Веледар (СИ)

— Твою ж.., — вспомнил. Зрачки его в ужасе расширились, а нижняя челюсть отвисла почти до груди.
— Дошло, наконец? — почти ласково поинтересовалась я.
— Господи, — выдохнул бугровщик, снова рванулся с лавки, падая на колени и ухватывая меня за подол. — Спасибо тебе, милая, добрая Селена!
— Эк его раскачивает, — прошипел наемник, снова Митю от меня оттаскивая, хотя тот упорно цеплялся за мое платье. — То убить готов, то расцеловать…
— Век благодарить буду! — не унимался гробовщик. — Молиться за тебя стану!
— Это лишнее, — я осторожно перехватила его руки за запястья, отвела в стороны, высвобождаясь. — Встань, Митя, не надо. Ты слаб еще. Тебя накормить сперва надо, раны обработать, отмыть…
— Допросить, — услужливо подсказал Вель, за что получил от меня очередной тычок в ребра.
— Накормить? — тут же приободрился Дмитрий. — Это я всегда «за»! Погодите-ка… а что за допросы?
— Потом, милый, все потом, — вздохнула я и пошла прочь из комнаты хозяину двора распоряжения отдать да заплатить заодно, а то сколько наглеть-то можно.
Спустя примерно час мы с Велем сидели в главном зале и дружно наблюдали за бугровщиком, который уплетал постные щи за обе щеки, весьма ловко удерживая ложку перевязанной рукой, и одновременно умудрялся нам о своих приключениях рассказывать.
Хозяин трактира уже распорядился баню затопить и остался весьма доволен щедрой оплатой. Осталось с Дмитрием разобраться, вымыться да отдохнуть перед дальней дорогой, ибо выезжать мы собрались рано утром, на самом рассвете. Итак много времени здесь потеряли.
— … и вот приехал я в город да стал местных расспрашивать. Представился, само собой, землепроходцем. Недолюбливают людей моего ремесла, ох недолюбливают… А зря! — рассказывал Дмитрий.
— А как ты вперед нас-то успел здесь очутиться? — подозрительно прищурился наемник.
— Не знаю, — искренне ответил Митя. — Я все с торговцем одним добирался, он как раз сюда за ради праздника ехал. Человек добрый, подвез меня, а я ему истории занятные рассказывал.
Я не стала указывать наемнику на глупость его вопроса. Мы ведь из-за духа много времени в пути потеряли: сворачивали с дороги загодя, чтоб на ночлег устроиться, делали крюки, заезжая в села и деревни в поисках крыши над головой… Потому бугровщик нас и обогнал. Интересно другое…
— Ты просто так по землям этим шатаешься? — спросила я. — Или в определенное место путь держишь?
— Разведку провожу, — доложил Дмитрий. — Составляю карту местности, все подробности у людей выспрашиваю при любом удобном случае. Про захоронения ведь напрямую не спросишь… А вам зачем это знать-то? — хитро прищурился он. — Вы, насколько я помню, батюшку вашего проведать ехали.
— Моего батюшку, — поправил Вель. — Только он в соседних землях живет. А мы там сроду не бывали. Проводник нам нужен.
— Подожди, Вель, — я накрыла его руку, лежащую на столе, своей ладонью. — Если мы его с собой позвать хотим, придется ему правду рассказать.
— Ну, вот ты и расскажи, — он вытащил свою руку из-под моей, подпер подбородок и с любопытством на меня уставился. — А я посижу, тоже послушаю.
— Не здесь же, — я украдкой бросила взгляд на хозяина трактира, который уже минут десять один стол натирал, при этом делая вид, что нас даже не замечает. — Пусть человек поест нормально, потом в баню сходите… А там и поговорим.
— А куда вы меня позвать-то хотите? — заинтересовался бугровщик, шкрябая ложкой по миске, доедая остатки щей. — Мне по гостям недосуг шляться.
— Я думаю, в такие «гости» ты сходить не откажешься, — уверила я его.
Дмитрий с любопытством на меня воззрился, открыл рот, чтобы спросить что-то, но в этот момент в зал прошмыгнула девушка, подошла к хозяину постоялого двора, шепнула ему что-то на ухо.
— Банька готова, сударыня-ведьма, — доложил мне трактирщик.
— Вот и славно, — я встала из-за стола, потянулась сладко. — Позже поговорим, — и ушла, оставив их обоих слегка озадаченными.
***
Вечерело, и душный воздух остывал постепенно, готовясь свернуться туманом в оврагах и низинах. Солнце пламенело у горизонта, ласково грея висок, а над головой простиралась огромная туча, подсвеченная закатом до черноты. Ворчала, нависала мрачно, грозясь разродиться долгожданным дождем.
 
