Шолохов. Незаконный

На вопрос, откуда автор «Тихого Дона» так хорошо представлял себе состав фоминской банды, можно и в этот раз предположить обычный ответ: да он их видел. С каргинской колокольни своими глазами.
18-го Шолоховы, Чукарины, станичный актив, чоновцы хоронили погибших, в том числе Андрея Козырина – непосредственного коллегу Александра Михайловича по заготконторе. Заведующий военным отделом Козырин с казаков излишки выбивал, Шолохов-старший вёл собранной продукции счёт – и вот такой конец.
Так, за неделю, остался Александр Михайлович и без бухгалтера, и без работника заготконторы. Вполне себе сюжет ещё одного, так и не написанного «донского» рассказа.
* * *
20 сентября в Каргинскую явилась окружная комиссия во главе с членом окрисполкома Бычковым. Проверяли заготконтору: наличие зерна и продуктов, соответствие реального положения дел и отчётности.
К 21 сентября Бычков выяснил, что, цитируем его доклад, «ряд ответственных лиц», уличены «в преступлениях по должности и расхищении ссыпного пункта, как, например: заведующий Заготконторой № 32 Шолохов Александр, его помощник Меньков Василий, заведующий ссыпным пунктом Лиховидов Фёдор, заведующий кладовой Асеев Андриян и бывший заведующий ссыпным пунктом Каргин Дмитрий Титович. Преступления их доказаны, но весь материал разграблен, для чего необходимо провести доследование, отстранение поименованных лиц от должности».
Окружной исполком постановил Каргина судить, а имущество его немедленно арестовать, Шолохова и всех остальных – отстранить от должности, срочно подыскав им замену, а потом тоже судить. Окружной продкомиссар Богданов направил в Донпродком донесение о непригодности Александра Михайловича к занимаемой должности. Шолохову вменяли в вину неподготовленность заготконторы к приёму и хранению продуктов, нераспорядительность, отсутствие учёта инвентаря и поступающих в контору продуктов.
Однако, доразобравшись, обвинение в хищении хлеба с Шолохова сняли. Он не смог организовать порядок, да. Всё пьянство виновато – и душевная его доброта. Но Шолохов не брал чужого. Он был очень честный, по-настоящему религиозный человек. В итоге Богданов рекомендовал всего лишь понизить Шолохова в должности, назначив заведовать складом. На его должность Богданов предложил назначить Козырина. Он ещё не знал, что Козырину несколько дней назад отрубили посреди бела дня голову.
Как же тяжело дались те месяцы Александру Михайловичу!
Сначала являются фоминцы и творят сущие зверства. Следом приезжает комиссия и обещает Шолохову позор и тюрьму; а то и расстрел – с них станется. Ради чего тогда вся эта нервотрёпка была? Ради чего он так долго жил и трудился, ежедневно рискуя быть зарубленным, застреленным, замученным – причём вместе с единственным сыном?
Целую жизнь прожил – и никто никогда не обвинял его ни в чём подобном.
Спасибо товарищу Богданову: он прямо в донесении сообщил, что беда у Шолохова одна: никудышный он администратор.
Александр Михайлович направил областному продкомиссару Миллеру докладную, где, сославшись на преклонный возраст и неопытность в административной работе, попросил освободить его от должности.
28 октября 1921 года прошение Шолохова было удовлетворено.
Его семья осталась без средств к существованию.
* * *
В начале октября Фомин, собравший уже 220 сабель, изготовился взять Вёшенскую, где располагался военком, стояли целая коммунистическая рота и отряд милиции, имевшие в запасе полные оружейные склады патронов. Атака была рисковой, но, свершив задуманное, он стал бы хозяином всего округа.
В тех же числах в округе появилась ещё одна банда – Семёна Кондратьева. Этот, действуя исключительно на правобережье и часто навещая хутора, стоявшие вдоль Чира, проводил в хуторах насильственную мобилизацию, сбивая большой отряд. Начальник областного уголовного розыска в докладе писал: «Банда Кондратьева всё время оперирует вокруг Каргинской, не ближе 10 вёрст; банда Фомина на таком же расстоянии вокруг Вёшенской».
