костюм сидел на отце немного мешком. Будто велик.
— А чего мне поправляться? — улыбнулся Аристарх Петрович. — Воздержание в пище и активный образ жизни не способствуют накоплению излишков. Это вот ты, Тиша, отъел за годы… щеки-то.
Тин смущенно хмыкнул. Что скажешь? Правда. За то время, что прошло с его ухода из родительского дома, он набрал с десяток килограмм. А то и два. А, может, и три. Он не считал.
— А, с другой стороны, — невозмутимо продолжил Аристарх Петрович. — Какой же ты хозяин заведения, где людей кормят, ежели тощ, как вобла сушеная?
Тихон рассмеялся. Даже не думал. Что спустя столько лет холода в душе он вдруг возьмет — и враз растает. И что так покойно и хорошо с родителями. Так бы и сидел с ними, хоть до утра. И слушал бы рассказы — об их молодости, о своем детстве, о том, как росли София и Лиза, о деде и прадеде.
Но все имеет обыкновение заканчиваться. Даже такие душевные семейные вечера. Но прощаться не хотелось, и Тин вдруг предложил — неожиданно для себя — самому отвезти родителей домой. А что — надо руку в бою проверить. К тому же, что там ехать до той Коломны? Тем более, сейчас, когда пробки все уже рассосались. К одиннадцати точно будут дома.
Его предложение было обсуждено и принято. С одним условием. Обратно он ночью никуда не поедет — останется ночевать у родителей. Да и пусть. Завтра понедельник. Для всех нормальных людей — первый рабочий день. А рестораторы после бурных выходных выдыхают. Вот и Тин выдохнет. Оставив краткие инструкции Виталию, Тихон Тихий покатил в Коломну. Впервые за долгие годы с четким ощущением, что возвращается домой.
И спалось ему в родительском доме крепко и без сновидений — что вообще удивительно. Словно стены старого дома хранили его сон, не позволяя ничему дурному проникнуть.
И Тин позволил себе выспаться. Да что там — он нагло продрых до половины одиннадцатого. Сквозь сон слышал, как орут соседские петухи, как звонят к заутрене в храме, который был совсем неподалеку. Ему, уже десяток лет живущему в Москве, гораздо привычнее было просыпаться если не от будильника, так под соседский перфоратор. Или, если повезет — под Лепса. А звуки этого утра, пусть и непривычные — не помешали. Лишь улыбнулся во сне.
После того, как проснулся, еще позволил себе поваляться в постели. И подумать о Варе. С этого начинался и этим заканчивался каждый его день. Последние дни вообще оставляли ощущение цугцванга. Тин вдруг невесело усмехнулся сам себе, вспомнив, как употреблял это слово к месту и не к месту, когда узнал. А сейчас оно как нельзя лучше отражало его, Тихона, общее настроение. Куда ни кинь — везде клин. Это если по-простому и без выпендрежа. Тин решил, что хватит валяться, встал и побрел умываться и завтракать.
Поздний завтрак — яичницей, как он любит. У деревенских яиц желток темно-желтый, почти оранжевый. Вкусно невозможно, как в детстве. И утренние препирательства с Лизой и серьезные разговоры с Софией — под духовитый чай со смородиновыми листочками. На который подоспел и глава семейства.
И так хорошо, что хоть не уезжай. Непонятно совершенно, почему Тину душно здесь было пятнадцать лет назад. Сейчас же — дышится полной грудью. Не надышаться. Как давно уже не дышалось ему. С того проклятого дня.
 
— Долго еще киснуть будем, Тихон Аристархович? — вопрос отца прозвучал, как говорится, громом среди ясного неба. Тин едва чаем не поперхнулся.
— Чего?
— С Варенькой когда на мировую идти намерен?
Тихон с шумом выдохнул и отставил в сторону чашку.
— Думаешь, просто?
— Не думаю. А делать все одно надо, — невозмутимо ответил Аристарх Петрович.
Обо всех тех событиях Тихон рассказал отцу сам. В тот день первой, после многолетней разлуки, встречи, когда слова удержать невозможно было, и он ими просто захлебывался. И все рассказал. О чем, может, и стоило умолчать. Но не молчалось тогда, совсем. А, возможно, последствия наркоза. Кто его знает.
— Тишенька… — мать погладила его по руке. — Ну нельзя же так… Во грехе. Если любишь — так чего ждешь? Женись — как положено по людским и божеским законам. Раз такая девушка хорошая.
— Ты-то откуда знаешь? — Тин вздохнул. — Что хорошая?
Тихон бросил косой взгляд на отца. Верил, что у того достало ума все неприглядные подробности не довести до сведения матери. Аристарх едва заметно кивнул.
— Ну так отец говорил, что это дочка Глеба Николаевича. А Глеб Николаевич — такой человек, на которых земля держится. Как же у него может быть дочка плохая?
Железная логика, что тут скажешь.
— Ну, когда свататься сподобишься? — отец явно не намеревался менять тему.
— Да не пойдет она за меня! — он сам поразился, сколько отчаяния прозвучало в голосе. Вместо ожидаемой бравады.
— Спрашивал? — поинтересовался отец деловито.
— Толку? И так знаю, что скажут.
— Ты за других не решай, — отец степенно отпил чаю. — А возьми да спроси. Не переломишься поди.
Тин только вздохнул. Мать снова погладила его по руке.
— Тишенька… Ну поругались — с кем не бывает. Милые бранятся — только тешатся. Вспомни, чем ты ее завоевал, как ухаживал. Вот и сейчас сделай то же самое.
Завоевал. Ухаживал. Нет, судя по словам матери, ничего она не знает. Так, в самых общих чертах.
Да какое там ухаживание? Пришел, облапал, в машину посадил. Цветы, конфеты, рестораны. Постель. Именно сейчас, сидя на родительской кухне, Тихон вдруг понял, как это все было чуждо Варе. В свете того, что он о ней узнал и понял — как она это все позволила ему? Почему? Зачем села в машину? Зачем вообще стала продолжать эти отношения? Ведь он точно знал теперь, что это было совершенно не для нее. Не ее формат, не ее уровень. И, тем не менее…
Значит, было что-то. Что-то, что преодолело все противоречия между ними, всю их несхожесть и где-то даже полярность. Что-то, что не измеришь и не осознаешь логикой. Но что-то было. Было?!
Видимо, какие-то из его эмоций отразились на лице. Отец кивнул матери.
— Ставь тесто, Серафима. К вечеру у нас гости.
— Какие гости? — не сообразила Серафима Андреевна.
— Тиша невесту привезет, — Аристарх Петрович встал из-за стола.
— Очень смешно, батя, — Тин зеркально встал следом. Что-то странно холодило где-то в солнечном сплетении. — Ты уж как пошутишь — так пошутишь.
— Не до шуток в таком серьезном деле, — Аристарх размашисто и троекратно перекрестил сына. — Не по чину тебе, Тиша, сидеть да ждать у моря погоды. И девушка там мучается. Езжай. Ввечеру ждем для благословения. А я икону Спаса Вседержителя пойду приготовлю.
Тихон хотел что-то возразить. Что-то сказать. И вдруг передумал.
Он увидел узор в ворохе пестрого тряпья. Вот же он.
Жизнь — не шахматы, люди — не фигуры на доске. К черту чужие советы и умные слова. Надо идти и делать. И будь что будет. Сколько он придумывал слов разных для Вари. Да только все равно кроме правды ничего лучше не изобретено.
Коротко кивнул отцу, подставил лоб для материнского поцелуя. И вышел в двери. Успев услышать батино: «Ставь, ставь тесто, Сима. Будут гости».