Высокое напряжение (СИ)
— Говори точнее, — выпил еще алкоголя, дабы унять нервозность.
— Уголовное дело на тебя завели из-за обращения господина Некрасова… Наш проект сорвался по той же причине… Но все же неспроста, Богатов… Кто-то очень постарался настроить людей против тебя.
— Ну, и? — ничего нового я не услышал. — Если есть что-то, выкладывай… — мое терпение подходило к концу. Еще пара минут, и я вытяну ее из квартиры.
— Ты такой верный мужчина, — цокнула Лена, потянувшись к своей сумочке. — Сколько раз я пыталась доказать, что рыжая секретарша не достойна даже мизинца твоего… Сколько раз ты так рьяно отбивался от моего общения… вот только, Лев, ты совсем не умеешь разбираться в людях…
После этих слов по телу прокатывается волна гнева. Я разорву ее на части, если она не заткнется…
— Лена, ты либо говори, либо уходи, не испытывай мое терпение.
— Вот, слушай, — кладет телефон на стол, включает запись диктофона… Раздается какой-то шорох, а потом я слышу голос Таты и ее подруги.
— Все-таки наш с тобой план сбылся, — произносит Дана.
— Ты про срыв проекта с торговым центром? — А это Тата. О чем она говорит? Я еще не понимаю до конца, что происходит, но внутри все сжимается от нехорошего предчувствия.
— У нас было немного другое, — Тата продолжает говорить. — Собственники просто отказались продавать Богатову жилье. Ты слишком ярко расписала из него мошенника. Мы сорвали ему проект… Он достаточно денег потерял, но тюрьма…
— А ты так мечтала отомстить ему… Вот мечта сбылась, — Дана смеется… а потом запись обрывается.
— Что это за хрень? — я думал, придушу эту суку. Не верил до последнего! Все, что угодно! Кто угодно! Но только не она! Не Тата!
— Богатов, ты совсем с катушек слетел?! — взревела Январская, отскакивая от меня. — Не веришь, попроси своих людей из службы безопасности! Пусть проверят, узнают, делали они это или нет! Спасибо бы сказал, что я тебе глаза открыла!
Меня разрывало на части. В ушах стоял гул, перед глазами — темнота. Я заслушивал эту запись часами всю следующую ночь. Порывался набрать ее. Спросить. Чтобы правду сказала… В голове не укладывалось. Как?! Разве это может быть Тата? Моя Тата, раскрывшая свою душу, впустившая меня… нет, это долбанный страшный сон…
Но это не было сном. Наутро я связался с людьми из спецслужб. Узнал о группе в сети. Несмотря на то, что ее удалили, нам удалось установить того, кто все это сделал. Наш бывший сотрудник, уволенный мной программист. Я не запомнил имени ублюдка. Сорвался к нему по адресу. Припер к стенке, потребовав все рассказать. Он и выдал все подробности. Про то, как Тата с Даной задумали отомстить мне. Про то, как Тата решила подобраться ближе, дабы нарыть компромат. А когда не получилось, пошли грязным путем. Оклеветали, подговорили людей, создали группу, агитируя всех недовольных.
А дальше… дальше все — как в страшном сне… Я рассказывал ей все. Где-то хотелось удавиться от боли, где-то становилось чуть легче. Не хотел еще больше нервировать ее или расстраивать. Старался говорить без эмоций… но даже мне, взрослому мужику, страшно вспоминать тот день… когда я узнал правду, когда так поступил с ней.
Январская красиво подыграла. С той вечеринки я шел пешком. Пьяный в стельку, разбитый. Я шел по пыльной дороге и рыдал, как мальчишка. Я себя таковым и чувствовал. Маленьким пацаном, которому в очередной раз просто разбили сердце. Перед глазами был ее затравленный взгляд, которым она смотрела на меня, принимая молча и спокойно каждое мое гадкое слово. И от этого еще противнее было от себя. Полным ничтожеством себя ощущал. Не смог увидеть ее лжи… поддался искусной игре. Но даже будучи разоблаченной, она мастерски довела игру до конца. Строила из себя невинную жертву, влюбленную, с разбитым сердцем.
***
Мой голос сипнет. В горле пересохло, в груди пустота. Выложил все, и легче немного стало. Она молчит. Так и сидит неподвижно, словно статуя.
— Да, я хотела отомстить тебе, — начинает она, а у меня из груди нервный смешок вылетает. Отворачиваюсь. Хочу ли я услышать все из ее уст? Как она ненавидит меня, как презирает? Все это время в душе оставалась кроха надежды на то, что все не так. Но сейчас все изменится навсегда… молчу. Она продолжает. Голос тихий, глаза полны слез.