 
Кондратьев имел в Каргинской своих людей и готовил там переворот. В случае его удачи никто б не стал разбираться, что Александр Михайлович Шолохов проштрафился и отставлен от работы. Все знали, что именно он был главным в заготконторе. И Чукариных, и Шолоховых, и всех остальных действующих и отставленных совработников ждала одна участь.
Сосед Шолоховых по Каргинской, Василий Меркулов, рассказывал, как однажды хуторяне завидели переправлявшихся через Чир вооружённых людей: во двор к Меркуловым забежал Мишка Шолохов и попросил спрятать его. Но его заметили – за ним уже гнался один из всадников. Мишку спрятали в кадушке, где засаливали арбузы или капусту, накрыли сверху крышкой.
На счастье, оказалось, что всадники – милицейский отряд, ещё не получивший формы. Но шолоховские чувства можно себе вообразить! Это ж не игра в прятки. Это – когда ты несёшься сломя голову, заметив уже, что один из всадников помчался за тобой, зная, что жизнь твоя снова на волоске – стучишься к соседям, не будучи наверняка убеждённым, что тебе откроют, что спасут, прячешься в бочке, каждый миг помня, что едва откроют крышку – тебя выволокут на улицу и ты умрёшь.
Но, как ни странно, где-то здесь, во всех этих историях и создавался бесподобный шолоховский юмор. Когда б не приходилось ему прятаться в бочке из-под капусты – как бы он описывал потом Щукаря и Лопахина?
* * *
В октябре кондратьевский заговор раскрыли.
В хуторах Каргинской станицы взяли десять людей Кондратьева и тут же расстреляли. Степень их виновности определяли на ходу. Представителям Советской власти рубили головы, и она в ответ не церемонилась.
Десятилетия спустя Шолохов вспоминал:
– …сидит эта новоизбранная власть в атаманской правленческой избе или в экспроприированной хате какого-нибудь «хуторского богача». А за окном-то неуютно… Через окно, бывает, и постреливают. Будешь ты ждать, когда тебе пулю в лоб влепят? А то и просто вилами в подходящем месте? Никакой настоящий мужик ждать этого не будет. Повесит он наган на бок, чтоб всем видно было, и пойдёт сам врагов искать. И как его определишь, врага-то, когда на тебя чуть не каждый второй чёртом глядит? За ведьмами так когда-то гонялись… Час от часу подозреньице растёт; подозрение растёт – страх все сильнее; страх подрос, а подозрение, глядь, уже и в уверенность выросло. Остаётся лишь в «дела» оформить эту подозрительную уверенность, которую тебе нашептала твоя «революционная бдительность»…
4 ноября банду Кондратьева окружили. Он, его штаб и 41 боец попали в плен. Их тоже всех немедленно расстреляли. В ноябре карательный отряд прошёл по всем хуторам, откуда происходили участники кондратьевского отряда, и конфисковал имущество их семей. Часть родственников взяли в заложники – на случай мести советским работникам со стороны оставшихся на свободе повстанцев.
Какая жуть творилась! Резня и бойня.
Банда Фомина ещё продолжала гулять, выискивая себе пропитание и множа насилие. По округе они разослали приказ: продналог не сдавать. Кто решит сдать – тому казнь. Люди оказались меж двух огней.
Фоминцы прятались по оврагам. Если видели подводы местных, отправившихся сдавать хлеб комиссарам, – на первый раз разворачивали, на другой, как и было обещано, убивали.
Власть погнала по округу продкомиссаров выбивать налог – за два месяца погибло ещё двадцать продовольственных работников. Их стреляли, душили, резали, рубили. Царило кровавое остервенение.
В ту осень у Александра Михайловича не выдержали нервы.
Он и так прибаливал – а тут расклеился вконец.
Впал в запой; еле из него вышел; и вот лежал лежмя, готовясь умирать.
2 декабря Михаил явился в заготконтору с заявлением: «Прошу Вас зачислить меня на какую-нибудь вакантную должность…»
Он готов был и в ЧОН, и в милицию, и куда угодно…
Смущал ли его весь тот кошмар, что творился вокруг, – значения не имело. Надо было на что-то жить. Если же задуматься, то Шолохов понимал одно: большевики какая-никакая, но власть, а всё, что предлагает себя вместо неё, – ещё хуже.