Б Отечества… (СИ)
… всё слишком далеко. Письма? Когда они ещё дойдут… Да и ничто не заменит живого общения, разговора с глазу на глаз и того ощущения единения, которое возникает порой в мимолётных взглядах. Значит…
— Значит, — повторил я вслух, — нужно, чтобы они сами искали меня, моего мнения, моего одобрения… чтобы писали письма, искали информацию в газетах и…
Найдя в папке фотографию Лохвицкого, я положил её на столе. Затем написал на вырванном из блокнота листе имя и адрес Афанасия, потом «Легион Чести» и далее — всё, что только мне известно о Русском Экспедиционном Корпусе во Франции.
— Значит, — ещё раз повторяю вслух, — я пойду другим путём!
… ведь даже если мои потуги по изменению Истории окажутся тщетными, я по крайней мере смогу помочь моим землякам, оказавшимся во Франции не в лучшем положении! А там… видно будет.
[i]Графология — это теория, сторонники которой полагают, будто почерк зависит от характера человека.
[ii] Напоминаю (снова!), что позиция автора не обязательно совпадает с позицией ГГ. Он пристрастен, о чём я много раз писал.
[iii] В РИ Колчака хотели перевести на Балтику.
[iv] В РИ так и было.
[v]Оноре Габриэль Рикети, граф де Мирабо — деятель Великой Французской революции, один из самых знаменитых ораторов и политических деятелей Франции, масон.
[vi]Эссеи́ст — автор эссе; то есть литературных произведений, основанных на спонтанном осмыслении личного опыта, выражении личного мнения, внутреннем диалоге с читателем.
В русской литературе первым эссеистом можно считать А. Н. Радищева («Путешествие из Петербурга в Москву»). Как эссеисты проявили себя В. Г. Белинский («Письмо к Гоголю»), А. И. Герцен («С того берега»), Ф. М. Достоевский («Дневник писателя»), Иосиф Бродский.
Глава 8 Свобода, Равенство, Братство и Легион Чести
Ещё раз пригладив перед зеркалом коротко стриженые волосы, развернулся полубоком и скосил глаза на отражение в венецианском стекле, отступая на шаг и придирчиво оценивая получившийся образ.
— Не то, чёрт бы… — быстро сняв саржевую блузу, кидаю её на спинку стула, уже почти не видного под ворохом одежды из лавок старьёвщиков. Вроде бы мелочь… но чёрт подери, как же сложно подобрать нужный образ!
Кто бы что ни говорил, но породу не скроешь! Физиономия у меня не рабоче-крестьянская...
Дело, разумеется, не в якобы аристократических чертах, а скорее в отпечатке воспитания и гимназического образования. В той почти неуловимой, но явственно ощутимой мимике, реакции на какие-то слова и действия, в манере держаться и тому подобных мелочах, которые принято величать пафосным словом «порода».
В моём случае всё… хм, отягощяется, если можно так выразиться, отпечатком «взрослости» с прошлой жизни. А в этой — необходимостью держать себя так, чтобы взрослые всерьёз воспринимали мальчишку, занимающегося букинистикой и антиквариатом.
Ох, как вспомню… все эти репетиции перед зеркалом, отработка мимики, улыбок и поз на все случаи… А фразы? Проигрывал в голове всевозможные диалоги, самые интересные записывал, вплоть до того, что рисовал постановку корпуса и вида улыбки, и репетировал.
Въелось. С мясом теперь не отодрать. Это даже не часть образа, а скорее — личности!
В общем…
… образ «своего парня» не для меня, увы. Ну или не увы... но в данном конкретном случае это проблема, и притом достаточно серьёзная.
Я… хм, умею носить вещи — так, что даже купленные у старьёвщика, они сидят на мне так, будто я одеваюсь у первоклассного портного. Умение, в общем-то полезное, которым я немало горжусь. Но вот сейчас, чёрт подери, оно не к месту!
Рабочие бараки, в которых проживают земляки, не слишком подходят для демонстрации таких качеств, как умение носить стильные и дорогие вещи. Но в тоже время я достаточно известен, и появление моё в рабочей блузе и образе «а-ля Гаврош» вызовет отторжение и неприятие с ещё большей вероятностью. В сочетании с въевшимся аристократическим поведением и мимикой, я, чёрт подери, буду выглядеть ряженым!