— Когда ты пришел в фирму и так отвратительно поступил со мной… я была дико зла на тебя. Хотела уволиться, но Дана посоветовала мне не спешить. И мы разработали стратегию. Я должна была сблизиться с тобой и найти компромат. Дана предложила выход с собственниками квартир. Поговорить с ними, чтобы отказались продавать тебе жилье. Мы хотели, чтобы ты ушел, оставил фирму. Но я никогда не хотела для тебя тюрьмы, — она произносит все это абсолютно спокойным, где-то даже уставшим голосом. Не так, будто оправдывается, нет. Она уверена в себе. И не ждет от меня прощения.
— Чем больше мы сближались, тем больше я понимала, что проникаюсь к тебе уважением. Там, будучи на рыбалке с твоим дедушкой, я поняла, что люблю тебя. И никогда не сделаю тебе больно… Поняла, что ты не такой человек, каким показался мне с самого начала… — теперь в ее голосе слезы. Руки так и зудят, чтобы притянуть ее к себе, успокоить. Но я сдерживаю себя, продолжая сидеть неподвижно.
— Мы вернулись в город, а подруга все сделала сама. Не дождалась меня. Она взяла себе помощника… бывшего программиста, про которого ты говорил. Они создали группу. Я попросила удалить их все и остановиться. Подруга так и сделала. Видимо это и запустило весь процесс… — От ее слов меня в холод бросает. Получается все совсем не так, как видел я. Выходит, Тата не делала этого? Она поднимает на меня глаза, и мне дурно становится от того, сколько в них боли.
— Но я никогда, никогда не врала тебе, Лев. Я любила тебя, — всхлипнув, смотрит на меня устало. А у меня мир рушится. Как… как я мог допустить подобное?!
— Почему… ты не сказала сразу?
— Я хотела, — смеется нервно. — Но не успела. Думала рассказать тебе все на острове. Но ты меня бросил раньше, — горько улыбается, а у меня нет даже сил что-то ответить. Я в полном крахе.
— В тот день, когда ты выгнал меня из своей квартиры, я уволилась с работы. Забрала отпускные. Хотела устроиться на фирму, а потом узнала о беременности. Хотела остаться в городе, но не было возможности. На пятой неделе у меня случилась угроза выкидыша. Попала в больницу. Была отслойка сильная. Малыш держался буквально на ниточке. Кровило сильно, врачи не могли справиться с кровотечением. Уговаривали на аборт, говорили, что не выношу. Но я отказалась. Не знаю, как держалась… — пожимает плечами, губы трясутся, а по лицу текут слезы.
— На вере одной держалась… просто дала себе установку, что рожу, что выношу, дам ему жизнь… Лежать в больнице пришлось всю беременность. Нужно было лежать вверх ногами. Я поняла, что не смогу оставаться в Питере. Деньги таяли на глазах. Сдала квартиру и уехала к маме. Здесь меня положили в роддом на сохранение. Уже с другим диагнозом. Низкая плацента. В любой момент могло снова кровотечение открыться. Вот с тех пор меня ведет Борис Тимофеевич. Два раза мы с малышом были под большой угрозой… В нас не верил никто. Но мы выстояли, Лев, — она так смотрит на меня, что удавиться хочется. От осознания собственной никчемности и тупости.
— Да, моя вина в том, что я тебе не сказала о малыше. Но я не была тебе нужна. Да и некогда мне было думать о тебе…
— Я не знал… я ничего не знал, — сжимаю виски руками. — Я был уверен, что это правда… — мой голос сбивается, глохнет, обрываясь на полуслове. Я говорил о записи, о том, какое положение было в тот момент. Об уголовном деле и об угрозе краха… Я говорил о разговоре с программистом. Но все это было похоже на жалкие оправдания. Я — кусок дерьма, гордого дерьма. Тогда я считал, что она предала меня. И решил отплатить ей тем же. Подыхал, но не показывал, как она дорога мне. Там, в квартире, наговорил ей столько всего гадкого… А она стояла и клялась мне в любви…
— Я пытался найти тебя… Все эти месяцы пытался вытянуть себя на поверхность. Отдал все деньги, чтобы дело закрыли. Потом сохранял компанию. Сутками рвал жилы, но даже не ради бизнеса… Ради того, чтобы не думать о тебе… не вспоминать. Я был все время один. С Январской не было ничего. В тот день, в квартире… это был спектакль… — Она отворачивается. Я знаю, ей больно это слышать, но сейчас мы должны выложить друг перед другом все до единой карты. Никаких секретов, никаких недомолвок.