Нас больше нет (СИ)
— Пойдем, времени нет. — Давид берет меня за руку, тянет к распахнутым дверцам. Машина не движется. Я щурюсь от яркого солнечного света, а еще понимаю, что вся моя одежда пропиталась липким потом.
Настя выпрыгивает из кузова первой, не дожидаясь ничьей помощи. Я двигаюсь медленно, лениво. Все же не стоило ту воду пить, у меня теперь все реакции заторможенные, мне бы упасть где-то в уголке да полежать еще пару часиков.
— Божечки, как же хорошо, — блаженно выдыхает сестра, задрав голову к небу.
И в самом деле хорошо. Легкий сквознячок заглянул внутрь прицепа, принося с собой свежесть и хоть какую-то, но прохладу.
— Погоди. Ты в этом будешь слишком приметной, переоденься. У тебя в рюкзаке одежда какая-то была. — Давид окидывает меня хмурым взглядом.
Я переодеваюсь, ничуть не смущаясь присутствия Леонова и Насти. Только поскорее бы выбраться отсюда. В джинсах и футболке намного комфортней, только вот обуви у меня никакой нет. Приходится снова напялить грубые и тяжелые ботинки.
Я ожидаю чего угодно, но только не того, что мы окажемся на бездорожье посреди поля. С удивлением оглядываюсь по сторонам, закидываю на плечо рюкзак.
— Где мы? — Давид закрывает дверцы, стучит по борту, давая знак водителю ехать дальше без нас.
— Уже близко к нашему конечному пункту назначения. Настя, не отставай, — зовет сестру, которая отошла на несколько метров от нас и начала рвать цветы.
— Иду, мой капитан! — задорно отзывается она, от ночной истерики ни следа не осталось, на меня поглядывает недовольно.
Мы пробираемся через поле под палящим солнцем. В животе от голода урчит. Батончик, который для меня стащил Леонов, голода не утолил.
— Далеко еще? — нудит позади нас Настя минут через двадцать,
— За тем склоном река, нужно пройти через дамбу, а там метров пятьсот по виноградникам, — указывает вдаль Давид.
— Мы что, не в городе жить будем? — Настя догоняет нас, на Давида смотрит с затаенной надеждой.
— Нет, — коротко отрезает он.
— Там хоть вода горячая есть? — с истеричными нотками в голосе интересуется сестра.
— Целая река.
— Я серьезно, Давид. Папа говорил, что приготовил для нас отличный домик в Словении, но, судя по тому, как быстро нас высадили из машины, до Словении нам еще топать и топать.
— Планы, как видишь, немного изменились, — сдержанно отвечает на ее возмущения Леонов и прибавляет шагу.
Мне и самой идти тяжело. Я еще и хромаю. Мне такие расстояния тяжело даются, но стараюсь держать заданный темп. Некогда отдыхать и возмущаться.
Когда на горизонте появляется широкая река, я останавливаюсь. Дышу часто и неровно, словно кросс пробежала. Во рту пустыня, голову напекло, по телу скатываются капли пота. Здесь и киллер не нужен, Давид нас и так добьет.
— Устала? — оборачивается Леонов, заметив, что я отстала.
— Есть немного. Надеюсь, там, куда мы идем, есть кондиционер. Иначе ты будешь вместо него. Сделаю опахало и заставлю стоять надо мной и работать, — пытаюсь пошутить я.
— Не уверен насчет кондиционера, но вентилятор точно есть.
— Режешь же без ножа, — кривлюсь я.
— Цепляйся за меня, так быстрее будет, — предлагает он.
Я мешкаю всего мгновенье, потом подхожу ближе и беру его под локоть. От прикосновения по всему телу проходит электрический заряд и в жар с новой силой бросает. Настя поворачивается к нам, у нее в руках букет полевых цветов. Увидев, что мы с Давидом под ручку идем, перестает улыбаться, взгляд становится острым, пронзительным. Она хмыкает, отворачивается и гордо шагает к реке.
Еще полчаса нам понадобилось, чтобы наконец-то перейти реку, пролезть через колючую проволоку к винограднику.
— Мрачновато как-то. — Оглядываюсь по сторонам. Примерно через каждые двадцать метров на глаза попадаются крошечные заброшенные домики. Больше на пристройки какие-то похожи, чем на жилые помещения.
Все по одному типу построены. Миниатюрные, с порожком, дымарем и окошками, через которые мой зад может и не пролезть.
