За тысячи лет до армагеддона (СИ)

  
Глава двадцать четвертая. Привет для Александра Николаевича
 
ю ее
Глава двадцать четвертая. Привет для Александра Николаевича.
В которой главный герой пользуется своим высоким служебным положением в Тайном Ордене, а в конце обнаруживает, что Земля 2 стала популярным местом для всякого рода попаданцев и не слишком этому удивляется
Вроде и смирился я со смертью, а глаза так и рыскают по пещере, нет ли где выхода другого. Подумал было в провал прыгнуть, вода то утекает куда-то. Может промыла дыру, наружу да так что не застряну, выберусь. Какой никакой шанс. Да только вовремя сообразил, что вода только в море стекать может, а уж там меня точно Боевой Калган встретит. Пока я так в начале пещеры стоял и по сторонам пялился, да к мату из расщелины прислушивался, похоже застрял кто-то из стражников, я и сам с трудом налегке протиснулся, а стражники в доспехах боевых да и набирают в войско детин ростом немаленьких, отшельник котелок на алтарь водрузил, как будто и не святое место, хоть и в ложном храме, но алтарь все же, потом ко мне подошел, за руку взял, пошли, говорит, я тебя через ленту Кали переведу. Сам не знаю, что на меня нашло, как ребенок послушный отшельнику за руку уцепился и пошел к алтарь. И понимаю умом, что не может та трехцветная линия на полу быть лентой Кали, а все равно страшно. Только, когда через линию перешагнул и ничего не почувствовал, меня и отпустило. Вырвал руку из руки отшельника и говорю так грубо, ты старец не в своем разуме, сейчас стражники появятся, жрецов позовут, что делать станешь, а сам на отшельника гляжу, присматриваюсь. Вроде и не старый, чтобы очень, только заросший весь. Высокий, жилистый, рыжеволосый, борода всклокоченная, нос длинный. И глаза из под мохнатых бровей голубые, такие редко встретишь, разве что у детей изредка. Смотрит на меня, улыбается. Да не надо ничего делать, говорит. Кто же жреца Кали обидеть посмеет. Это ты, что-ли жрец, спрашиваю. Нет, отвечает. Жрец ты. Я тебя через ленту Кали перевел, вот в жрецы и посвятил. Тебя как зовут, спрашивает. Борс. Ну вот, стал ты братом Борсом. А хочешь, я тебя святым сделаю, вместе будем чудеса творить, я научу. Вдвоем веселее. Не успел я ничего ответить, тут из расщелины вояки повалили. Как горошины из стручка один за другим. Не меньше четверти манипулы. И не простые стражники, а самые натуральные белые барсы. Мечи наизготове, на лапшу всякого порубить готовы. А впереди старшина, сразу видно из бывалых вояк. Он как линию трехцветную увидел, так и замер. Потом своим скомандовал, все враз застыли, стоят, молчат, ждут чего-то. Дождались наконец. Из расщелины еще двое появились, один офицер, да не простой, судя по доспехам чином не ниже центуриона, а второй, батюшки свет Глухой Сапожник, сам наместник пожаловал. Конечно не Юстус-аргавеликий и непогрешимый, но его правая рука, а по слухам зловредным еще и левая вместе с головой. Наместник огляделся и ну визжать, в смысле почему государственный преступник вместе с сообщником живы еще. Да только старшина тертый попался, его на крик не возьмешь. Глаза выпятил, стойку принял и так браво офицеру докладывает, в соответствии с пунктом 4 параграфа 76 Войскового Кодекса при обнаружении мест проявлений колдовства, магии, других языческих гнусностей надлежит вызвать жрецов из ближайшего храма, место непотребное окружить, никого не впускать и не выпускать, ждать указаний. А сам на ленту Кали косится. И убогому понятно, что в другой ситуации было бы старшине на Кодекс наплевать, мечи все спишут, да уж больно не хочется через ленту Кали переступать и воинов своих посылать. И понимает же, что в линии той святости нет вовсе, и смерти не то чтобы очень боится, рубака тертый, да вот не лежит душа душу бессмертную риску подвергать. Вот и ломает комедь, служаку тупого изображает. Офицер тоже не из парадных попался. Враз все скумекал. Наместнику и говорит. Жрецов вызывать надо. Тут в двух лигах монастырь Неланы милосердной. Если Ночными ведьмами весть передать, то через час жрецы и будут. Да только наместник часа ждать не захотел. Выхватил из-за пояса самопал, прицелился в меня, да и рычаг спустил. Как от стрелы уворачиваются, сам видел. Но свинцовый кругляк не стрела. От него не увернешься. Да видно помог Перен Огнебородый. Свинцом щеку опалило да чашу для воды каменную, резную вдрызг расколотило. Вдруг отшельник как закричит, ты тварь мерзкая, на кого руку поднял, жить надоело. Да громко так закричал, с раскатом, будто и не человек вовсе, а медведь шатун человеческой речью изъясняться стал. Меня аж в дрожь от этого голоса бросило, да и вояки растерялись. Тут и не захочешь, а вспомнишь про горных дэвов, которые человеческий облик принять могут, да так, что только по голосу и распознать их можно. А отшельник деревянную поварешку из котелка с варевом выхватил, да и запустил в наместника. Нелепо так