Дурная слава (СИ)

— А мы тебя заздались! — вдруг долетает до меня, и я поднимаю голову.
— Да, заждались, — подхватывает Антон. И они, переглянувшись, оба встают с мостика и направляются к горке, чтобы спуститься с «городка» на землю.
По дороге Антон несколько раз оборачивается и, прежде чем скрыться в витой пластикой трубе, дважды стучит по сердцу и, раскрыв кулак, посылает мне свой горячий привет, который я запоздало ловлю. После чего теряюсь еще больше.
— Падём на колоконьтик! Я показу тебе колоконьтик! — шустро съехав с горки, мальчишка в мгновение ока оказывается возле меня. — Ты будес со мной катаца? — Он протягивает свою пухлую ладошку, но, не дождавшись молниеносной реакции, сам берет меня за руку. И делает это крайне деликатно. — Не бойся, это не стласно!
— С тобой я и не боюсь, — непроизвольно смеюсь я.
Не такой уж он и бука, как мне сначала показалось.
— Степан, — догоняет нас Антон, — ты бы для начала представился даме, а потом уж оказывал ей свое внимание. Генерал-лейтенанты так не поступают.
Послушавшись своего старшего наставника, мой кавалер останавливается и, развернувшись, заглядывает мне в лицо:
— Меня зовут Тёпа. С-с-тёпа.
— А меня…
— А тебя я знаю, как зовут!
Хохотнув, я присаживаюсь перед ним на корточки:
— Рада с тобой познакомиться, Степа.
И замечаю выбритую «молнию» на виске мальчишки.
Какой же он модник!
— А это Атон, — размашистым жестом представляет своего дядю племянник. Антон улыбается и делает несколько шагов вперед, от нас. — Атон, подазди! — суетится Степа и торопит меня, ухватившись покрепче за руку. — Подазди! Подазди нас!
И мы буквально бежим к киоску с мороженым и становимся в очередь.
— Угостишь чем-нибудь даму? — понизив голос, подсказывает Степе Антон и подмигивает мне.
— Мне сыколадныя! А тебе?
— Тогда и мне тоже, — киваю я. И пока мальчишка увлечен ярким плакатом с рекламой аттракционов, смеясь, подкалываю Антона: — Кажется, у тебя появился конкурент.
Антон ведет бровью:
— Надеюсь, ты будешь разумна и не поддашься его чарам?
— Надеюсь, ты будешь разумен и не станешь меня ревновать?
— Увы, — показательно серьезно отвечает мне он, — не могу тебе этого пообещать. — И чувствую его ладонь, оказавшуюся на мгновение у меня на талии.
Оглядевшись по сторонам и убедившись, что Степа все еще вертится возле огромного баннера, а тем более не заметив чужих любопытных взглядов в округе, я урываю секунду, чтобы прильнуть к Антону и поцеловать его прямо в губы. Здесь. В парке. В общественном месте. Я делаю это просто потому, что мне хочется его поцеловать. Возможно, я немного поссорилась с головой или запоздало впала в то самое блаженное отупение, но мне действительно этого хочется. Так почему бы и нет?
— Джонни, — умильной улыбкой отзывается он. И, склонившись, шепчет мне, обжигая кожу нежным дыханием: — Когда ты перестанешь делать это?
— Что?
— Сводить меня с ума. И нравится мне все больше и больше.
— Я думала, я давно тебе нравлюсь по максимуму, — невинно пожимаю плечами я. И отстраняюсь. Потому что за нами становится в очередь престарелая парочка.
Они такие славные, подслеповатая старушка со сгорбленным стариком, держащие друг друга за руки, что моя неловкость превышает все потаенные желания.
Но кое-кому плевать на внешнее окружение — похоже, кое-кто видит только меня.
Приподняв одну бровь, Антон заявляет:
— Ты всякий раз умудряешься усугубить сложившуюся ситуацию. Я не знаю, где этот максимум и есть ли предел. Знаешь, пожалуй, я возьму для тебя еще и сахарную вату.
На что я, не сдержавшись, тихонько хихикаю:
— И какая же в этом связь?
Антон аккуратно заводит волосы мне за спину и делает это для того, чтобы вновь склониться и пробежаться губами по коже:
— Я хочу провести некий эксперимент, — и от его нежного шепота по телу бегут мурашки. — Кажется, пора уже выяснить: я зависим от сладенького или… — он легонько целует меня и произносит, как ни в чем не бывало, — всего-навсего люблю тебя, Джонни.
  
‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍25. Антон
  
Она такая смешная, когда смущается: опускает ресницы, прячет глаза, становится маленькой-маленькой. Ее едва загорелые скулы вспыхивают теплым румянцем, и лицо озаряется каким-то внутренним сиянием. Но у меня не было цели вгонять Джонни в краску, это случилось как само собой разумеющееся. Я просто сказал то, что последние дни вертелось на языке, и ни о чем не жалею — пусть знает.
— Ты снова стебешься? — пихает меня она, пока я разглядываю ее всю, от и до, в который раз.
Я не устану любоваться этой куколкой никогда. А сегодня она особенно прекрасна. Ее ярко-зеленое платье свободного кроя, стройные ножки в изящных балетках, тонкая нить браслета на запястье, пышная волна золоченых волос у лба, отливающая нашим первым рассветом и растворившей в себе все закаты, — это все не о ней, обо мне.
Я твой. Ты моя.
— Я серьезен. Впрочем, как и всегда. — И протягиваю деньги в окошко киоска: — Два шоколадных рожка и две сладкие ваты.
— Как и тогда, когда показывал мне Кассиопею? — лукаво щурится рыжая бестия. — Или когда расхваливал мои «непревзойденные» сэндвичи?
Степка, заметив, что очередь солидно продвинулась, мгновенно оказывается возле нас. Я подаю ему мороженое и взглядом указываю, чтобы он не спешил присваивать его себе. И обязательно улыбнулся. Но делаю это так, чтобы Джонни моих намеков не видела.
— Это тебе! — широко растянув свой крохотный рот, передает рожок мой лучший ученик пикапа. Но тут же сдувается, хмурится и по-детски затягивает нудную песенку: — А мне? А мне? А мне? Атон, а мне? — И выдает меня с потрохами: — Я пеледал ей, дай и мне!
— На! — смеюсь я. Хватаю пацана за свободную руку и оборачиваюсь к Джонни: — Ты же в курсе, что тогда я стремился произвести на тебя впечатление.
— А сейчас?
Мы отходим от киоска и выдвигаемся в сторону аттракционов.
— А сейчас, когда я вижу, положительный результат…
— Эй! — толкает меня бедром она. — Не слишком ли рано ты обрадовался?
— Считаешь, что я поспешил? Тебе нужен еще один букет от меня, прежде чем… — И, не договорив, вручаю ей сладкую вату: — Момент!
— Что ты задумал? — хохочет чертовка, пока я, передав под ее опеку еще и Степку, несусь к заветной цели в виде клумбы с аляповатыми низкорослыми цветочками. — Вернись, сумасшедший! — кричит мне вдогонку она, а сама продолжает звонко смеяться. — И не вздумай рвать их! Мне не нужно букетов! Пожалуйста, успокойся!
— То есть, — я оборачиваюсь, успев склониться над клумбой, — ты хочешь сказать…
— Да, — читаю ответ по ее жарким губам.
— Я не слышу тебя! Между нами огромное расстояние!
И мне все равно на то, что подобным поведением я привлекаю к нам чужое внимание. На то, что какая-то тучная дама бранится в сторонке, а компания малолетних девчонок берет меня на прицел своих камер.
— Да! — сияет улыбкой она.
Но этого мало!
— Что? Ты можешь сказать еще громче?
Черт возьми, мне не понять, как можно стесняться того, что ты чувствуешь, ведь это так естественно!
Но рыжая бестия, оказывается, не стесняется. Тряхнув волосами, она без прежних загонов посвящает в свою тайну целый мир:
— Да! Да! Да!
И Степка подхватывает:
— Да-а-а!!!
Прохожие оборачиваются, улыбаются, смеются, когда я несусь от клумбы в обратную сторону, на лету подсаживаю на плечи племянника и, пока он удобно устраивается, наводя мне прическу, сдобрив ее шоколадным мороженым, я успеваю поцеловать Джонни в щеку.
 
А потом беру ее за руку и с чувством пожимаю ладонь:
— Я люблю тебя.
— И я тебя лублю, Атон! — без заминки отзывается сверху Степка. И завидев вдали вожделенный аттракцион, взвизгивает тоненьким голосом: — Колоконьтик! Колоконьтик! Идем катаца на колоконьтик!