Избранное: Христианская философия

Поэтому философ, желающий избежать всех этих нудных дискуссий и в то же время определяющий материю как простую протяженность, не может принять гипотезу ни о конечности мира, ни о его бесконечности. Нужно изобрести решение, которое позволит избежать споров о бесконечном и в то же время не заставит принять неприемлемое допущение о конечности мира. Декарт считал, что нашел решение подобной проблемы, изобретя [213] различение бесконечного и беспредельного, или неопределенного (de l'mfini et de l'indefmi). Бесконечное в позитивном смысле есть то, что выходит за любые пределы. Поэтому бесконечное — это Бог и только Бог [214], ибо только о Боге мы можем утверждать, что Его сущность ничем не ограничена [215]. Все остальное имеет природу беспредельного. Ибо о вещи говорят, что она беспредельна, когда нет никаких «оснований для доказательства наличия у нее границ» [216]. Например, для нас невозможно вообразить протяженность столь большую, что мы не будем в состоянии вообразить превосходящую ее; поэтому мы говорим, что протяженность и, следовательно, природа и мир беспредельны. Предоставленный самому себе перед лицом реальности, человеческий разум естественным образом склонялся бы к тому, чтобы рассматривать ее как бесконечную. Постоянно отодвигая ее пределы и видя невозможность достичь их, он бесцельно умножает беспредельное беспредельным. А беспредельно умноженное беспредельное есть не что иное, как бесконечное [217]. Но в нас есть также идея Бога, и в этом случае мы не просто говорим, что наше определение этой сущности не позволяет нам приписать ей какие-то пределы, но утверждаем, что божественная сущность по самой своей природе такова, что во всех отношених превосходит эти пределы. И перед этой бесконечной реальностью наш разум должен остановиться. Кто, в самом деле, может сказать, что пределы мира, непостижимые для нашего конечного человеческого рассудка, не являются необходимым образом определенными с точки зрения бесконечного божественного разума, который их схватывает? Бесконечный по отношению к нам, мир вполне может быть конечным по отношению к Богу. Разрешение этого вопроса очевидно превосходит наши силы, и потому различение беспредельного и бесконечного просто выражает наше смирение перед тем, чего наш конечный разум не может охватить [218]. Очевидны те преимущества, которые дает Декарту подобная позиция. С ней связана судьба самой его физики в целом, поскольку новое различение позволяет сохранить определение материи как простой протяженности и в то же время избежать лабиринта схоластических дискуссий о возможности актуальной бесконечности.
Это новое различение не только облегчает теологам и схоластическим философам принятие новой физики в целом, оно еще и делает более приемлемыми ряд конкретных концепций, которые в противном случае натолкнулись бы на самое серьезное сопротивление. Прежде всего, Декарт укрывается от предвидимого им возражения по поводу его учения о вихрях. При предположении мира конечного и ограниченного ему, вероятно, указали бы на возможность того, что частицы материи, составляющие вихри, могут быть унесены в бог знает какие воображаемые пространства вокруг Вселенной. Напротив, при предположении, что мир беспределен, такое возражение отпадает само собой, потому что, по определению, материя простирается дальше, чем может представить человеческий разум. Причем, чтобы иметь такой ответ на подобное возражение, достаточно предполагать мир беспредельным; мы получим те же преимущества, какие могли бы иметь от предположения его бесконечности, и при этом избежим возражений, которые могла бы вызвать такая гипотеза у теологов и философов [219].