бросил, всей пятерней. Так обезьяны сучьями да комками грязи в обидчика швыряются, ежели их раздразнить сильно. Глупее и придумать ничего нельзя было бы, от самопала да мечей ложками отмахиваться. Да только вместо смехом залиться все от ужаса застыли, глядя как наместник на пол оседает, а из глаза у него черпало поварешки торчит, а черенок из затылка выглядывает. Офицер первым опомнился, скомандовал что-то тихо. Старшина в расщелину метнулся. Солдаты вдоль ленты Кали выстроились, мечи в нашу сторону выставили и замерли. Так все и застыло, солдаты молчат, офицер на отшельника так пристально смотрит, самопал с опущенной руке держит, ждет чего-то. Да понятно чего, за жрицами старшину послал. Я тихо стою, не жив, ни мертв. Только отшельник спокойно так котелок с алтаря убрал. Нормальным голосом чертыхнулся, поесть спокойно не дадут, Глухой сапожник побери. Потом стал у алтаря и заунывным таким голосом негромко что-то на незнакомом языке затянул. Может и вправду жрец какого божества тайного, языческого. Так и не сдвинулись все с места добрых полтора часа, жрецов ожидая. Все кроме меня. А что, солдаты люди привычные, они часовыми двухчасовую смену выстоять должны, глазом не моргнув. У офицера закалка не хуже. Отшельник, ежели он жрецом был, так молитву должен уметь при надобности несколько дней без остановки читать. А я пару минут постоял, пошевелиться опасаясь, пока ноги не затекли, потом и сообразил. А терять то мне нечего. Я уже и так покойник. Только покойник неправильный, все кончину оттягиваю. Сначала во дворце у Юстус-аргивеликого и непогрешимого, потом на дороге, при выходе из города. Совсем было на берегу все и закончилось, так надо же, еще и наместника впереди себя на Мост Праведников пропустил. Вот теперь жрецов ожидаю. А может, меня кто из богов под особое покровительство взял. Тогда, может и с жрецами все обойдется. Размышляю так и по пещере прохаживаюсь, картинки мозаичные на полу рассматриваю, колоны светящиеся руками щупаю, на солдат и отшельника поглядываю. Потом надоело. Сел на топчан каменный и начал с лунным браслетом забавляться. Интересная вещь. Как она у меня на руке оказалась придумать не могу. Снять нельзя, только руку отрубить разве что. Не может она через кисть пролезть, размер не позволяет. Наверное все же обод разъемный, только ни зазора, ни замка не видно. А только сделал что-то и начал браслет огнями переливаться, да так, что блики по стенам замелькали. Потом погасло все. И как раз из расщелины старшина вывалился. А за ним, батюшка свет, Глухой Сапожник. За ним жрец, да только не жрец Неланы милосердной, а жрец самой Кали неукротимой. Да не простой жрец, а из высших иерархов. А с ним, два святых послушника. Если есть в мире, что-нибудь страшнее Боевых Калганов, так это святые послушники. Про них много всяких врак рассказывают. Я бы и не верил особо, ежели бы сам не увидел, на что святые послушники способны. Я в Аджере случайно оказался, когда увидел их в деле. Тогда Аджерский Владыка против Правителей взбунтовался. Людей на площадь перед дворцом Владыки сгонять стали, декреты зачитать. И я в облаву попался, да особенно и увильнуть не пытался, резать горожан вроде никто не собирался, Владыка то свой, это когда войска Правителей появятся, да станут измену выкорчевывать, тогда держись. А так любопытно поглазеть. Площадь перед дворцом огромная. Народу нагнали тысяч тридцать. А перед самим дворцом два легиона черных медведей выстроилось. Дворец охраняют. Страшные вояки. Наемники, варвары из севера. В руках секиры тяжеленные, за спиной дротики. Доспехи бегемотной кожи, не всякая стрела пробьет. На балконе второго этажа сам Владыка стоит. Смотрит, слушает. Между толпой и наемниками пустое пространство, локтей тридцать. Туда глашатай вышел, свиток развернул, читать собрался. Вот тогда то я святого послушника и увидел. Он из толпы вышел и к глашатаю пошел. Весь в балахоне черном, лицо шарфом закутано, только щелочки для глаз оставлены. Спокойно так идет. Все замерли, растерялись. А святой послушник к глашатаю подошел, толкнул его так легонько, а когда глашатай мертвым на землю валился, свиток из рук выхватил. Свиток развернул, посмотрел мельком, потом порвал и головой так укоризненно покачал, на Владыку глядя. Тут кто-то и скомандовал варварам. Первый ряд дротики из-за спины выхватили и в святого послушника метнули. А тот черным пятном размазался и исчез. Только на балконе рядом с Владыкой и объявился. Длань на голову владыке опустил, тело подхватил и аккуратно так с балкона сбросил. Потом совсем исчез. Говорили, что святой паломник из одного места в другое силою мысли и чарами божественными перенестись может. Только я не верю. Мог бы перенестись, не оставлял бы за собой просеку из трупов черных медведей. Как раз в аккурат от глашатая до балкона Владыки дорожка из мертвых тел пролегла шириной в два размаха рук. Так переворот и закончился.