Бывшие (СИ)
Не узнала. Наверняка думает: что это за чужой бородатый мужик тут отирается, и готов поспорить — ворчит.
— Шастают тут всякие, — слышу удаляющийся и откровенно раздраженный бубнеж за спиной и улыбаюсь уже во все свои тридцать два.
Господи, хорошо-то тут как, я уже и забыл, насколько.
Но не ностальгия по старому доброму радует меня сейчас так сильно, совсем другое.
Не теряя больше времени, дергаю на себя ручку подъездной двери и в прямом смысле бегом, через ступеньку, словно пацан, поднимаюсь на третий этаж.
Вот она — та самая дверь, обшитая деревянными рейками, чуть оплавленный какими-то вандалами звонок…
Борясь с искушением дать о себе знать прямо сейчас, терпеливо нахожу с кармане ключ с брелоком в виде балерины и, стараясь не наводить много шума, вхожу в тесную прихожую… И как-то оно все навалилось одновременно, как в сюжете какого-то кино. Кадр за кадром в ускоренной съемке и почему-то в обратном порядке: вот я в здании суда слушаю приговор. Вот мы с Викой обнимаемся под проливным дождем возле разбитой машины в лесу. Наш секс украдкой в съемной квартире. Встреча в ресторане. Вокзал. Ее слезы. Мордобой с Рустамом. Ее холодные руки, обнимающие меня под одеялом, и запах сигарет. Наш первый поцелуй и самая первая встреча… Я сидел здесь же, вот на этой самой крошечной кухне. Только стол был другой и плитка на стенах старая. Старые занавески. Сейчас здесь все изменилось — пахнет свежим ремонтом, новой мебелью и… драниками с луком.
Из-под двери ванной льется тонюсенькая полоска света, доносится плеск воды.
Я тихо закрываю за собой дверь и так же бесшумно снимаю обувь. Осматриваюсь еще раз, поражаясь, как сильно здесь все изменилось… и одновременно осталось прежним. Всего пять лет прошло, а кажется, что целая жизнь. Хотя последние ее четыре месяца — длиною словно в две жизни.
Шум воды стихает, и я, прислонившись спиной к стене, замираю, ожидая, когда откроется дверь. И она открывается, являя миру розовощекое совершенство, воюющее с махровым пояском от халата. Мокрые волосы спадают по плечам, брови привычно нахмурены. Она замечает меня не сразу, а когда поднимает голову — на секунду зависает, словно не веря в реальность происходящего.
Да что уж, я сам не до конца верю.
— Саш! — наконец-то оживает она и бросается ко мне на шею. Цепляется так крепко, клещами не отодрать, еще чуть-чуть — и задушит в объятиях. — Я не верю! Это правда ты?
— Как видишь.
Поцелуи выходят какими-то слишком быстрыми, нетерпеливыми и чуть-чуть неловкими, как бывает, когда люди долго не видели друг друга. В губы, в щеки, в подбородок, чтобы успеть все и сразу в рекордно короткие сроки.
Мы не только не виделись, но и не общались все эти месяцы, так было нужно, на всякий случай. Все-таки связь владельца ЧОПа, услугами которого пользовался ее бывший и его женщины — конструкция шаткая, ни к чему было привлекать к себе лишние подозрения и подбивать следаков копать там, где копать не нужно было.
За все это время я получил от нее всего лишь одно письмо, и то, что там было написано, стало моим стимулом. Наполнило жизнь новым ярким смыслом.
Неужели я здесь. С ней.
Я дома.
— Ты не говорил, что приедешь. А я все равно ждала. Каждый день ждала!
— Знала бы ты, как я ждал.
Она гладит меня по лицу, бегая глазами по чертам, словно убеждаясь, что я на самом деле не иллюзия. И так много хочется сказать обоим, и неизвестно, с чего начать…
— А я вот ремонт сделала. Тебе нравится?
— Очень, — отвечаю я, даже не осмотревшись снова. Я хочу смотреть только на нее. Я даже подумать не мог, что буду скучать настолько… — А дверь почему старую оставила?
— Ну, я боялась, что вдруг ты приедешь, а меня не будет дома… А от этой двери — я знала, что у тебя наверняка будет ключ, — кажется, она слегка покраснела. Вика — и покраснела, надо же. Хотя передо мной сейчас новая Вика, совсем другая: уверенная, сильная, повзрослевшая… но все равно совсем по-девичьи робкая. И ей это так идет. — Ты есть хочешь? — словно стесняясь, кивает в сторону кухни. — Я там драники пожарила. Правда, они чуть-чуть подгорели…
Это не слишком красиво, наверное, но я не слушаю, что она говорит, я просто слушаю ее голос. Перебираю мокрые волосы на ее затылке, зарываясь в них носом и прижимая ее к себе чуть крепче, чем положено прижимать хрупкую женщину. Но у меня столько раз ее забирали, и я просто уже боюсь, что сейчас откуда-то выскочит какой-нибудь Рустам, Тигран или Андрей, и все начнется по-новой…
Паранойя. Или в «старости» это нормально, бояться, что кто-то уведет у тебя молодую жену?
— Чему ты улыбаешься? — она чуть отстраняется и смотрит мне в глаза. Которые тоже улыбаются.
— Я просто очень счастлив, — убираю с ее лица слипшиеся влажные пряди, и видит Бог, если бы можно было заорать во всю глотку от эйфории, я бы это сделал.
У меня был сложный день, я ехал за рулем без малого одиннадцать часов, я дико устал… но никогда еще я не чувствовал себя таким молодым и наполненным. Никогда еще я настолько сильно не хотел жить.
— Ты же останешься… правда? — она снова смотрит на меня. С надеждой, нежностью и такой зрелой, даже мудрой любовью. Которая выдержала столько испытаний, сколько не каждый способен выдержать. — Ты же не уедешь больше?
— Я никуда никогда не уеду, клянусь.
— А как же твоя работа? Москва? У тебя квартира там и перспективы… А я беглая непойманная преступница. Есть ли смысл…
Нет, все-таки она еще маленькая и глупенькая. И как тут не улыбаться?
— Ты мой смысл, — целую теплые губы, а потом аккуратно перемещаю ладонь на ее едва округлившийся живот. — Вы оба.