Жемчужинка для Мажора (СИ)

  
Глава 24
 
Последние пару ночей мне плохо спится. Тревожить Глеба, который всеми правдами и неправдами за прошедший месяц добивается того, чтобы я спала с ним в одной кровати, не хочется. Поэтому под утро я встаю и ухожу на кухню.
Пока кофемашина делает мне капучино, я кутаюсь в тёплый плед, зеваю и усаживаюсь на широкий подоконник. Холодное ноябрьское утро принесло первый снег. Он пушистыми хлопьями покрыл землю, сменяя серость, грязь и уныние на белоснежное покрывало. Но, несмотря на столь прекрасное зрелище за окном, на душе скребут кошки.
Окончательно погрузиться в меланхоличное настроение мне не позволяет хриплый мужской бас:
— Опять не спится?
Обычно Глеб спит очень крепко, поэтому я удивлённо оборачиваюсь на звук его голоса.
Соколовский стоит в проходе, зевает до хруста челюсти и сонно потирает глаза. На нём лишь спортивные штаны, поэтому взгляд невольно цепляется за стройный ряд кубиков пресса и провокационную дорожку тёмных волос, которая скрывается за плотной резинкой штанов.
Сглатываю, забывая обо всех своих невесёлых думах. И моментально краснею.
Последнее время просто спать в одной постели с Соколовским становится трудно. Не говоря уже о том, что сам брюнет старательно способствует этому, уж слишком усердствуя с моим «сексуальным просвещением». Ласки и поцелуи с каждым разом становятся всё жарче и смелее. И мне с каждым таким разом всё тяжелее говорить Глебу «нет».
В итоге мучаемся оба.
— Ты заметил? — Отвожу взгляд и прячу пылающее лицо за пушистым пледом, натягивая его до самых глаз. — Я думала, ты спишь, как медведь, и тебя даже выстрелом из танка не разбудить.
— Я проснулся, потому что стало холодно. Открываю глаза, а тебя нет. — Парень с укоризной косится на меня. Подходит к кофемашине, берёт мою кружку с капучино, отпивает немного и кривится. — Как ты пьёшь эту гадость? Там от кофе одно название.
— Эспрессо — вот настоящая гадость. — Парирую, хмыкая. — Жизнь и без того порой несладкая, а тут целая кружка с горьким пойлом. — Высовываю язык. — Ну, такое…
— Зато бодрит. — Глеб пожимает плечами, в три шага преодолевает расстояние, разделяющее нас, и протягивает мне капучино. — Решила погрустить в духе ванильных фоточек, которыми пестрит интернет? — Подкалывает, опираясь ладонями о подоконник. В непосредственной близости с моим телом.
— Уже нет, — наигранно вздыхаю. — Ты всё испортил.
— Думаю, ты хотела сказать «спас». — Ослепительно скалится Соколовский, склоняясь к моему лицу. Его взгляд темнеет, в нём появляется поволока.
— Тоже мне, капитан «Америка». — Фыркаю, но скорее от набирающего обороты возбуждения. Близость парня очень сильно волнует меня с недавних пор.
Кто бы мог подумать… Я и Соколовский! Скажи мне это кто-нибудь два месяца назад, записала бы в ряды душевнобольных.
— Я предпочитаю тёмную сторону, — сверкает янтарными глазами и томно целует меня в губы.
Я не сразу понимаю, что брюнет играет со мной, поэтому инстинктивно, словно завороженная, тянусь следом, когда Соколовский немного отстраняется. Моё дыхание сбивается, а руки подрагивают от сильного желания прикоснуться к рельефным плечам, провести по ним ладонями и зарыться ими в тёмной шевелюре.
— Я и не сомневалась, — выдыхаю ему в губы, спускаю ноги с подоконника и всё же притягиваю Глеба к себе ближе, обхватив его шею. — Так почему ты не спишь?
— Не могу уснуть без тебя. — Хрипит парень, а у меня внутри всё сладко сжимается от его слов.
Властно раздвинув мои колени руками, Соколовский вклинивается между ними, впивается пальцами в мои бёдра и притягивает к себе. Наши тела оказываются впритык друг к другу. Это так сладко и томительно, что у меня поджимаются пальчики на ногах.
— И почему ты нормально не спишь которую ночь? — Интересует Глеб, лениво поглаживая мои обнажённые ноги. От этих его движений по всему телу проносится табун мурашек, выдавая меня с головой гусиной кожей. Брюнет чувствует их и довольно скалится. — Расскажи мне, Жемчужинка. Ты же знаешь, что можешь поделиться со мной любой проблемой, и мы её решим. Вместе. Ты больше не одна.
 
