Мемуары белого медведя

Маттиас сдвинул брови и вперился взглядом в бездонные глаза белого медвежонка. Но Кнут хотел быть борцом, а не зеркалом и потому принялся атаковать человека, которому вздумалось на время стать философом.
Однажды, закончив обязательный медосмотр, Кристиан посадил Кнута на пол и раскрыл ладонь правой руки перед медвежьей мордочкой. Кнут радостно набросился на его руку, та оттолкнула его, но медвежонок не испугался. Поводив ладонью туда-сюда, Кристиан выставил раскрытую ладонь как стену. Кнут уставился на нее и прыгнул в ту секунду, когда внутренний голос сказал ему: «Пора!»
— Так я и думал! — воскликнул Кристиан.
— Ты о чем? — удивился Матиас.
Кристиан отвечал с отеческой гордостью:
— Кнут поворачивается вправо незадолго до того, как я решаю повернуть руку вправо. То есть он читает мои мысли быстрее, чем я сам их воспринимаю. цто за вздор!
— Это не вздор. Вот попробуй!
— Может, позже.
— Это большое открытие. Я читал одну статью в научном журнале и хотел убедиться, правду ли в ней пишут. Кнуту следовало бы стать тренером футбольной команды, он может считывать движение противника, прежде чем тот сам узнает о своих намерениях. Его команда будет выигрывать все матчи.
— Я не согласен! Кнут не любит футбол. Так что даже в мечтах не превращай его в футбольного тренера.
— С чего ты взял, что он не любит футбол?
— Если по телевизору показывают бокс или борьбу, он внимательно смотрит на экран. А если футбол — даже головы не повернет.
— А твои любимые мыльные оперы?
— Такие передачи ему нравятся.
— Все дело в твоем влиянии. Как-никак, ты его мать.
— Разве я мать, а не отец?
— Да, ты его мать-мужчина. Материнский мужчина.
Время от времени Матиас усаживался перед серым телевизором, который сам принес сюда. Кнут составлял ему компанию, если понимал, что более интересных игр не предвидится. Футбол был для Кнута скучен, потому что он не видел на экране ничего, кроме черных точек, ползающих, как муравьи. Он любил вольную борьбу и еще мелодрамы, в которых женские лица демонстрировались крупным планом. Печальные лица привлекали его взор, но ему было чуждо чувство жалости. На днях показали сцену, в которой мужчина говорил женщине, что больше не придет к ней. Он захлопнул дверь и вышел на улицу, где было припарковано множество машин. У женщины были длинные волосы. Она плакала в кухне, где на тарелке лежали превосходные бананы. Мужчина обманул женщину, у него была другая женщина и биологические дети в другом городе. Матиас не мигая смотрел на экран. Кнуту вдруг захотелось плакать. Что, если однажды Матиас скажет ему, что больше не придет? Может, у него тоже есть жена и биологические дети за пределами зоопарка?
В молоко добавлялось все больше твердой пищи, и Матиасу требовалось все больше времени, чтобы приготовить еду для медвежонка.
— Мне некогда. Можешь посмотреть телевизор один и подождать? — говорил Матиас Кнуту, но сидеть у экрана в одиночку тот не мог.
Боевой дух боксера или печаль женщины Кнут мог чувствовать лишь через Матиаса. Без него аппарат представлял собой мертвый ящик с мерцающими частичками света. Только человек оживлял его, хотя Кнут все равно предпочел бы, чтобы Матиас сам играл с ним в вольную борьбу. Живое существо, даже та хилая мышка или безымянная белка, интересовало медвежонка куда больше, чем телеящик.
День за днем Кнут рос вверх и вширь. Если он цеплялся за стену и стоял на двух ногах, то иногда мог увидеть через окно, как белки карабкаются на орешник. Тела птиц и белок были почти невесомыми, они могли с легкостью двигаться по вертикали. Почему Кнут такой толстый и неуклюжий? Он мечтал залезть на стену и увидеть то, что называлось словом «снаружи».
Пока Матиас готовил сложные медвежьи блюда, Кнуту хотелось взобраться вверх по его ногам, желательно так высоко, чтобы можно было обнюхать бороду. Но человеческие ноги пока оказывались слишком длинными, и борода покачивалась далеко вверху, будто белка на дереве. Если время приготовления пищи затягивалось, от ожидания у Кнута становилось пусто сначала в животе, затем в груди и наконец в голове.
