Жемчужинка для Мажора (СИ)

Входная дверь распахивает до того, как я успеваю встать. На пороге появляется Глеб. Одна его рука опирается о дверной косяк, в другой зажата кожаная куртка, перекинутая через плечо. Одет он точно так же, как и вчера: рваные джинсы серого оттенка и белая футболка.
Домой не возвращался. По крайней мере, в квартиру уж точно.
Брюнет не сразу меня замечает, а когда натыкается взглядом на «седовласую», сидящую на полу в жалкой позе, пару секунд лупает глазами. Хмурится. Поджимает губы. Имитирует бурную мыслительную деятельность.
И выдаёт гениальное:
— Медитируешь?
Я давлюсь смешком от неожиданности. Неловко поднимаюсь, и борюсь с желанием нервно похрустеть суставами пальцев. Дурная привычка из детства.
— Возвращаю себя в ресурсное состояние. — Шутливо отвечаю ему, не понимая, почему вдруг так рада его видеть.
Это не поддаётся никакому логическому объяснению. Пару минут назад я действительно была рада, что его нет дома. Но сейчас, видя его, растрёпанного, замученного и уставшего не меньше меня, сердце наполняется странной теплотой.
Он всё-таки вернулся…
А эти его шуточки уже стали настолько привычными, что я их больше не воспринимаю, как желание оскорбить. Это выглядит скорее как саркастичное перебрасывание колкостями со старым знакомым. Тем самым, который свой «в доску».
— Боюсь, для того, чтобы мне вернуться в ресурсное состояние, нужно нечто большее, чем медитация посреди коридора. — Бурчит Соколовский, с трудом стаскивая с себя кеды и бросая их куда-то в угол. И только когда парень подходит ближе, я чувствую дивное амбре перегара.
Что ж, я преисполнилась в осознании, от чего он так устал.
— Ты всю ночь был в клубе?
У меня нет никаких прав, да и желания, интересоваться подобным, но вопрос слетает с губ раньше, чем я успеваю это понять. Соколовскому же вообще нет никакого дела до моих внутренних терзаний и сомнений, потому что он пошатывается, спотыкаясь о собственные ноги, и отвечает:
— Был. И не просто был, а веселился-а-а, — растягивает согласные, ухмыляясь и важно вытягивая указательный палец вверх. — Вот это была туса, Скворцова! — Он делает ещё один шаг и его заносит в сторону. А чтобы удержаться в вертикальном положении, тот не придумывает ничего лучше, как использовать стену в качестве опоры.
Вот только там стою я. И получается, что брюнет пришпиливает меня, выставляя руки по обеим сторонам от моей головы. Не прилетает мне лишь каким-то чудом. Увернуться я бы точно не успела.
— Не сомневаюсь, что отдохнул ты от всей своей мажорской души, Соколовский, — морщу нос и машу перед лицом ладонью, пытаясь избавиться от невыносимого запаха хоть ненадолго. — Несёт от тебя, как от бомжа у мусорного бака. Это сколько же ты выпил?
Глеб воздевает очи к потолку и принимается вслух считать количество выпитых стопок. Потом сбивается и начинает снова. И так несколько минут, пока я не выдерживаю.
— Ладно, неважно. — Ловко выскальзываю из «плена», подныривая под руку парня. — Провожать не буду, дорогу в свою комнату знаешь. Проспись, а то завтра на пары. Ты уже второй день занятий прогулял.
В ответ доносится нечто нецензурное, что обязательно бы запикали на приличном ТВ-канале.
— Даже стакан воды не подашь? Не предложишь таблетку от головы? — Меня пробивает на смех, когда я смотрю на этого бугая и вижу щенячьи глазки. Ну, ни дать, ни взять, брошенный, несчастный котёнок.
Никогда не видела Соколовского в подобном амплуа.
— От головы вроде твоей могу предложить только гильотину.
Парень ужасается. Округляет глаза и театрально хватается за сердце.
— Кого я приютил… Ты же не девушка, а инквизитор в юбке.
На этой фразе язык брюнета начинает заплетаться, и он снова кидает на меня просящий взгляд янтарных глаз. Чистых-чистых. И таких искренних, что меня посещают крысиные мыслишки снять Глеба на камеру и потом использовать компромат, если мажор снова начнёт меня доставать и издеваться.
Но я отмахиваюсь от подлых мыслей, понимая, что не могу вот так. Да и Соколовский, каким бы гадом ни был, уже дважды спас меня. И только это окупает всё то, что он вытворял последние два с половиной года.
