Джессика

Он досидел до самого закрытия библиотеки; последние страницы пришлось дочитывать уже в коридоре. Закрыв ноутбук, Малколм еще с четверть часа просидел на подоконнике на фоне темного окна, теперь уже в совершенном одиночестве, чувствуя легкую печаль от необходимости расстаться с миром романа, как это всегда бывает после завершения хорошей книги. Впрочем, сейчас это чувство было, пожалуй, острее, чем когда-либо в прошлом — слишком уж он привык ощущать себя Максимилианом, а героиню Джессикой. Романы Азимова и Кларка, бывшие его любимым чтением прежде, не вызывали у него такого чувства отождествления с персонажами. Это были интересные истории, которые он наблюдал со стороны, и не более чем. Впрочем, и «Ребекка», вероятно, произвела бы на него не большее впечатление, если бы он прочитал ее еще парой недель раньше. До того, как познакомился с Джессикой…
И вновь это слово — «познакомился» — не вызвало чувства протеста у рациональной части его сознания. Теперь ему не терпелось обсудить с Джессикой прочитанное. Он надеялся, что завтра погода улучшится, и он сделает это в парке. Его подспудная уверенность, что разговоры с Джессикой надо вести именно там, на ее скамейке, стала еще тверже, и он даже не задумывался, почему это так — просто принимал как нечто само собой разумеющееся.
Во вторник тучи и в самом деле разошлись, что было очень кстати, учитывая стоявшую в расписании физкультуру. Малколм не сомневался, что тренер-садист выгнал бы их на стадион и под дождь. Уроки физкультуры Малколм ненавидел еще с начальной школы. Совершенно бессмысленное принудительное издевательство, нелепое даже применительно к школьникам, а уж тем более — к университетским студентам, которые уж точно выбрали карьеру, требующую мозгов, а не мускулов… Малколм давно подозревал, что истинная цель этих занятий — никакая не забота о здоровье или каком-то там «гармоничном развитии» (что это вообще такое и кто сказал, что гармония в XXI веке должна быть такой же, как и в античности?), а психологическая ломка, превращение личности в винтика, в «члена команды», готового покорно и без рассуждений исполнять сколь угодно идиотские приказы… А иначе почему все эти тренеры такие садюги? И почему зарплата у них выше, чем у университетских профессоров — что выглядит совсем уж необъяснимым кретинизмом?!
Все же беготня по стадиону помогла вновь не выспавшемуся Малколму взбодриться — хотя на самом деле это было лишь временное облегчение. Подходя, наконец, после всех занятий к заветной скамейке, он чувствовал себя так, словно прошагал от кампуса не три, а добрую дюжину миль. Однако это не мешало ему предвкушать приятный вечер. Несмотря на солнце, было ощутимо холоднее, чем на прошлой неделе, но Малколм все учел — в сумке у него за плечами лежал свитер на случай, если позже похолодает еще сильней, а в придачу к коробке пончиков он взял не холодную воду, а термос с горячим чаем.
Не предусмотрел он только одного. Когда он уже свернул с асфальтовой аллеи (по тропинке, идущей вдоль кромки воды, после дождей можно было пройти разве что в охотничьих сапогах) и направился к скамейке, то заметил сквозь склонившиеся ветви, что там кто-то сидит.
Малколм остановился так резко, словно налетел на стену. Со спины, да еще сквозь ветки, он плохо мог разглядеть этого типа. Похоже, уже не студенческого возраста, но и еще не старик, покатые плечи, длинные, но жидкие волосы, свисающие из-под серой бейсболки. Какого черта ему тут надо?! Ему что — скамеек в этом парке мало?!
Простояв пару секунд, Малколм попятился назад к аллее. Он двигался беззвучно, не желая привлекать внимание неизвестного, но внутри у него все кипело от злости. Он говорил себе, что это публичный парк, и, разумеется, гулять здесь и садиться на скамейки вправе любой желающий, но это рациональное соображение ничуть не успокаивало. Особенно злило то, что народу в восточной части парка, как всегда, практически не было — и вот надо же было этому субъекту припереться именно сюда и именно сейчас!
