Дурная слава (СИ)

Я давлю в себе приступ радости и желание, если не бежать, то хотя бы просто подойти, и демонстративно утыкаюсь в ноутбук.
— Я никуда не поеду!
— Тогда мне придется позвать тебя громче. Вот так, — он слегка поддает газу, и его мотоцикл начинает надрывно ругаться, вынуждая меня встать.
— Прекрати! — фыркаю я и кошусь на входную дверь. — Ты хочешь, чтобы кто-нибудь вышел?
— Я хочу, чтобы ты вышла ко мне.
— Ни за что!
Он снова нахально газует, поднимая пыль на тропинке.
Его самонадеянный вид и настойчивость, которую я давно оценила, провоцируют меня на улыбку:
— Ты не понимаешь?
Но он, кажется, не слышит:
— Не заставляй меня подключать к уговорам твоих родителей.
— Что? — мягко усмехаюсь я и в порыве несправедливости сбегаю с порожков. — А не слишком ли ты…
— Вот так-то лучше, — довольно улыбается он, не дав мне договорить. — А теперь иди сюда и прыгай ко мне в седло.
Я смеюсь:
— Ты серьезно думаешь, что я стану с тобой кататься?
— Кататься? — хмыкает он. — Если это еще одна твоя жаркая фантазия, то хорошо, я принял к сведению и отметил на будущее. Но извини, сейчас мы должны будем решить одно важное дельце, касающееся нас двоих. Так что садись и поехали!
— У меня нет с тобой общих дел!
Он ухмыляется. И не сводит с меня своих бесстыжих черных глаз, которые в буквальном смысле пожирают, раздевают, оставляя на коже жгучие следы:
— Ошибаешься. Есть.
Он дразнит меня! И снова проворачивает ручку на мотоцикле, тем самым заглушая всю ту тираду ругательств, которую я на него обрушиваю. А потом, прекратив газовать, с невинным лицом переспрашивает:
— Что ты сказала? Прости, я не расслышал.
Неожиданно для себя я оказываюсь в двух шагах от него, и теперь, когда это отчетливо осознаю, мне трудно отступить или отвести от него взгляд. Без шлема, верхом на этой железной бандуре, он кажется таким привлекательным, что я начинаю злиться всерьез.
— Когда-нибудь я прибью тебя! И похороню в коробке из-под холодильника!
— Тих-тих-тих-тихо, — улыбается он и ловит меня за руку. — Мы обязательно сыграем во все твои любимые ролевки. Чуточку позже. — И вмиг делается серьезным: — Но для начала съездим в гости к некоему Ромочке.
Опешив, я слегка зависаю и еще некоторое время наиглупейшим образом таращусь на него:
— Зачем?
И даже не вырываюсь.
Прочувствовав, с какой нежностью и аккуратностью он перебирает мои пальцы, я с головой ухожу в ощущения.
— Расставишь все точки над i в своих незавершенных отношениях, прежде чем мы начнем новые. Иначе я расставлю их сам.
Да он с катушек съехал?!
Я одергиваю руку. Но осознав всю комичность проблемы — кажется, приставала меня ревнует, он меня ревнует! — решаю слегка усугубить ситуацию.
— Новые? — с придыханием переспрашиваю я. Подхожу к нему ближе, опираюсь на его плечо и сажусь позади. — Хм…Тогда нам придется заехать еще и к Вовику!
Он в недоумении оборачивается:
— А что у тебя с Вовиком?
— А с Вовиком у меня… — я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться, — …в пятом классе я сидела с ним за одной партой!
— М-м. То есть… ты хочешь сказать…
Я киваю и ловко спрыгиваю с мотоцикла:
— О, а ты, оказывается, сообразительный! Молодец, — машу ему я и ныряю обратно в калитку, — возьми пирожок с полочки!
— Какой еще пирожок? — смеется он и глушит мотор. Соскакивает следом за мной, дергает калитку…
Я слышу, как он бежит. Его шаги эхом отзываются во мне. И пока я лечу от него по бетонной дорожке, мое сердце сладко сжимается, подбивая разум на всякие глупости.
Хохотнув, я ухожу резко вправо, к гаражу, заставляя его притормозить на повороте, но просчитываюсь. Он успевает схватить меня за запястье, и я совершенно неожиданно — очень даже ожидаемо! — оказываюсь в его крепких объятиях, лицом к лицу. Глаза в глаза.
— Может, хватит уже от меня бегать, Джонни? — тихонько спрашивает он и большим пальцем руки осторожно убирает прядь волос, упавшую мне на лоб.
Его шепот обжигает. Взгляд пытливо скользит по мне. Широкая крепкая грудь, в которую я упираюсь ладонями, напряженно вздымается. Где-то под ней размеренно стучит что-то горячее, непоколебимое, мужественное. Но я смотрю на его губы и думаю только о них.
 