 
— Уже скоро. Потерпи, пожалуйста. Хочу добавить побольше полезных ингредиентов.
Матиас растирал семена кунжута, резал свежие апельсины, вываливал туда же содержимое какой-то банки, добавлял сваренную крупу и масло грецкого ореха и все старательно перемешивал.
Как-то раз он выронил из рук банку, на которой была нарисована кошка. Кнут высунул язык и в мгновение ока вытер им пол, точно тряпкой. С тех пор Кнут считал, что Матиас должен подавать ему содержимое банки в чистом виде и не разбавлять его другими компонентами. Медвежонок не понимал, зачем что-то мельчить, выдавливать и подмешивать в и так вкусную еду.
Кнут знал, что жителям Северного полюса необходим жир. Кристиан не раз объяснял это журналистам. Поскольку Кнут жил в Берлине, толстый слой подкожного жира ему не требовался. По словам людей, на календаре была зима, но жара не покидала город, и медвежонок терялся в догадках, какое время года на дворе.
Еще он слышал, что ему следовало бы потреблять свежее мясо морского льва, потому что оно богато витаминами. Так заявил Кристиан, когда его спросили о плане питания Кнута.
— Идеально было бы кормить медвежонка мясом морского льва, но, разумеется, это невозможно. Мы даем Кнуту говядину. С овощами, фруктами, орехами и крупами.
Молодой журналист в очках спросил:
— Поговаривают, что Кнут получает первоклассный кошачий корм, который стоит сотню долларов за банку. Так ли это? Замечу, корм данной марки покупают для своих питомцев миллионеры Соединенных Штатов.
Кристиан холодно усмехнулся и ответил:
— Как интересно! У вас есть в США родственники-миллионеры? Лично я впервые слышу о том, что наш медвежонок питается таким кормом. Кстати, в Бранденбурге ходит слух, что больше всего Кнут любит шпревальдские огурцы.
Матиас и Кристиан получили анонимную посылку. В тщательно упакованной картонной коробке они обнаружили два фартука, оба с изображением медведей. Кнут был вынужден признать, что это тоже медведи, хотя и очень странные. Их тела были черными, одни только шеи забыли покрасить в черный цвет. Едва двое мужчин повязали себе одинаковые фартуки вокруг бедер, их движения синхронизировались. По-видимому, в тот день Матиас и Кристиан были счастливы, потому что вместе готовили еду для Кнута. Они резали, натирали и смешивали ингредиенты дуэтом. Кнут накрыл голову короткими мохнатыми лапками, вздыхал и ждал, когда в миске наконец появится еда.
Медвежонку хотелось набивать желудок колбасой, которую Матиас иногда приносил снаружи. Когда Кнут пытался выклянчить у него хоть кусочек, жадный гомо сапиенс решительно отвечал:
— Нет, это пища для пролетариата. Наследному принцу есть такое не подобает.
Медвежонок цеплялся за штаны пролетариата, забирался к нему на колени. Матиас долго отводил руку в сторону, чтобы убрать колбасу от носа наследного принца, но в какой-то момент сдавался и жертвовал колбасу его величеству. Кнут тотчас впивался в нее зубами и съедал за несколько укусов.
Взвесив медвежонка и посмотрев на цифры на весах, Кристиан бодрым тоном произнес:
— Ваш сценический дебют совсем скоро.
Лицо Матиаса заволокли тени. Кристиан энергично продолжил:
— Если по телевизору покажут, какой хорошенький у нас Кнут, как он мило бегает по вольеру, зрители всерьез задумаются об изменениях климата. Нужно остановить таяние льдов на Северном полюсе, иначе в ближайшие пятьдесят лет количество белых медведей сократится на две трети.
Кристиан удивился, что Матиас не реагирует на его слова. Вместо этого Матиас обратился к Кнуту:
— В день дебюта ты сядешь на одеяло. Я потащу его за собой, как санки, и гордо выйду на сцену. Сможешь важно махать лапой, как датский король?
Кристиан взял правую лапу Кнута и поднял ее. Медвежонок легонько укусил Кристиана за руку, но это лишь раззадорило его.