Я Распутин. Книга третья (СИ)
Где-то через час, когда мы спустили центроплан на среднюю платформу и уже крепили крылья, в поезд пришел Столыпин. В пальто, перчатках и шапке на уши — ночью гулять холодно, а летать еще холоднее. Да-да, летать, принял он мой план, прочитал записку и пришел. Ну, пальто мы с него сняли и выдали кожаную одежку одного из технарей, подходящую по размеру. Самого же хозяина летной формы, наоборот, обрядили в премьерское и отправили для отвода глаз гулять дальше.
В шесть утра, за час до рассвета, самолет стоял на старте и в него заливали последние канистры бензина.
— Ну что, Петр Аркадьевич, с богом?
— На него одного и уповаем, — перекрестился Столыпин и полез в самолет — Вывезешь — дам орден. Любой на выбор
— Ишь, медаль!.. Большая честь!.. — процитировал я Филатова, улыбаясь -
У меня наград не счесть:
Весь обвешанный, как елка,
На спине — и то их шесть!..
Столыпин засмеялся, напряжение спало. Я оглядел премьера.
Черт, он же весит раза в два больше Танеевой… нет, самолет должен выдержать, мы же предполагали еще и пулемет с боезапасом и бомбы, так что запасца грузоподъемности должно хватить.
— От винта!
Техник крутанул лопасть раз, другой… движок схватился и взрыкнул, обдав станцию густым белым выхлопом, а потом поймал нужные обороты и заработал ровно. Сейчас, минутки три хотя бы прогреем и вперед…
— Хальт! Хальт!
Вот тебе и прогрел — от парка к нам, громыхая саблями о сапоги неслись люди в прусской форме, полицейские или военные времени выяснять не было.
— Ну, с богом! — и я тронул самолет вперед.
Сейчас самое главное не свалиться с узенькой платформы, она всего на полметра шире колесной базы и я сосредоточился на уходящей вдаль колее, следя, чтобы она приходилось ровно напротив стойки остекления — других способов контролировать прямолинейность разбега у меня не было.
Уже когда мы удачно пробежали полпути, из пристанционной будки на другом конце платформы вывалился, напяливая на ходу мундир, железнодорожник и тоже заорал “Хальт!” Мало того, он кинулся нам наперерез — не иначе, спросонья, самолет пусть и легкий, но руками его не остановить, еще и пропеллером порубит.
Я бросил отчаянный взгляд на закрылки, поддал газу и метрах в двадцати от идиота взял ручку на себя. Ну, давай, граф Суворов, не подведи!
Самолет задрал нос и поднялся в воздух, разве что вздрогнув в самый последний момент — как потом рассказали свидетели, железнодорожнику перепало колесом по голове, отчего он сразу и окончательно проснулся и сел на задницу прямо на рельсы.
Но мы взлетели! Чуть не задели вершины деревьев, опасно близко подступавшие к станции, но взлетели! Я набрал сотню метров высоты и, когда разворачивал самолет носом на сервер, увидел, как на земле бегут и суетятся новые фигурки и показал Столыпину рукой вниз. Он слегка перегнулся через борт но сразу же откинулся обратно и постарался сесть поглубже, да еще натянул шлем на глаза. Это что же, он высоты боится. но все равно полетел? Уважаю.
Собственно полет прошел без приключений — ноу-хау из будущего позволили нам сделать аэроплан, опережающий нынешние лет на пять, если не больше. Я держал курс на север, изредка сверяясь с компасом, движок ровно гудел, внизу бежали мелкие волны, на востоке серело небо… Сорок минут и впереди показался вытянутый в нашу сторону полуостров с мелью, дугой уходящей влево. Еще через пять минут мы увидели домики прибрежного поселка. Дания это или нет, а садиться надо, хотя бы для того, чтобы понять, где мы.
Я постепенно снижался, выглядывая место на полях за домиками, когда заметил, что к флагштоку в центре поселка вышел человек со свертком под мышкой. Он, не обращая внимания на стрекот в небе, прикрепил полотнище к фалу и начал поднимать флаг. Я заложил вираж, чтобы пройти поближе и разглядеть, чей он. С первого захода я распознал только цвет — красный и белый, это мог быть как датский, так и германский флаг. На втором заходе, когда человек внизу наконец обратил на нас внимание, а я покачал ему крыльями, ветер развернул ткань — белый крест на красном фоне, Дания!
