Новая жизнь 7 (СИ)
— Братик вставай — раздается голос Хинаты в моей комнате: — я же вижу, что ты не спишь. Чего притворяешься?
— Я сплю. — отвечаю я, не открывая глаз: — вся наша жизнь — это сновидение. Иллюзия. Мара. Или Майя? В общем нет в ней ничего реального, все нереальное. Ложки нет.
— Ложка есть. Внизу, на кухне ложек полно. — отвечает мне Хината и мягкие ручонки начинают меня тормошить: — братик вставай! Вчера ты допоздна с мамой говорил, а я уже спаала! Я хочу знать!
— Многие знания — многие печали. — я переворачиваюсь на другой бок, отворачиваясь от Хинаты. Спину дергает вдоль шва, и я тихонечко шиплю. Спать я лег без приема обезболивающих, заживает спина, разрез был чистый, лезвие у Шизуки острое… если бы я соблюдал режим покоя, так уже и зажило бы все поди. Но жизнь в покое нам только снится и я намереваюсь поспать еще чуток.
— Онэсааааааааан! — ноет Хината: — открывай глаза! Мне спросить у тебя надо! Да не буду я про инцест спрашивать больше! Мне Бьянка-анэки все уже объяснила!
— С каких это пор она у тебя «анэки»? — ворчу я, приоткрывая глаз и глядя в стенку: — даже если ты ее как старшую сестру воспринимаешь, то как минимум Бьянка-онээсама.
— Неправда! — перебивает меня Хината: — она не просто старшая сестра! Она — наш главарь!
— Чей главарь?! — я поворачиваюсь и упираюсь взглядом в Хинату. Она уже одета в школьную форму и сидит на стуле у моей кровати. Сразу за ней — стоит Айка-тян, цветом лица похожая не то на варенную свеклу, не то на «неба утреннего стяг». Никакой частной жизни, думаю я, у меня с утра в комнате не только сестренка, которой Бьянка лекцию о пользе инцеста прочитала, но и ее подружка. Хорошо, хоть в школьной форме, а не в коже и латексе, у меня глаза бы лопнули.
— Нас! — гордо обводит рукой себя и Айка моя сестренка: — команду Бьянки-анэки! Раз! Два! Три! — она вскакивает со стула и встает рядом с подружкой. Поднимает руку вверх, тыча указательным пальцев в потолок: — Девичий триста пятьдесят пятый отряд «Десять тысяч лет Юности и Весны»! Я — командир отряда, великолепная и неповторимая Хината-тайчо! Имоуто Любовного Зверя Кенты и отважная предводительница Цветов Сакуры! Девочка, которая станет Гремящим Молотом и Клинком в руке Бьянки-анэки! Айка! — она машет рукой и Айка-тян нерешительно делает шаг вперед.
— Я… я… — выдавливает она из себя и ее лицо становится едва ли не малиновым.
— Ну же! Мы же репетировали! — подталкивает ее Хината, Айка зарывается лицом в свои ладони и мотает головой.
— Я не могу! — пищит она из-под ладошек: — это слишком стыдно!
— Почему триста пятьдесят пятый? — интересуюсь я. Мне все еще охота спать, но любопытство перевешивает. Их уже так много, или это подразделение скаутов «Красного Лотоса», или же моя сестренка берет цифры с воздуха?
— Триста пятьдесят пятый, потому что цифра «три» — это святая троица! Я, Бьянка-анэки и Айка! Нас трое! — поясняет Хината: — пять же — это пять великих начал, земля, вода, огонь, ветер и небо. Пять движущих начал — дерево, земля, огонь, вода и металл. Пять добродетелей, годзё — человеколюбие, справедливость, вежливость, мудрость, верность. Пять фестивалей, пять классических работ, я-то знаю как ты Гэндзи-моногатaри пытаешься своей жизнью повторить! А еще, пять — это символ победы в го! На счетах соробан — пять костяшек в ряду! Наше число — пять!
— Так, понятно откуда пять. — киваю я, пока Хината не утащила меня в бездну нумерологии и мистики: — а откуда еще одна пять? Триста пятьдесят пятый?
— Две пятерки куда лучше одной — Хината смотрит на меня с сожалением и явно выраженным сомнением в моих интеллектуальных способностях: — неужели не понятно?
— Тогда три пятерки куда круче чем две, а уж четыре и вовсе открыв башки, но у тебя всего две пятерки… — говорю я, но тут же спохватываюсь, зачем я задал этот вопрос? Ну вот зачем?
