Мемуары белого медведя

— Не очень хорошо.
Я не умела улыбаться и потому часто производила ошибочное впечатление. Вольфганг боязливо посмотрел на меня и спросил:
— Не очень хорошо? А что случилось?
— От голода я становлюсь больной.
Не знал, что голод — это болезнь.
Я уже размышляла на эту тему. В сущности говоря, заболеть я не могу. Когда-то мне рассказывали, что болезнь представляет собой театральную роль для конторских служащих, которые не осмеливаются играть в других спектаклях и потому по понедельникам, когда им ни капельки не хочется тащиться на работу, примеряют эту роль на себя. Лично я не болела никогда в жизни.
— Чем ты занималась вчера вечером?
— Сидела за письменным столом, но не смогла написать ни строчки.
Глаза Вольфганга на мгновение блеснули льдом.
— Не торопись! Если слишком спешить, начнешь нервничать, а из этого ничего хорошего не выйдет.
От него опять запахло ложью, и меня бросило в озноб. Он сказал:
— Голод — не лучший друг вдохновения. Пойдем за покупками!
— У меня нет денег.
— Тогда мы откроем на твое имя банковский счет. Кстати, наш начальник сразу предложил сделать это.
По пути к банку мы прошли мимо двух огромных слонов, которые стояли у обочины. Они были сделаны из чего-то серого — похоже, из бетона.
— Там что, цирк?
— Нет, это ворота зоопарка.
— За воротами живут бетонные звери?
— Нет! В зоопарке обитает множество настоящих зверей. Они живут на больших огороженных участках земли.
— А есть там львы, леопарды, лошади?
— Да. Более сотни различных видов зверей.
У меня пересохло во рту.
В том, что мы далее предприняли в банке, конечно, не было ничего криминального, однако после этого визита меня стали мучить угрызения совести. Мы вошли в здание, на фасаде которого виднелся загадочный логотип. Вольфганг приблизился к окошку и долго о чем-то шушукался с человеком, сидящим по ту сторону. Когда разговор закончился, человек принес мне листок с какими-то заклинаниями. Я поставила на нем отпечаток лапы вместо подписи и открыла свой первый банковский счет. Мне сказали, что банковская карта будет готова примерно через неделю. Вольфганг продемонстрировал, как при помощи такой карты достают деньги из банкомата. Меня неприятно поразило то, что он стоял перед этим автоматом, расставив ноги слишком широко. Из банка Вольфганг повел меня в супермаркет, который располагался под железнодорожным путепроводом. В дальнем конце магазина, где в самом ярком свете были выставлены самые холодные товары, лежал копченый лосось.
— В ближайшие несколько дней я не смогу навещать тебя, мне дали важное поручение. Через неделю вернусь, и мы вместе сходим за твоей банковской картой. А пока придется тебе обойтись тем, что мы сейчас купим. Старайся не объедаться!
Полную упаковку лосося, которую взял для меня Вольфганг, я умяла тем же вечером. В следующие дни я ничего не ела, но, к счастью, не чувствовала голода.
— Тебе не следовало бы есть так много дикого канадского лосося! — спокойным тоном предостерег меня Вольфганг, открывая дверцу моего холодильника неделей позже.
У меня перехватило дыхание, я догадывалась, что в душе Вольфганг ругает меня и что он был бы рад сейчас наорать на меня. Но он сдерживал свой гнев и говорил ровным голосом, тщательно выбирая слова. Я чувствовала себя циркачкой, которая совершила перед публикой грубую ошибку. Мысли бестолково крутились вокруг вопроса, почему мне не следует есть слишком много канадского лосося.
— А что не так с Канадой?
Вольфганг замялся, судорожно подыскивая простое объяснение.
— С Канадой все в порядке, она не виновата в том, что дорогой лосось плывет в сторону ее берегов. Проблема в том, что этот лосось сжирает твои накопления. Деньги нужно экономить.
Я не поняла, что именно он хотел сказать, но сделала в памяти зарубку: слово «Канада» звучит прохладно и приятно.
— Ты бывал в Канаде? — поинтересовалась я.
— Нет.
— А что это за страна, ты знаешь?