— Здесь неподалеку маленький городок есть, лет двадцать, а может, и все тридцать назад людям выдали земли в этом месте под огороды. Они возвели дома, чтобы можно было от дождя укрыться или на ночь остаться при сборе урожая или посадке. Здесь повсюду оросительные каналы прорыли, вода от реки шла. Но сейчас мало кто этим занимается. Вот только виноград выращивают. — Давид отрывает доспевшую гроздь винограда, протягивает мне.
— Ну, с голоду мы здесь точно не помрем, — усмехаюсь я, принимая угощение. — М-м-м, сладкий.
Поднимаю взгляд и замечаю, что Давид перестал улыбаться. Он стоит напротив меня, смотрит жадно и пристально на мои губы. Я только сейчас понимаю, что с аппетитом облизала пальцы. Это, должно быть, выглядело достаточно порочно, чтобы пробудить в нем желание. А уж темноту в его взгляде ни с чем не перепутать.
По всему телу мурашки ползут, сок застревает в горле, взгляд от Леонова не могу оторвать. Меня затягивает вместе с ним в водоворот порочных мыслей. Перед глазами мелькают картинки того, как он зажмет меня у дерева, стащит джинсы и…
— Эй, мы идем или нет? Я уже лечь хочу! — разбивает напряжение между нами Настя. Я вздрагиваю, отворачиваюсь от Давида и спешу догнать ее. Щеки покрываются румянцем стыда.
— Нам сюда, — через несколько минут говорит Давид, кивая на старенькую деревянную калитку, прикрученную проволокой к дереву.
— Как-то не воодушевляет, — сипло произношу я, боясь, что он приведет нас к одному из таких же заброшенных домов, где черт знает что водится.
— Мне казалось, тебе понравится. Природа, уединение. Располагает к творчеству, — едко замечает он.
— Да, вот только моя мастерская не здесь.
Я прохожу через калитку, ступаю по протоптанной дорожке. Впереди показывается река, на берегу которой, прямо на склоне, располагается небольшой домик с зеленой крышей. С виду ухоженный, правда старый. Огромная раскидистая ива заслоняет его от солнца, склоняется к земле. Давид был прав, когда говорил, что здесь красиво. Даже воздух другой. И прохладней как-то кажется.
— Только не говори, что мы будем жить здесь, — кривится Настя, оторопело смотря перед собой.
— Это рыбацкий домик, снял на несколько недель. — Давид шарит рукой под деревянным порогом, достает ключ и отпирает дверь. — Дамы вперед, — насмешливо смотрит на нас.
Я скрещиваю руки на груди, еще раз окидываю взглядом двор, прежде чем скрыться под крышей одинокого домика.
Здесь места безумно мало. Весь дом — одна комната. Квадратов двадцать, не более. Четыре железные кровати, стол, кухонный уголок, несколько видавших виды стульев. Холодильник совсем старый и вызывает недоверие. Из потолка торчит провод с лампочкой, окно всего одно и то крохотное и грязное. Я принюхиваюсь и морщусь: запах здесь специфический, неприятный.
Настя с ошалелым видом поворачивается к нам.
— А душ где? — севшим голосом спрашивает она.
Уверена, у нее сейчас случился культурный шок. Она ведь привыкла в хоромах жить, в пятизвездочных отелях отдыхать, а здесь… здесь даже водопровода нет.
— На улице, — глазом не моргнув отвечает Давид, бросая свой рюкзак на одну из кроватей.
— А… а туалет?
— Там же.
— Это что, шутка? Скажи, что шутка! Я не буду здесь жить! Да здесь… да у нас вольер для собак во дворе лучше этого клоповника! — ее голос срывается на истеричные нотки, лицо перекашивает, она топает ножкой, недовольно глядя на Давида.
— Не хочу огорчать вас, Анастасия Вячеславовна, но этот, как вы выразились, клоповник станет нашим домом минимум на неделю. — Давид с равнодушным видом достает из кармана рюкзака пачку сигарет, чиркает зажигалкой, прикуривает прямо в комнате.
— Я не останусь здесь! Я сейчас же отцу позвоню! Дай мне телефон! — требовательно заявляет она, гневно сверкая взглядом.
— У меня его нет, — разводит руками Давид, ложась на кровать и забрасывая ногу на ногу. Его эта ситуация, кажется, забавляет. Я же наблюдаю за развернувшимся концертом со стороны, предвкушая веселую недельку.