Я сидела на невысокой крыше житницы, привалившись спиной к скату, остывая после бани. Захотелось побыть одной, и я детство вспомнила, забралась сюда точно так же, как на крышу собственного хлева забиралась, прячась от матери, которая все заставляла заговоры разные разучивать. Помню, как пальцы ныли тогда, их ведь крестом держать надо, когда слова произносишь, а колдовать не хочешь.
На далеком горизонте между темными клубами туч и верхушками леса вырастали огненные деревья, соединяя небо и землю. Исчезали почти сразу, но надолго отпечатывались в глазу так, что их еще можно было рассматривать, опустив веки. А потом над головой грохотало и ворчало, и тихий двор наполнялся звуками: беспокойным кудахтаньем кур, испуганным поскуливанием собаки, нервным перетаптыванием конских копыт.
Дощатый скат под моим затылком еще хранил дневное тепло, и я перекатывала голову то влево, то вправо, наплевав на мокрые после бани волосы. Пахло свежим сеном и грозой. Грозой, которая будет идти всю ночь…
Почему-то именно сегодня я была уверена, что мать мне больше не приснится. Не передаст больше камень, не будет увещевать и утешать. Не умрет у меня за спиной. И я даже не знала, рада ли этому.
Дар теперь во мне, и я умру с ним вместе. Или найду, кому передать это бремя? Кто знает. Ничего нельзя загадывать, когда идешь в Веледар.
Я не так много слышала об этом месте, а что слышала — пугало до чертиков. Что за дар там, который даже Агвидов лабрадорит вместить не способен? Камень-то знатный, даже сила Демиры для него мелковата…
— Вот ты где, — над краем крыши показалась мокрая голова наемника.
Я скользнула по нему взглядом, не ответила, а он легко впрыгнул на крышу одним гибким движением, подошел.
— Я с тобой поседею раньше времени, — проворчал и сел рядом, тоже оперся на скат.
Мы стали молчать вдвоем, и молчание это не было напряженным. Оно было наполнено каким-то таинственным, не понятным мне содержимым, как мир вокруг напоен сладковатым грозовым воздухом: не видишь его, но вдыхаешь полной грудью, и отчего-то становится спокойно.
Огненное дерево снова выросло на горизонте, родилось из пламени, чтобы тут же исчезнуть. Затрещал гром, и по крыше застучали первые, редкие капли теплого дождя. Я запрокинула лицо, дыша долгожданной влагой и закрыла глаза, стремясь раствориться в этом дожде, который набирал силу, из капель превращаясь в потоки.
— Мне нельзя спрашивать, куда мы идем, — сказал наемник.
Я открыла глаза, повернула к нему голову. Лицо его было влажным, как и мое, и вода огибала высокие скулы, ручейками стекала по впалым щекам, чтобы потом, задержавшись на прямой линии челюсти, водопадом обрушиться на шею, собраться озерцом в ключичной ямке.
— Нельзя, — кивнула я.
— Так не заставляй меня, — он улыбнулся, заставляя водные потоки спотыкаться о ямочки-полумесяцы.
— А тебе так важно узнать это прямо сейчас? Может, бугровщика дождемся? — я чувствовала, как быстро намокает мое платье, липнет к телу, давит на грудь.
— Важно, — Вель с силой провел ладонью по лицу, стирая ненадолго влагу, но дождь снова заливал ему серафинитовые глаза, стекал по носу, перечеркивая губы.
— Почему? Это ничего не изменит. Ты все равно пойдешь туда, — в моем голосе прорезалась хрипотца, потому что внезапно от вида этих мокрых губ захотелось пить.
 
— Да. Как пес на привязи, — усмехнулся он совершенно беззлобно, будто успел смириться со своей участью.
— Как и я. Только моя привязь длиннее, а мой псарь дальше, но достанет меня где угодно.
— Ты же ведьма. Сожгла бы его.
— Сожгу, а что дальше? Я иначе дела решаю.
— Идешь на смерть? — он повернул ко мне голову, но вопроса во взгляде не было. Вопрос прозвучал только на мокрых губах.