 
Наконец, это различение позволяет допустить делимость частиц материи, достаточную для того, чтобы было возможно круговое движение тел. В физике Декарта беспредельная делимость материи необходимым образом вытекает из его определения материи. Если материя определяется как протяженность, то отсюда следует, что не только пустота, но и атомы оказываются невозможными; протяженность беспредельно делима мыслью, так что нет никакой частицы материи, сколь бы она ни была мала, относительно которой мы бы не предполагали, что божественное всемогущество может разделить ее далее [220]. Но эта беспредельная делимость материи необходима и для того, чтобы было возможно движение тел в абсолютно заполненном универсуме. В самом деле, тело не может передвинуться на новое место иначе, как вытеснив оттуда другое тело, его занимающее; это последнее, в свою очередь, вытесняет другое и т. д. вплоть до последнего тела, занимающего то место, которое освободилось в тот момент, когда первое его покинуло. Это есть условие и единственно возможный способ движения там, где все заполнено [221]. Однако легко показать, что такое круговое движение подразумевает беспредельную делимость материи, т. е. невозможность представить материю разделенной на части столь малые, чтобы мы не могли бы вообразить ее разделенной на еще меньшие части. В самом деле, чтобы осуществить свое круговое движение, материя должна последовательно заполнить все части пространства, одни из которых в неисчислимой степени меньше других; нужно, следовательно, чтобы в одной из ее частей одна частица хоть немного раздвинула бы другие бесчисленные мелкие частица материи, из которых она состоит, чтобы заполнить эти различные бесчисленные пространства. Бесконечная делимость материи вытекает поэтому необходимым образом из того факта, что имеется целая последовательность уменьшающихся пространств, через которые эта часть материи необходимым образом должна пройти для того, чтобы стало возможным круговое движение [222].
В этом случае мы также говорим о беспредельном, ибо из определения материи, в отличие от определения Бога, не следует, что ей присуща бесконечность; просто мы не усматриваем никаких пределов делимости ее частей [223]. Можно было бы спросить: как возможна эта беспредельная делимость? Подобное деление, постижимое с чисто математический и абстрактной точки зрения, кажется противоречивым с точки зрения физический и реальной. Природные тела не делимы до бесконечности, потому что форма каждого вида тел требует известного количества материи, и при меньшем количестве материи данное физическое тело просто не существовало бы. Более того, тут мы сталкиваемся со всеми возражениями, выдвигавшимися в схоластике против возможности актуально бесконечно малого [224]. Но у Декарта готов ответ, направленный на то, чтобы все также не принимать эти возражения: «И хотя мы не можем постичь способ, каким совершается это беспредельное деление, мы не должны, однако, сомневаться в том, что оно совершается, ибо мы понимаем, что это деление необходимо следует из природы материи, отчетливейшим образом нами уже понятой, и понимаем также, что эта истина принадлежит к числу тех, которые нашей конечной мыслью обнять нельзя» [225].
Склоняясь, таким образом, перед непостижимостью божественного всемогущества для нашего разума, Декарт надеется получить еще одно, не менее ценное, преимущество. Он надеется отвратить философов от антропоморфных объяснений мира. Из-за чего, в самом деле, Вселенную считают ограниченной? Во всяком случае, не из-за того, что мы необходимо постигаем ее как таковую. Совсем напротив, философы охотно воображают недосягаемые (поп realises) пространства за пределами этого мира, но они рассуждают так, будто наш разум способен своими собственными силами преодолеть пределы творения и приписать миру границы, хотя ни рассудок, ни божественное откровение этого не требуют [226]. Наша естественная склонность ограничивать мир объясняется нашим глубоким убеждением, что мир целиком создан ради нас. Ни на мгновение нам не приходит в голову, что Бог мог бы создать вещи, которые никогда не будут увидены или познаны человеком и какие никогда не доставят ему никакой пользы. Поэтому объяснение всех вещей с точки зрения их полезности для нас очень наивно и не может иметь места в истинной физике. Если и можно сказать, что все создано Богом ради нас, то только в моральном смысле и для того, чтобы побудить нас быть благодарными Богу [227]. Но такая цель может быть достигнута также и в том случае, если мы станем смотреть на вещи с точки зрения действующей причинности и воздавать хвалу Богу как Творцу мира вместо того, чтобы напрасно пытаться угадать цели, которые он при этом преследовал. К тому же такие чисто предположительные объяснения, которые забота о благочестии может допустить в морали, неуместны в физике, где признаются только окончательные и очевидные доказательства [228]. Неправильно говорить, что все вещи были сделаны для нас. Истинно только то, что мы можем извлечь пользу из всех вещей, стараясь их понять и восхищаясь в каждом из творений его всесовершенным Творцом. Истинно и то, что Книга Бытия, по-видимому, представляет нам человека как главную цель творения, но Книга Бытия и написана с точки зрения человека и для него; она не занимается выяснением того, имел ли Бог при творении мира какие-либо иные цели. Ибо вещи одновременно могут быть созданы Богом для нас и для совсем иных целей, и легко понять, что проповедники не касаются второго момента, потому что это бесполезно для их главной цели: научить нас любви к Богу [229].