Запах ненависти (СИ)

– Выходить не нужно, – всё тем же мягким, спокойным голосом проговорил Вэй. – В стае всё общее, Илиана.
– Ну и что?
Я всё ещё не понимала. Или не хотела понимать.
– Всё, – повторил Вэй. – И женщины тоже.
Эту ночь я помню разрозненными кусками. Что-то милосердная память полностью уничтожила, что-то помнится как в тумане, а что-то хотелось бы забыть, да не получается.
Я плакала, умоляла не трогать меня. Они как будто не слышали. Сначала смотрели на меня, как будто выбирали хорошую корову, прищёлкивали языками:
– Хороша девица!
– Да эта кобылка толком не объезженная!
– За ночь объездим!
– Просто расслабься, – приказал Вэй.
Я не помню, что именно кричала. Помню только, что я пыталась прикрыться, и Вэй прижал мои руки к полу.
– Придётся тебя придержать, – спокойно произнёс он.
Дальше голоса и лица слились в безликую массу.
– Ну-ка, посмотрим, как ты запляшешь! – чьи-то руки схватили меня за грудь. – Покажем этой кобылке, на что способно её тело?
– Не хочешь, говоришь? А если так?
Рук было много, они были везде. Нежно ласкали грудь, слегка теребили соски, поглаживали лицо, плечи, живот, еле касались самых тайных мест. Кажется, в какой-то момент моё тело выгнулось в ответ на ласки.
– Ну вот, а говорила не хочет! Смотри, как за рукой тянется. Ну, кто первый?
Они входили в моё тело один за другим. А Вэй всё держал меня за руки.
Потом меня поставили на четвереньки и пристраивались сзади, как это делают животные. Я рыдала от боли, просила пощады, а они только посмеивались.
– Хорошее приобретение, Вэй!
Меня ставили к столу и заставляли наклониться. Клали на стол с шуточками:
– Сегодня у нас особое блюдо! Деликатес!
А потом Вэй прислонил меня к стене и вошёл в меня стоя, при всех, напоследок. Последнее, что помню, – его поцелуй, язык, ныряющий ко мне в рот, и чей-то голос:
– Смотри-ка, объездили! Скоро можно и кататься научить.
И смех.
А потом я лежала на полу, на том самом "ложе", где всё это началось. Горло саднило от рыданий, всё тело болело и ломило, кровь заливала тряпки. Больше всего мне хотелось умереть. Перестать думать, чувствовать, помнить…
– Эй, ты не спишь?
Это прозвучало как насмешка. Заснуть после такого кошмара?! Мне казалось, что после сегодняшней ночи я лишилась сна на долгие недели, а то и месяцы. Смотреть на вошедшего в дом не хотелось. Не хотелось даже шевелиться. Я лежала лицом к стене, уставив на неё взгляд.
– Давай-ка, Илиана, поднимайся, – сильные руки решительно приподняли меня подмышки и посадили, развернув лицом к себе. – Я принёс тебе поесть.
Передо мной сидел черноволосый парень. В руках он держал плошку, наполненную кусками запечённого мяса. Кажется, это он говорил про "необъезженную кобылку".
– Я не хочу.
Мой голос звучал так хрипло и безжизненно, что показался мне незнакомым.
– Придётся, – отрезал парень. – Будет нужно – накормлю силой.
Я сунула в рот кусок поменьше. Жевала нехотя, не чувствуя вкуса. Неужели вечером запах мяса казался мне аппетитным?
– Так и не представился, – парень улыбнулся мне как ни в чём не бывало. – Шин. Потерпи немного, наши уже отправились в селение, скоро принесут тебе вещи. Хочешь – дам пока одеяло, прикрыться?
Я молчала. Говорить не хотелось. Оставили бы меня в покое…
– Сломалась что ли? – Шин испытующе посмотрел мне в глаза. – Ничего, скоро придёшь в себя. Давай-ка, вставай!
Он рывком поднял меня на ноги.
– Куда? – устало спросила я.
Эмоций уже не было. Проще послушно встать, куда он захочет. Этот Шин получит то, за чем пришёл, и оставит меня в покое. Если бы ещё унялась ноющая боль…
– На улицу, прогуляться, – хмыкнул он. – А ты о чём подумала?
– Я не хочу.
Мысль о том, что придётся двигаться, вызывала отвращение. Мне хотелось лежать на грязных тряпках. Лежать, пока не умру.