— А две пятерки потому, что два — это же нигэнрон. — тут же поясняет Хината: — дуализм вселенских начал. Инь-ян, мужчина-женщина, тьма-свет, хаос и порядок, энергия и энтропия, Светлая Я и Темный ты. Само понятие дуализма…
— Так! Все, хватит! — прерываю ее я: — мне только лекций по нумерологии с утра не хватало. Время сколько? Пять тридцать, вы с ума сошли в такую рань меня будить? Зачем?
— Ты меня не слушаешь — укоризненно глядит на меня Хината: — пять это годзё, пять добродетелей, пять это гогё, пять движущих начал, пять это …
— А ну-ка прекрати! — я вскакиваю с постели и ловко хватаю Хинату за ухо: — будешь ты старшему брату лекции в пять утра читать! Я и сам могу тебе лекцию прочитать!
— Ай! — говорит Хината и хватается за мою руку: — ай!
— Например лекцию о том, что надо соблюдать границы частной собственности и тайны личной жизни! Мало ли что у меня в комнате может творится, я взрослый уже мужчина, а ты сюда с подругой вломилась! Кроме того, я ж на защелку закрылся, как ты вообще сюда смогла попасть?!
— К-кента-аники! — пищит красная Айка: — не надо!
— А ты вообще помолчи, извращенка малолетняя — отвечаю я ей: — сейчас и до тебя доберусь. Ладно Хината, у нее родня вся такая… ненормальная. Но ты, Айка! Ты же у нас высокоморальная школьница! От тебя я не ожидал! Ты же у нас светоч морали и сдержанности!
— К-кента-аники! — повышает голос Айка, снова пряча лицо в ладонях.
— Ай! Отпусти! Ухо красное станет! Мне в школу! — кричит Хината шепотом. Как можно кричать шепотом? Она — умеет.
— Ну уж нет, Айка, я от тебя не отстану. Хватит с меня. Я терпел, пока ты тут хвостиком за Хинатой ходила, но должна же у тебя быть и своя голова на плечах! Хината на тебя дурно влияет! Фотки продает непристойные, свидания на аукцион выставляет… разве это портрет законопослушного гражданина страны? — говорю я, отпуская ухо Хинаты: — так ты покатишься по наклонной и скоро начнешь носить джинсы клеш и покрасишь волосы в розовый с синим цвета.
— К-кента-кун! — Айка отворачивается от меня и упирается взглядом в стенку: — п-почему ты трусы не одеваешь на ночь?! Извращенец!
— Что? — смотрю вниз и понимаю, что да. Трусов на мне нет. Неужели Хината во сне стянула?! Снова хватаю Хинату за ухо, на этот раз за другое.
— Ты чего себе позволяешь, мелочь пузатая? — спрашиваю я у нее: — где мои трусы?! Фетишистка!
— Ай! Да не брала я их! Отпусти! — Хината хватается за мою руку: — нужны мне они больно!
— Ты мне дурочку не разыгрывай! Кто кроме тебя мог у меня во сне трусы стянуть?!
— Да вон они! На тумбочке лежат! Отпусти меня! Ай! — на глазах у Хинаты появляются слезы и я отпускаю ее. Оглядываюсь. На тумбочке и правда лежат трусы. Мои трусы. Вот только… они чистые и даже выглаженные. И клочок бумаги, сложенный журавликом оригами. Сажусь на кровать, прикрываюсь одеялом, дабы у Айки в голове ничего не лопнуло, разворачиваю журавлика. Ага. Надпись. Каллиграфическим почерком, да еще и в стиле раннего Басё.
— Ого! — заглядывает через плечо Хината, потирающая ухо: — смотри-ка! — она встает в позу и декламирует стих, написанный на журавлике: — Стыда легкое облако, испытываю я словно вор в ночи, надо трусы постирать…
— Нечего чужие послания читать. — отвечаю я, поспешно пряча записку.
— Это мама! — восклицает Хината: — это мама у тебя трусы изъяла чтобы постирать! А ты на меня напраслину возвел! А еще брат называется! Сразу самое плохое про меня думаешь! Я бы твои трусы не стирала!
— Ээ… кгхм… — выдаю я и чешу в затылке. И правда, неловко вышло.
— Кента-кун? Уже можно поворачиваться? Ты трусы натянул? — спрашивает отвернувшаяся к стенке Айка.
— Нет! — хором с сестрой рявкаем мы и Айка вздрагивает и снова упирается взглядом в стенку.
— В самом деле, надень уже трусы. — говорит Хината: — у Айки психика хрупкая, она еще девочка, а ты ей в прошлый раз и так все внутри поломал… когда голышом на кухне яичницу жарил. Это же намек такой, да?
— Все. Пошли прочь из моей комнаты — командую я: — оденусь — спущусь вниз, поговорим, так уж и быть. Надо же отдать должное вашей наглости.