— Нет, — коротко выдыхаю.
— Нет? — И он наклоняется. И прислоняется ко мне лбом, носом, слегка колючей щекой, отчего я теряю твердую почву под ногами. И плыву. И парю. — Ты хочешь свести меня с ума окончательно? — И легко целует в висок.
Кажется, он знает о моих желаниях все…
  
15. Антон
 
Едва я успеваю коснуться ее непослушных жарких губ, слегка приоткрытых, немного сомневающихся, но таких манящих и желанных, как свет фар проезжающего мимо автомобиля на миг ослепляет нас. Желтым полотном, скользнув по дому и стене гаража, машина медленно катит по дороге вдоль забора.
Я отвлекаюсь, я чувствую, как испуганно бьется ее сердечко. И тогда, легонько прижав рыжую бестию к себе, вместе с ней делаю шаг вперед, в темноту, сгустившуюся у гаража. Но Джонни не отступает, не вырывается, не убегает от меня.
В очередной раз взглянув в ее глаза с немым вопросом о разрешении, я наклоняюсь и осторожно, боясь, что мог не так понять, короткими поцелуями от уха до подбородка подбираюсь к ее пылающим губам.
Дверцы машины хлопают. В затуманенное сознание вторгаются голоса:
— О, Антохин байк…
— Че это он тут его бросил?
И я понимаю, что это Тим, Гарик и кто-то еще, но не хочу сейчас думать о них. Все мои мысли растворяются в ней, в этой дерзкой, но такой уютной девчонке.
— Тони, ты там?
Я не собираюсь реагировать на их оклики. Но она выдыхает:
— Черт! — и, обернувшись в сторону калитки, подставляет мне щеку. — Если эти кретины придут сюда, я их покалечу!
Ее воинственный шепот заставляет меня улыбнуться:
— Не сомневаюсь, что когда-нибудь ты перекалечишь здесь всех, — и первым отступаю. Но только для того, чтобы взять ее за руку: — Но не сейчас.
Легонько сжимая в своей ладони ее тонкие пальчики, я тяну Джонни в сад, в гущу летнего вечера, плавно перетекающего в ночь. В эту теплую, совершенно неповторимую звездную ночь!
— Ты рехнулся? — смеется она. — Куда ты меня тащишь? Я же сказала, я никуда с тобой не пойду! И не поеду тоже!
А сама бежит, бежит и даже не спотыкается.
— Это я уже понял, — хохотнув, продолжаю увлекать ее за собой.
— Я серьезно! Что ты задумал? — мягко фыркает она. — Если во двор выйдет мама, тебе не поздоровится.
— У тебя прекрасная мама, не наговаривай. Она не будет против!
— Не будет против чего?
— Того, что ее дочь со своим парнем, — я останавливаюсь и, вновь оказавшись с ней лицом к лицу, сознательно подначиваю ее, — занимается кое-чем приятным.
— Ты! — вспыхивает она. — Похотливое животное! — И стремится ударить меня.
Но я уворачиваюсь, не выпуская ее руки.
— Не знаю, о чем ты подумала, маленькая извращенка, — смеюсь я, — но вообще-то я имел в виду перекус. — И достав из кармана куртки пакетик с фисташками, трясу им перед ней. — Но мне приятно, что ты, каждый раз оказываясь рядом со мной, постоянно думаешь об этом.
— Я об этом не думаю!
— Ладно-ладно, не думаешь. Но, по крайней мере, не возражаешь, что я твой парень.
Я твой.
Она теряется. Но быстро находит, как оправдаться:
— Ты такой твердолобый, что тебе нет смысла возражать!
— Рад, что ты это усвоила.
И наконец-то оторвавшись от ее озорно поблескивающих глаз, снова тяну Джонни за собой, к пристройке. Там есть отличная лазейка для того, чтобы…
 
На мгновение я оставляю ее вместе с упаковкой фисташек, а сам одним махом забираюсь на бочку.
— Я не понимаю! Что ты задумал?
— Просто доверься мне, — упираясь в покатую крышу, подаю руку чертовке.