– Это понятно, – Шин сдёрнул откуда-то с печи простое домотканое покрывало.
Такие ткут у нас в селении. Наверное, оно тоже было данью хозяевам леса. Оборотень шагнул ко мне, его руки быстрым движением обернули моё тело тканью. Шин завязал края покрывала узлом спереди, у моей груди.
 
– Пойдём, – он потянул меня за руку.
Пришлось выйти из домика. Это было время, когда в небесах встречаются два светила. На востоке из красных облаков рождалось горячее, нестерпимо сияющее солнце. С запада на него любовалась бледная, почти прозрачная луна. Скоро ей предстояло раствориться в светло-серых облаках.
Красные лучи падали на окружавший поляну густой лес, на смятую, местами вытоптанную траву, на пепелище ночного костра. Лёгкий ветерок разбросал вокруг него крохотные, похожие на хлопья снега, светлые кусочки пепла.
Я взглянула на ручей. Его вода казалась розовой, а сам он напоминал большую лужу в когда-то вырытой канаве – таким оказался обмелевшим. Журчание, что я слышала ночью, шло из-под земли, а на земле ручей погибал.
– Ну, как? – негромко спросил Шин.
Я двинулась к ручью. Говорить с оборотнем не хотелось, думать о своей новой жизни – тоже. Лучше побеседовать с подземными водами. Я смогу помочь ручью. А он немного поможет мне: рядом с водой мне всегда становится легче.
Я присела на траву неподалёку от ручья и положила руку на землю. Журчание стало слышно явственнее.
– Иди сюда, – шёпотом позвала я.
И сразу ощутила, как подземные воды меняют ход – легко, без преград начинают подходить к ручью.
– Почему ты ушла отсюда, вода? – мысленно спросила я.
– Ты звала меня в селение, – прожурчал ручей.
Шин стоял рядом и, похоже, не догадывался, что я понимаю речь воды. Об этом никто не догадывался. Я начала слышать, что именно говорит вода, когда встретила свою шестнадцатую зиму. Журчащая, переливчатая речь слышалась и из колодца, и от ручьев. Иногда я слышала даже снежинки, их голоса сливались в тихий хор, высоко тянущий странную красивую мелодию без слов. Я уже слишком хорошо представляла, насколько отличаюсь от селян. Они даже не думали, что я слышу запахи, каких никто не знает, и звуки, каких никто из людей не слышит. Слишком страшно мне было, что селяне могут расправиться со мной как с ведьмой, ни к чему было дразнить их, до конца раскрывая на людях мой дар. Не знаю, кто больше ненавидел его – селяне или я сама.
Из-за дара вилы меня так и не признали в родных местах. Когда молодые парни искали себе пару, на меня даже не смотрели. Ко мне приходили с просьбами со всех дворов – кому привести воду в колодец или на огород, кому сварить целебный отвар. Но ни одна семья в селении не захотела бы принять меня в дом, назвать роднёй.
Дар сделал меня изгоем среди людей, дар привёл меня к оборотням…
– Тебе очень плохо, – прожурчал ручей. – Я чувствую.
– Я не знаю, что мне делать, – сорвавшаяся слеза капнула в воду.
До этого спокойный ручей вспенился и гневно забурлил:
– Скажи, что делать мне, и я тебе помогу! Твои слёзы придают мне силу.
Я опустила ладонь в прозрачную ледяную воду и почувствовала, как становится легче дышать. Ручей лечил меня, забирая страх и боль. А воды всё прибавлялись.
– Я хочу окунуться в тебя, – беззвучно шепнула я. – Возвращайся сюда…
Я осеклась. Вода может прийти только из селения. А это значит, что там начнётся засуха. Если долго не будет дождя – пересохнут колодцы, погибнет урожай. И уже некому будет помочь людям в одной из самых страшных бед, какие постигают их землю.
– Уходи из селения, – не дрогнув, продолжила я.
Эти люди отдали меня оборотням, обрекли на позор и мучения и при этом разве что не плясали от радости. Ведь хозяева леса потребовали девчонку-изгоя, ту, которую не жалко. Какое злорадство читалось накануне на лицах селян!
Я сжата руку в кулак. Они это заслужили. Пусть живут без меня, но вместе со мной из селения уйдёт вода. Я подняла взгляд к небу. Тёмное облако двигалось к солнцу, окрашиваясь багряным цветом. Двигалось в сторону селения.