Его голос звучит так ласково и нежно, что у меня на глаза наворачиваются слёзы. Я приникаю к губам мажора, заключая его лицо в свои ладони. Целую неторопливо, вкладывая в поцелуй всю ту бурю эмоций, которую во мне вызывает Соколовский. А особенно — его слова и то, что он подкрепляет их действиями.
Его любовь — больше, чем то, что я могла желать. Глеб стал для меня тем самым лучом света в тёмном царстве. Моей поддержкой и опорой. Но брюнет считает наоборот, часто говоря мне, что это я его луч света.
Наверное, это и есть счастье?
Я не хочу сейчас думать о том, что последнюю неделю мне названивает мама, а я не беру трубку. Не хочу гадать, откуда она узнала мой новый номер. Мне так хорошо и спокойно сейчас, поэтому я отмахиваюсь от причины, по которой не сплю последние две ночи и полностью отдаюсь нашим взаимным ласкам.
Поцелуи становятся жарче. Ласки — смелее. Соколовский часто и рвано дышит, что говорит о том, что парень сильно возбуждён. И, в качестве подтверждения, мне в живот упирается его твёрдое «хочу».
— Ариночка, девочка моя, — иступлёно шепчет брюнет, покрывая мою шею страстными поцелуями-засосами. — Прекрасная, нежная, любимая…
Я откидываю голову назад, полностью открываясь ласкам Соколовского. Льну к нему ещё сильнее. Глажу плечи, мощную грудь, плоский живот. Скольжу ладонью вниз по той самой провокационной дорожке волос, а потом решаюсь нырнуть одной рукой под резинку его спортивных штанов и погладить то, что упирается мне в живот…
И тут же, испугавшись самой себя, вынимаю руку и сжимаю ею чёртову резинку на поясе.
— Арина-а, — не то шипит, не то рычит брюнет. — Если ты сейчас не остановишься…
— Не хочу останавливаться, — вцепляюсь свободной рукой в его плечо, удерживая на всякий случай.
Мы это уже проходили. Но тогда я действовала на эмоциях, желая заглушить боль. А сейчас… Сейчас я понимаю, что…
— Я люблю тебя, — шепчу Глебу на ушко и трусь своей щекой о его щёку.
— Ч-что? — Запинается он, замирая. Слегка отстраняется, несмотря на то, что я удерживаю его всеми силами за плечо, и впивается янтарными глазищами в моё лицо. — Повтори! — Требует. — Я ведь не ослышался?
— Я люблю тебя, — нежно улыбаюсь, глядя на того, кого полжизни считала своим заклятым врагом.
— Боже, я, наверное, сплю, — брюнет радостно смеётся, упираясь лбом мне в плечо. Трётся об него носом и оставляет на нём невесомый поцелуй.
— Не верится? — Хихикаю в ответ.
— Слишком хорошо, чтобы быть правдой, — прикусывает небольшой участок кожи на шее.
— Ещё раз повторить? — Благодушно предлагаю я.
Но его ответ мне не суждено услышать.
В квартире хлопает входная дверь, а из коридора доносится:
— Глеб, ты дома?
Мы не успеваем отпрянуть друг от друга. Кухня выходит в коридор, поэтому уже в следующее мгновение наши сцепленные в порыве страсти тела оказываются под прицелом двух пар глаз.
Отцу Соколовского, Николаю, удаётся сохранить лицо при взгляде на нас. Он выглядит довольно сдержанным, и лишь с намёком прочищает горло. А вот та, кто пришла вместе с ним, расширяет глаза и начинает вопить, тыча пальцем в нашу с Глебом сторону:
— Вот! Вы только поглядите на этот разврат! А я вам говорила, что ваш сын совратил мою дочь и теперь использует её, как… как… Как подстилку!
Николай кривится и хмуро смотрит на мою мать.
— Оставьте детей в покое, Ольга. Они уже взрослые. — Затем переводит взгляд светло-коричневых глаз на Глеба и обращается к нему. — Хоть бы предупредил, что живёшь с Ариной. Тем более так давно. — Говорит с нажимом.
И вправду. Если посчитать, то мы с Глебом живём вместе уже около месяца или больше. Видимо, это мать доложила обо всём Соколовскому старшему, когда не смогла до меня дозвониться. По крайней мере, похоже на то, что явились они сюда явно по её наводке.