Малколм, стараясь двигаться помедленнее, прошагал по асфальтовой дорожке около полумили (дважды его обогнали велосипедисты и один раз — долговязый бегун, весь обвешанный гаджетами, так что даже его конечности казались не частями живого тела, а механически движущимися поршнями), а затем столь же неспешно пошел обратно, надеясь, что тот тип, наконец, убрался. Он, правда, так и не попался юноше навстречу, но Малколм утешал себя мыслью, что он, наверное, ушел в другую сторону.
 
Когда он снова неслышно приблизился сзади к скамейке, чужак по-прежнему сидел там.
Малколм некоторое время сверлил его затылок ненавидящим взглядом, затем побрел прочь в прежнем направлении. На сей раз он одолел примерно треть пути вокруг озера, прежде чем повернуть обратно.
Незнакомец все еще сидел на скамейке.
Малколм снова зашагал прочь, едва не скрипя зубами от гнева. Да что этот гад, издевается? Намерен просидеть здесь до самого заката? А может, это вообще какой-нибудь бомж, собирающийся устроиться на скамейке на ночь? Грязный вонючий бомж уляжется с ногами на скамейку Джессики… для Малколма это звучало почти так же, как если бы этот мерзкий тип полез в ее кровать. В сознании юноши замелькали все более дикие образы — как он решительно подходит к чужаку и велит ему убираться… как вышвыривает его со скамейки силой… как хорошенько колотит (чего Малколм за всю свою жизнь не делал никогда и ни с кем), дабы впредь было неповадно приходить сюда… как… как вообще убивает и сбрасывает тело в озеро! «Извини за беспорядок, Джессика, больше он нам не помешает». Малколм глубоко вздохнул и вновь заставил себя мыслить здраво. Нет, конечно же, он не собирается делать ничего подобного, и этот парень ничем не виноват, что пришел и занял скамейку первым. К тому же… можно ведь решить проблему цивилизованно. Просто подойти и вежливо попросить его пересесть на любую другую скамейку. Малколм, правда, ужасно не любил обращаться с просьбами к незнакомым людям — особенно со странными просьбами. Что, если этот тип просто ответит: «С какой стати?» Надо придумать какое-то обоснование… ничего более умного, чем «у меня здесь назначена встреча», Малколму в голову не приходило, но сойдет ли такой аргумент? А если чужак упрется из вредности, мол, а мне-то какое дело? Особенно если он сидит там не просто так…
Новая мысль даже заставила Малколма остановиться. А что, если это никакой не бомж и не обычный гуляющий, которому чересчур понравился вид на озеро? Что, если у него была веская причина выбрать именно эту скамейку? Если он пришел именно к Джессике? Кто-то из ее близких… скажем, брат Тед — вполне подходит по возрасту, особенно если на самом деле Тед был старше, чем представлялось Малколму. Вот только, вновь кольнуло Малколма неприятное подозрение, действительно ли Тед ее брат?
Юноша вдруг почувствовал, что не желает больше гадать. Вот прямо сейчас он подойдет к этому типу и спросит: «Тед?» Если тот ответит отрицательно, тогда он скажет, что у него здесь назначена встреча с Тедом, и — «могу ли я попросить вас об одолжении…» А если это все-таки окажется Тед… ну, тогда они поговорят о Джессике, и Малколм узнает о ней еще что-то новое.
Говорят, общая потеря объединяет… Хотя Теду, конечно, трудно будет объяснить, почему какой-то парень, которого Джессика никогда не знала и которому было 8 лет в день ее смерти, считает это потерей. Но — может, Тед и не станет задаваться этим вопросом?
Малколм повернулся и решительно зашагал по аллее обратно к скамейке. Но, когда он подошел к ней снова, скамейка была пуста.
Но Малколм не поспешил сразу же занять вожделенное место. Прежде он подозрительно осмотрел и чуть ли не обнюхал скамейку, ища следы незнакомца. Может, это и в самом деле был какой-нибудь вонючий бомж… Но нет, никакого дурного запаха — в том числе алкогольного или табачного — он не обнаружил. Зато обнаружил кое-что другое.
На нижней планке спинки сиденья — почти у самого края, на почтительном расстоянии от таблички — было вырезано небольшое сердечко. С совсем маленькими буквами J+T внутри.