Сел я на поле, подогнав самолет как можно ближе к дороге, идущей вглубь острова и помог выбраться Столыпину. Ступив на твердую землю, он сразу обрел уверенность и потребовал срочно найти телеграф. С тем мы и вышли на дорогу.
Слева, в километре, остался прибрежный поселок. Справа, на таком же примерно расстоянии, был виден другой и туда от близлежащей фермы выруливала тележка молочника.
Вот кто бы мог сказать, что повороты европейской политики будут зависеть от упрямого датского крестьянина? Ни за какие деньги он не соглашался довезти нас до городка — он должен доставить молоко, его ждут, он не может отвлекаться на посторонние дела. На наше счастье, как раз возвращался домой на повозке местный пастор, вызванный ночью к умирающему, и он объяснил, что ближайший телеграф — в городке Нюкебинг, до которого как минимум два часа, и что он готов нас отвезти, только вот отслужит утреннюю службу…
— Ну что, Петр Аркадьевич, придется опять лететь.
Премьер аж позеленел, но время — деньги. Сейчас каждая минута дорога, так что Столыпин лично крутил винт по команде (прямо как в анекдоте — “Не знаю, кто это, но водителем у него сам Путин”), а когда двигатель завелся, стоически полез в самолет. Ну да расстояние небольшое, покрыли минут за пятнадцать, да и летели над сушей. Так что вскоре мы скинули наши кожаные доспехи в комнатке местного телеграфа и засели у аппарата.
Пока мы колотили телеграммы в Санкт-Петербург и русское посольство в Копенгагене, вокруг собиралась местная интеллигенция, поглазеть на такое чудо — премьера великой державы и знаменитого монаха-авиатора в глухом провинциальном городке. А что, с телевизорами тут напряженка, даже радио еще толком нет, газеты освещают события с изрядной задержкой, а тут такое событие! Наверное, так и останется в летописях — в 1332 году тут умер король Кристофер II, в 1667 женился Кристиан V, в 1716 проживал Петр I, а в 1908 свалились с небес Столыпин и Распутин.
Первая же ответная телеграмма из посольства привела премьера в бешенство — еще бы, неизвестный дипломатический клерк только что порушил свою карьеру, выразив сомнение в том, что сам Столыпин может оказаться в богом забытой датской глуши, да еще в такой ранний час! Пришлось отправлять срочную в Питер, потребовав настучать по башке соням в копенгагенском посольстве и через двадцать минут тон сообщений радикально изменился. Более того, в игру вступила сама Мария Федоровна, по традиции гостившая у своих датских родственников и вокруг нас завертелась настоящая карусель — примчался местный полицмейстер с вопросами, не надо ли чего, явился представиться мэр или как он тут называется… В общем, натуральный переполох в курятнике. Отдав Петру Аркадьевичу честь переписки с высочайшими особами, сам отдался в руки местной акулы пера. Репортер, бедолага, чуть не поседел, когда понял, что я не только датского, но даже и немецкого не знаю и выспросить о таком эпическом событии никак не получится. Но надо отдать ему должное — еще до приезда коллег из крупных городов, он поднял округу на рога и сумел найти дядечку, когда-то служившего в Петербурге и вполне сносно говорившего на русском.
Когда я рассказал все животрепещущие подробности, Столыпин закончил переговоры по прямому проводу, а из местной школы явилась посмотреть на нас целая экскурсия, в порт влетела миноноска флота его величества Фредерика VIII, родного брата Марии Федоровны, и нас с триумфом погрузили на борт. А через каких-то шесть часов, посвященных морской болезни, сдали на руки встречающим в порту Копенгагена.
Глава 17
Мария Федоровна явилась встречать нас лично — на пристани стояла ее карета в сопровождении эскорта датских драгун. Я так понимаю, что и король бы сам примчался поздравить с такой плюхой ненавистным германцам, но дипломатический политес, то-се, вот только эскорт и выделил. Нас в царскую карету со всем вежеством господа морские офицеры и передали — им-то на этой дребезжащей скорлупке привычно, а нас крепко укачало, да так, что колыхания экипажа мы воспринимали как плавное движение.