 
— А вот водички принести могу. — Продолжаю, решив немного отблагодарить этого несносного мажора.
— Да ты просто Ангел во плоти! — Тут же переобувается брюнет, напоминая мне дядю Гришу, соседа, который живёт у родительского дома. Тот тоже, когда, наконец, выпросит желанные десять рублей на горячительную воду, такие хвалебные оды выдаёт, что Шекспир мог бы позавидовать.
Хихикая, иду на кухню. Набираю фильтрованной воды из специального отдельного крана в хромированной чёрной раковине и возвращаюсь в коридор.
Настаёт моя очередь смеяться над Соколовским, распластавшимся на полу.
— Согласись, это место однозначно настраивает на внутренний дзен? — Подкалываю его, уже открыто посмеиваясь. — Невозможно пройти мимо и не присесть.
Глеб лениво отмахивает от меня, даже не глядя.
— Не издевайся, и без тебя тошно, седовласка.
— Ого! Седовласка? — Выдыхаю удивлённо. И не могу удержаться от шпильки. — Новый уровень.
— Ой, как только я тебя не называю, когда… — Произносит он и внезапно замолкает. Поднимает на меня осоловевшие медовые глаза и вдруг начинает тупо улыбаться.
— Ты чего? — Настораживаюсь из-за такой резкой перемены. Протягиваю ему воду в стакане и присаживаюсь рядом.
Что-то меня пугает выражение его лица…
— Какая же ты красивая, Жемчужинка, — выдыхает Глеб, а у меня весь воздух из лёгких вышибает от неожиданности. — Вечность бы смотрел на тебя.
Я во все глаза таращусь на Соколовского и пытаюсь представить, сколько ему потребовалось выпить, чтобы начать нести подобную чушь. Глеб и романтика? Это за гранью реальности. Фантастика. И где только словечек нахватался? Или алкоголь открывает иные грани сознания? Изменённое состояние и всё такое…
Брюнет тянет руку, но стакан так и не забирает. Вместо этого он касается кончиками пальцев моей щеки, не прекращая глупо улыбаться при этом, и со стоном выдыхает.
— А кожа… Гладк-ик! — Икает и поспешно добавляет, с трудом выговаривая на «трезвый» лад. — Гладкая и мягкая, как бархат…
— На, выпей, — смущаясь, я отклоняюсь от его ладони и втискиваю стакан с водой Глебу в руку. Та естественно расплёскивается на нас обоих и на пол. Но мы этого не замечаем. — Протрезвеешь, будешь жалеть о сказанном. Ещё и на мне отыграешься. — Бурчу, пока мажор с жадностью припадает к стакану.
Заворожено слежу за тем, как с каждым новым глотком дёргается кадык на шее парня. Как вода струйками стекает вниз по его подбородку, мощной шее, и впитывается в белую футболку.
Я настолько увлекаюсь подглядыванием, что пропускаю момент, когда Соколовский допивает всю воду в стакане.
— Нравится? — Растягивает губы в самодовольной ухмылке. И тут же отвечает за меня. — Знаю, что нравится. Не может не нравиться.
Я вскакиваю на ноги, прикладывая холодные руки к горячим на ощупь щекам.
— Чушь не неси! — Шиплю с непонятно откуда взявшейся злостью. — Да у тебя самомнение размером с Эверест!
— Такое же прекрасное? — Продолжает давить лыбу, глядя на меня снизу вверх и слизывая кончиком языка капли воды с губ.
— Такое же высокое и необъятное! — Выпаливаю я.
Чем дольше смотрю на брюнета, тем больше разрастается жар во всём теле. Тем сильнее бьётся сердце в груди, а кислорода начинает катастрофически не хватать. Пугаясь собственной реакции на мажора, пулей вылетаю из коридора и скрываюсь в гостевой комнате, которую обнаружила вчера.
Запираюсь изнури и прислоняюсь спиной к двери. Кладу руку на грудь, пытаюсь утихомирить глупое сердце, которое никак не хочет слушаться. Оно колотится так, что вот-вот выпрыгнет из груди.
Что со мной происходит? Неужели…
Неужели я влюбляюсь в Глеба Соколовского?
— Арина-а-а! — Доносится жалобный вой из коридора.
Я вся подбираюсь. Невольно вслушиваюсь, ожидая продолжения. А взгляд вдруг цепляется за ту самую коробку с платьем, которая лежит поверх чемодана с моими вещами, которые я так до сих пор и не разобрала, потому что больше не уверена в завтрашнем дне.