Нужно пройти между Сциллой и Харибдой, подобрав нужный образ, и это, чёрт его дери, оказалось куда как сложнее, чем я думал! Аристократа мне отыгрывать не надо, я так живу… Легко и непринуждённо могу перевоплотиться в Гавроша или (ненадолго!) в парня из рабочего квартала. Но здесь и сейчас…
— Вот же… — снова и снова примеряю вещи в разных сочетания. Пробую небрежно откидывать полу куртки, сдвигать кепку набекрень, щуриться с зубочисткой и без. Не то, не то… не то!
В глубине старинного зеркала всё время отражается собравшийся на бал-маскарад аристократ. Приглядевшись к отражению, можно увидеть небрежно прислоненную к двери шпагу…
… но нет, это всего лишь стойка для зонтов! Да и аристократ какой-то потрёпанный… Не сытый лощёный придворный, а голодный и полунищий некрасивый идальго времён Реконкисты, у которого за душой только Имя и шпага.
Не самый худший образ, право слово, но времена нынче другие, да и то, что было бы уместно для взрослого офицера, не слишком подходит мальчишке восемнадцати лет! Позже — да… может быть.
А пока… пока не время для реинкарнации Сида Компеадора[i], да и не факт, что оно придёт… По крайней мере, я очень на это надеюсь!
Наконец, нужный образ было подобран, и я, уловив суть, составил из одежды и аксессуаров ещё несколько сочетаний, показавшихся мне удачными. Не надеясь на память, записал и зарисовал получившиеся образы, чтобы в следующий раз не мучиться подобным образом.
Сейчас в зеркале отражается молодой и много повидавший парень с жёсткими глазами человека, прошедшего тяжёлые испытания и не сломавшегося. Ну… сойдёт! Сейчас такими лицами никого не удивишь…
Выдохнув с облегчением, перевёл взгляд на кучу барахла, которое предстоит ещё рассортировать и тащить обратно по лавкам старьевщиков. Хорошо ещё, что есть такой человек, как дядюшка Жак, а так… Даже не знаю, как выкручивался бы!
Вздохнув ещё раз, принялся сортировать одежду и обувь, внимательно приглядывась к нанесённым с изнанки меткам. Тащить всё это, пахнущее мышами и нафталином, ох как не хочется! Но иначе пропадёт залог, а денег у меня хотя не так чтобы в обрез, но и не так, чтобы терять сотни франков на всякой ерунде.
* * *Солдат Русского Экспедиционного Корпуса, отказавшихся воевать и ставших военными работниками, поселили в рабочих казармах, преимущественно на северо-востоке столицы. Среди дымящихся заводских труб, высоких заборов и разбитых техникой дорог торчат кое-где гнилыми зубами закопчённые, нередко полуразвалившиеся дома, в которых и живёт парижский пролетариат.
Обычно они лепятся к заводской стене неряшливыми подобиями ласточкиных гнёзд, выстроенные из всякого хлама и без всякого плана. Но встречаются хибарки и на пустырях, а часто работяги с семьями занимают помещения складов или заброшенных фабрик, ютясь по углам в каких-то крысиных норах.
Селятся здесь всё больше выходцы из Польши и Литвы, чётко отделяющие себя от других, теперь уже бывших подданных Российской Империи, да российские евреи, разбавленные выходцами из Марокко, Алжира и прочих африканских колоний Франции. Нищета, и притом нищета бесправная, беспросветная, видна на каждом шагу.
Некоторые дома держаться чёрт те как, больше напоминая руины, но нет — виднеется развешенное на собранной из кусков верёвке многажды штопаное, застиранное бельё, полоскаясь на дымном, грязном ветру. Стоит, прислонившись к стене, палка с выструганной кое-как лошадиной головой с приклеенной паклей, долженствующей изображать гриву.
Изредка мелькнёт женская фигура или пробежит стайка ребятишек, скрывающихся при виде чужаков. Завидев нас, они тут же скрываются меж развалин, готовые при малейшей опаске закидать нас кусками кирпичей, а после бежать, сломя голову. С ними, абсолютно на равных, мелкие облезлые собачонки, блохастые, склочные и трусливые.
Очень грязно, воняет человеческими отходами и нужно быть чрезвычайно аккуратным, чтобы не наступить на одну из многочисленных биологических мин или в лужу из потёков мочи, густо воняющих на жаре. Нет ни канализации, ни водопровода, не считая редких колонок, возле которых, провожая нас взглядами, стоят женщины, дети и старики, настороженно замолкающие при приближении чужаков.