— Очень холодная.
Услышав эти слова, я тотчас захотела в Канаду.
Как заманчиво звучит прилагательное «холодный»! Я пожертвовала бы всем, лишь бы перебраться туда, где холодно. Красота Снежной королевы. Знобящее желание. Ледяная правда. Смелые трюки, от которых стынет кровь. Талант, перед которым бледнеют и дрожат конкуренты. Разум, отточенный остро, точно сосулька. У холода широкий спектр.
 
— Там и вправду так холодно?
— Да, просто невероятно холодно.
Я принялась мечтать о морозных городах, где стены домов вырублены из прозрачного льда, а по улицам вместо едущих машин плавают лососи.
День и ночь я не закрывала окон в квартире. Берлин казался мне тропиками. Жара не давала мне покоя даже по ночам, я не могла спать. Хотя на календаре был февраль, температура поднялась выше нуля. Я приняла окончательное решение об эмиграции в Канаду. Мне уже удалось переселиться из одной страны в другую, и я надеялась, что удастся и во второй раз.
Неделей позже мы с Вольфгангом пошли в банк за моей картой. Подойдя с ней к банкомату, я сунула карточку в щель, четыре раза нажала на единицу (это был мой секретный код) и наблюдала, как автомат выплевывает банкноты. После этого я четыре раза нажала на двойку.
— Ты что творишь?! Ты уже получила деньги! — тихо, но резко одернул меня Вольфганг.
Мне было любопытно, выплюнет ли автомат что-то поинтереснее, если я наберу другие цифры.
Из банка мы снова отправились в супермаркет, и мне в нос ударило бессчетное количество запахов. Я запуталась, где искать лосося. И зачем в магазине продают столько всего бесполезного и абсурдного? Предлагали бы покупателям самое важное — лосося! Я то и дело останавливалась и спрашивала у Вольфганга, указывая на тот или иной товар:
— Что это? Это съедобно?
На прилавках чего только не лежало, и почти ничего из этого я никогда в глаза не видела. Да, у природы тоже есть свои странности, например то, что некоторые животные предпочитают питаться оборванными листьями, выкопанными кореньями или упавшими яблоками, но это ничто по сравнению с диковинами, до которых додумались люди. Жир, который мажут на щеки; густая жидкость, которой красят ногти; крохотные палочки, которыми, вероятно, ковыряют в носу; мешки, в которые складывают то, что собрались выкинуть; бумага, которую используют для вытирания зада; круглые бумажные тарелки на один раз и тетрадки с пандой на обложке. Все эти товары издавали странный запах. Стоило мне коснуться их, лапы сразу начинали чесаться.
Запахи супермаркета утомили меня, я хотела обратно за письменный стол, где меня ждала автобиография. Когда я сказала об этом Вольфгангу, на его лице мелькнуло явное облегчение.
Впрочем, стол мне тоже перестал нравиться, он вдруг показался мне слишком низким, слишком низким и обыденным для того, чтобы написать за ним приличную автобиографию. Если бы бумага располагалась настолько близко, что при необходимости могла бы впитывать капли крови, вытекающие из моего носа, тогда я спокойно перекладывала бы на нее каждое свое воспоминание. По-видимому, уединение было мне в тягость, при этом я сама попросила Вольфганга оставить меня, едва мы пришли ко мне домой.
Вольфганг не показывался несколько дней. Полагаю, банковский счет был задуман как замена романтическим отношениям. На мой счет переводились деньги, я снимала их с карты, шла за покупками и съедала купленное. Спустя некоторое время меня снова одолевали голод и тоска, возлюбленный понимал это и вместо свидания отделывался от меня очередной стопкой банкнот. Они были несъедобны, и потому я обменивала их в супермаркете на лосося. Я ела, ела, ела и никак не могла наесться. Мой мозг неуклонно деградировал, ночами я лежала в кровати без сна и поднималась по утрам с огромным трудом. Мои конечности стали как лапша, в душе царил мрак. Настоящая дегенерация. Я хотела как-то противостоять ей и мечтала, что разучу новый номер для выступлений на морозе, за который публика будет награждать меня оглушительными рукоплесканиями.